Вадим Парсамов - Декабристы и русское общество 1814–1825 гг.

• Название: Декабристы и русское общество 1814–1825 гг.
• Автор: Вадим Парсамов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906817-57-0

В книге профессора научно-исследовательского университета «Высшая школа экономики» В. С. Парсамова декабристы рассматриваются с точки зрения истории идей. Вопреки устоявшейся традиции видеть в них деятелей революционного движения, автор показывает сложность и многообразие их мыслительного мира. Книга состоит из ряда очерков, каждый из которых посвящен одному из декабристов. Вместе с тем все эти очерки связаны единой концепцией, в свете которой декабризм предстает не только как феномен политической истории, но и как яркое явление русской культуры.

Для историков, филологов, культурологов и всех интересующихся проблемами русской истории и культуры.

---

Обращаться можно было не только к царю, но и к членам императорской фамилии. Особое внимание декабристы уделяли императрице Елизавете Алексеевне. Немка по происхождению, баденская принцесса, она была русской патриоткой с ярко выраженными русофильскими взглядами, прекрасно знала русский язык, любила русскую литературу и покровительствовала русским писателям, в том числе и Пушкину. По своим политическим взглядам Елизавета Алексеевна была умеренной легитимистской. Она верила в незыблемость монархических принципов, но монархию понимала в духе идей XVIII в., осуждала деспотизм и считала, что монарх в своем правлении должен руководствоваться твердыми законами. Как и Александр I, Елизавета была настроена против крепостного права, но, в отличие от своего мужа, она не выносила военных парадов и вообще муштры. Известно ее отрицательное отношение к военным поселениям и сочувствие солдатам Семеновского полка, восставшим против их командира Г. Е. Шварца[361].

Все это внушало членам тайных обществ, помышлявших о конституционной монархии, определенные надежды. Немаловажным было и то обстоятельство, что Елизавета была бездетной и фактически брошенной женой. Александр давно открыто жил со своей любовницей М. А. Нарышкиной, имел от нее рано умершую дочь Софью. У Елизаветы были плохие отношения не только с мужем, но и со свекровью. В императорской семье она чувствовала себя одиноко и отчужденно. И это лишь усиливало к ней симпатии. Вяземский в письме к А. И. Тургеневу назвал ее «le seul homme de la famille»[362]. К Елизавете обращались в тех случаях, когда к Александру обращаться было рискованно или когда само обращение к ней имело некий подтекст, направленный против императора. Так, например, Вяземский, передавая ей через А. И. Тургенева полный текст искаженного цензурой «Послания к М. Т. Каченовскому», писал: «Я рад, что императрица <…> увидит, что делается в этой России, управляемой с почтовой коляски»[363]. Ей же через того же А. И. Тургенева Вяземский передал и свое самое острое политическое стихотворение «Негодование»[364]. Смысл этих жестов вполне очевиден. Александр I, занятый международными делами Священного союза, много времени проводит в разъездах по европейским конгрессам (отсюда его прозвище «кочующий деспот»), и вообще его полностью поглотили вопросы внешней политики, а внутреннее положение страны он отдал «на откуп» А. А. Аракчееву. Бумаги за подписью Аракчеева получают статус царских указов. Поэтому разоблачение аракчеевщины становится одной стороной борьбы за изменение существующего строя, другой являются попытки привлечь императрицу, презирающую царского любимца, в лагерь оппозиции.

А. Н. Шебунин писал о существовавшем среди русских литераторов того времени «культе Елизаветы Алексеевны»[365]. Исследователь показал, что Ф. Н. Глинка, один из наиболее активных членов Союза Благоденствия, создал особое тайное общество с целью возведения императрицы на престол. В этой связи известное пушкинское стихотворение «Ответ на вызов написать стихи в честь императрицы Елизаветы Алексеевны», опубликованное Глинкой в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения», стало частью пропагандистской кампанией в борьбе за возведение Елизаветы на трон[366].

Помимо членов императорской фамилии, в орбиту декабристов попадают и высшие сановники империи, популярные военачальники и министры. Им посвящаются стихи, вокруг них складывается что-то вроде микрозаговоров. Заговорщическая паутина постепенно опутывает командующего второй армией П. Х. Витгенштейна, его сын Лев вовлечен в заговор. У популярнейшего героя Отечественной войны 1812 года генерала Н. Н. Раевского два сына, Александр и Николай, и два зятя, М. Ф. Орлов и С. Г. Волконский, – члены тайных обществ. Адъютантом петербургского генерал-губернатора М. А. Милорадовича является член Союза Благоденствия Ф. Н. Глинка. На Кавказе вокруг командующего отдельным Кавказским корпусом генерала А. П. Ермолова существует что-то вроде тайного общества. Даже около Аракчеева есть «свой» человек – Г. С. Батеньков, перешедший от М. М. Сперанского на службу в военные поселения. Все эти факты относятся к различным периодам деятельности тайных обществ и свидетельствуют об устойчивой тенденции декабристов не только конспирироваться, но и быть всегда на виду, вести пропаганду и одновременно получать по возможности информацию из первых рук о ситуации в высших эшелонах власти.

