Оноре де'Бальзак - Сочинения

• Название: Сочинения
• Автор: Оноре де'Бальзак
• Жанр: Проза

Оноре де Бальзак – один из величайших французских писателей 19 века, прозаик, который еще при жизни обладал огромной популярностью среди современников. Книга, предлагаемая вниманию читателя, включает избранные произведения французского прозаика из цикла «Человеческая комедия». Тут представлены «Пьер Грассу», «Отец Горио», а также замечательный роман «Беатриса». Цикл сочинений «Человеческая комедия» – неоценимый клад для любителей напряженной интриги, виртуозно вплетенной автором в канву произведений. Тонкие наблюдения из жизни французского общества, блестящее сочетание мастерского психологизма и лиричности сцен с почти детективным сюжетом, не оставят равнодушным даже самых взыскательных ценителей классической прозы.

---

Беспечно побродив, Эжен явился около пяти часов к г-же де Босеан и получил удар, один из самых страшных ударов, против которых юные сердца оказываются беззащитны. До сих пор он находил у виконтессы учтивую приветливость, подкупающую любезность – то, что вырабатывается благодаря аристократическому воспитанию, но достигает совершенства лишь тогда, когда идет от сердца. А тут при появлении Эжена г-жа де Босеан только кивнула головой и сухо заявила:

– Господин де Растиньяк, я не могу принять вас, по крайней мере в данную минуту! Я очень занята…

Для человека наблюдательного, каким стал очень быстро Растиньяк, ее слова, кивок, взгляд, перемена тона – все было повестью о нравах и характере определенной касты. Он увидел под бархатной перчаткой стальную руку, под благородными манерами культ своей личности и эгоизм, под лаком – дерево. Он, наконец, постиг что значит понятие: «Мы, король», которое берет начало под плюмажем трона, а кончается под навершьем шлема на самом захудалом дворянине. Эжен слишком легко уверовал в благородные чувства женщины, полагаясь на ее слова. Подобно всем обездоленным, он честно подписал желанный договор, который должен связывать благодетеля с тем, кому тот покровительствует, и в первом пункте свято утверждать между людьми большой души их полное равенство. Когда благодеяние связует воедино два существа, оно порождает небесное чувство, такое же редкое и неоцененное, как настоящая любовь. То и другое чувство – роскошные дары возвышенной души.

Чтобы попасть на бал к герцогине Карильяно, Растиньяк снес эту выходку и с дрожью в голосе ответил:

– Мадам, если бы не важное дело, я не пришел бы докучать вам. Будьте так добры, разрешите мне зайти к вам позже, мне не к спеху.

– Хорошо, приходите ко мне обедать, – ответила она, сама несколько смутившись резкостью своих слов; эта женщина была по-настоящему добра и благородна.

Эжен был тронут внезапной переменой, но все же, уходя, подумал: «Пресмыкайся, сноси все. Если лучшая из женщин способна вычеркнуть обеты дружбы в один миг и отшвырнуть тебя, как старый башмак, чего же ждать от остальных? Так, значит, каждый за себя? Правда, она не виновата, что я нуждаюсь в ней, и дом ее не лавочка. Надо, как говорит Вотрен, стать пушечным ядром».

Но предвкушение удовольствия обедать у г-жи де Босеан быстро разогнало горькие думы Растиньяка. Так, в силу какого-то предопределения, малейшие события его жизни будто нарочно толкали его на тот путь, где, по замечанию страшного сфинкса из пансиона Воке, ему придется, как на поле битвы, убивать, чтобы не быть убитым, обманывать, чтобы его не обманули; где придется оставить у заставы совесть, сердце, надеть маску, без жалости играть людьми и, как в Лакедемоне, незримо для сторонних глаз подготовлять свою победу, чтобы заслужить венок.[54]

Вернувшись к виконтессе, Эжен нашел ее такой же ласковой и доброй, какой она всегда бывала с ним. Они вдвоем направились в столовую, где виконт де Босеан ожидал свою жену. Вся сервировка блистала роскошью, как известно, достигшей в эпоху Реставрации высшей степени. Для виконта, как и для многих пресыщенных людей, уже не существовало иного рода наслаждений, кроме хорошего стола. В области гурманства он принадлежал к школе Людовика XVIII и герцога Эскара.[55] Стол у него являл двойную роскошь – для вкуса и для глаз. Такое зрелище еще ни разу не открывалось перед изумленным взором Растиньяка: впервые он обедал в доме, где блеск общественного положения передавался по наследству. Мода недавно отменила ужины по окончании балов, обычные во времена Империи, когда военным нужно было набираться сил для будущих боев – и в чужих странах и в своем отечестве. До этого обеда Эжен бывал лишь на балах. Впоследствии он славился своей самоуверенностью, но приобретать ее он начинал уже теперь и благодаря ей не растерялся. Когда человек пылкого воображения видит перед собою на столе чеканную серебряную утварь и множество особых тонкостей в роскошной сервировке, когда он впервые любуется бесшумными движеньями прислуги, ему, конечно, весьма трудно такой красивой жизни предпочесть жизнь, полную лишений, хотя бы он и собирался избрать ее еще сегодня утром. Мысль Эжена на одно мгновенье перенесла его обратно в семейный пансион, – им овладел такой глубокий ужас, что он дал клятву расстаться с пансионом в январе, устроиться в хорошем доме, а кстати избавиться и от присутствия Вотрена и от ощущения его тяжеловесной длани на своем плече. Если себе представить, сколько всяких форм скрытого или вопиющего разврата заключено в Париже, то каждый умный человек задаст себе вопрос: в силу какого заблуждения государство открывает в Париже школы и собирает в них молодежь, отчего в нем пользуются неприкосновенностью хорошенькие женщины, почему золото, выставленное в деревянных чашах у менял, не исчезает, как по волшебству, из этих чаш? Но когда подумаешь, насколько малочисленны примеры злодеяний, даже проступков молодежи, невольно проникнешься великим уважением к тем терпеливым Танталам, которые ведут борьбу с самим собой и почти всегда выходят победителями! Взять хотя бы этого бедного студента и описать по-настоящему его борьбу с Парижем, получился бы один из самых драматичных эпизодов в истории нашей современной цивилизации.