Тем не менее главная задача Союза Благоденствия заключалась в формировании широкого общественного мнения. Собственно говоря, их попытки прямого обращения к правительству являли собой не что иное, как стремление убедить власти в существовании такого мнения в России и в том, что именно его отражают их литературные произведения. С другой стороны, декабристы, еще веря в реальность правительственных преобразований, стремились в обществе подготовить благоприятную почву для реформ сверху. Главным здесь был крестьянский вопрос. Понимая, что подаваемые царю и распространяемые в обществе записки против рабства мало способствуют реальному улучшению положения крестьян, члены Союза Благоденствия занялись практической филантропией. Первой отраслью в уставе Союза было «Человеколюбие». Специальная статья предписывала членам Союза «склонять помещиков к хорошему с крестьянами обхождению, представляя, что подданные такие же люди и что никаких в мире отличных прав не существует, которые дозволили бы властям жестоко с подвластными обходиться»[367]. И здесь, как и везде, литература должна была способствовать распространению практической филантропии. Члены Союза, говорилось далее в Уставе, «издают повременные сочинения по сей части и распространяют, касательно оной, существующие уже сочинения»[368].

Особое значение в плане практической филантропии имел выкуп на волю талантливых крепостных крестьян. Каждому такому акту декабристы стремились придать характер антикрепостнической манифестации, далеко выходящей за рамки частного проявления благотворительности. Широкую огласку получила история с выкупом крепостного поэта И. С. Сибирякова. Вся эта история имеет отчетливо литературный характер. Крепостной рязанского предводителя дворянства Д. Н. Маслова И. С. Сибиряков отличался умением печь вкусные пирожные и писать слабые стихи. Однако сам факт того, что крепостной человек интересуется поэзией и пробует сочинять, привлек к себе внимание литератора П. П. Свиньина, опубликовавшего статью «Природный русский стихотворец» с приложением его сочинений[369]. Затем последовали переиздания в «Вестнике Европы» (1818. Ч. 102) и «Отечественных записках» (1819. Ч. 2). Несмотря на всю беспомощность стихов поэта-самоучки, публикация Свиньина приобрела огромный резонанс и привлекла внимание Вяземского, разразившегося гневным стихотворением «Сибирякову»:

Рожденный мирты рвать и спящий на соломе,
В отечестве поэт, кондитер в барском доме!
Другой вельможам льстит, а я пишу к тебе,
Как смел, Сибиряков, ты, вопреки судьбе,
Опутавшей тебя веригами насилья, —
Отважно развернуть воображенью крылья?
И, званьем раб, душой – к свободе вознестись?[370]

У Вяземского с его безупречным поэтическим вкусом уровень дарования Сибирякова никаких иллюзий не вызывал. Но сама тема была, несомненно, привлекательной и позволяла резко выступить против рабства. Для того чтобы ярче показать уродство крепостного права и заодно осудить «злосчастный век разврата и грехов», поэт представил Сибирякова едва ли не вторым Ломоносовым. Стихотворение Вяземского придало развернутой Союзом Благоденствия кампании за освобождение крепостного поэта характер спасения отечественной культуры. Инициатором выступил Ф. Н. Глинка. Он привлек к этой акции М. А. Милорадовича, который в личном письме Маслову предложил выкупить у него Сибирякова. Маслов, разумеется, не смог отказаться от предложения петербургского генерал-губернатора, «почитая, – как он писал в ответном письме, – священною обязанностью способствовать счастию человека своими достоинствами умевшего в почтенных любителях отечественной словесности снискать участие к его освобождению». Но при этом расчетливый помещик заломил несусветную сумму – 10 тыс. руб.[371] Глинка и Н. И. Тургенев тотчас же организовали подписку. При этом Глинка, полунищий полковник гвардии, чей обычной рацион состоял из чая и хлеба, с чая перешел на кипяток[372].

Характерно, что, как только Сибиряков был освобожден и публично через журнал Свиньина поблагодарил своих освободителей[373], о нем сразу же забыли, поскольку его заурядное поэтическое дарование никого не интересовало. Потерпев литературное фиаско, он пытался играть на сцене императорского театра, однако его актерский (комический) талант был столь же незначительным, как и поэтический. В итоге бывшему крепостному кондитеру пришлось довольствоваться должностью суфлера. Умер он в полнейшей безвестности в 1848 г. от холеры.