Г-жа де Босеан тщетно посматривала на Эжена, побуждая его высказаться, – ему не хотелось говорить в присутствии виконта.

– Вы проводите меня сегодня к Итальянцам? – спросила виконтесса мужа.

– У вас, конечно, не может быть сомнений в том, что я бы с удовольствием вам повиновался, – ответил он с иронической любезностью, обманувшей Растиньяка, – но я должен кое с кем встретиться в театре Варьете.

«Со своей любовницей», – подумала г-жа де Босеан.

– Разве д'Ажуда не будет у вас сегодня вечером? – спросил виконт.

– Нет, – ответила она с досадой.

– В таком случае, если вам непременно нужен кавалер, возьмите с собой господина де Растиньяка.

Виконтесса, улыбаясь, взглянула на Эжена.

– Это вам очень повредит, – заметила она.

– «Француз любит опасность, ибо в ней он обретает славу», как говорит Шатобриан, – ответил Растиньяк, склоняя голову.

Несколько минут спустя двухместная карета мчала его с г-жой де Босеан в модный театр. Когда он вошел в ложу против сцены и все лорнетки направились не только на виконтессу в прелестном туалете, но также и на него, – все показалось Растиньяку какой-то феерией. Одно очарованье следовало за другим.

– Вы хотели поговорить со мной, – напомнила ему г-жа де Босеан. Смотрите, вон госпожа де Нусинген – от нас через три ложи. А по другую сторону от нас – ее сестра с господином де Трай.

С этими словами виконтесса посмотрела на ложу, занятую мадмуазель де Рошфид, и лицо ее сразу просияло: д'Ажуда там не было.

– Она прелестна, – заметил Эжен, посмотрев на г-жу де Нусинген.

– У нее белесые ресницы.

– Зато какой красивый тонкий стан!

– Но большие руки.

– Замечательные глаза.

– Чересчур удлиненное лицо.

– Продолговатая форма – признак породы.

– Ее счастье, что есть хотя бы такой. Посмотрите только, как она берет и как опускает свой лорнет! Во всех движениях сказывается Горио, – ответила виконтесса к великому удивлению Эжена.

Действительно, г-жа де Босеан разглядывала сквозь лорнетку театральный зал, как будто не обращая внимания на г-жу де Нусинген, но не теряла из виду ни одного ее жеста. Публика собралась прекрасная, как на подбор. Дельфине Нусинген немало льстило исключительное внимание красивого, изящного кузена г-жи де Босеан, который смотрел только на нее…

– Если вы будете глядеть на нее не сводя глаз, то это будет явным неприличием. Навязываясь людям, вы не добьетесь ничего.

– Дорогая кузина, – обратился к ней Эжен, – вы уже оказали мне благое покровительство; если вы намерены довести ваше доброе дело до конца, я попросил бы вас лишь об одной услуге: для вас она не представит затруднений, меня же осчастливит. Я влюблен.

– Уже?

– Да.

– И в эту женщину?

– Разве мои притязания могли бы найти отклик в другом месте? – спросил он, глядя пытливым взором на кузину, и, сделав паузу, продолжал: – С герцогиней Беррийской близка герцогиня де Карильяно, и, наверно, вы с ней видитесь, – будьте добры, представьте меня ей и возьмите меня с собой на ее бал в ближайший понедельник. Там я встречусь с госпожой де Нусинген и поведу свою первую атаку.

– Охотно, – ответила она. – Если вы уже чувствуете к ней влечение, то ваши сердечные дела идут отлично. Вон де Марсе, в ложе княгини Галатион. Для госпожи де Нусинген это пытка, ее мучит ревность. Нельзя придумать лучшего момента, чтобы подойти к женщине, в особенности к жене банкира. Эти дамы с Шоссе д'Антен все мстительны.

– А как бы поступили вы в подобном случае?

– Я? Страдала бы молча.

В это время в ложе г-жи де Босеан появился маркиз д'Ажуда.