Иван Малютин - Незабываемые встречи

• Название: Незабываемые встречи
• Автор: Иван Малютин
• Издательство: Челябинское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1957

---

— Повторяй сам. За каждое повторение буду платить тебе по копейке.

Я обрадовался и старался повторять. Деньга мне были нужны. Иногда у меня скапливалось копеек до десяти. Вскоре эта своеобразная «стипендия» проигрывалась в бабки, и тогда ничего не оставалось делать, как снова и снова повторять азбуку.

Таким образом, я через год стал читать детские книжечки, а потом и такие, как «Вий», «Страшная месть» Гоголя, «Сон Макара», «Дети подземелья» Короленко. Любил и сказки про богатырей, особенно нравился мне Илья Муромец.

Когда же не было подходящих книжек, то отец заставлял читать библию. Много было непонятного в этой большой книге. Но и там я находил интересные вещи. Например, рассказы о войнах на слонах. Слоны, обтянутые толстой кожей, были неуязвимы для стрел противника и смело шли в бой, как бронированные танки. А из будок, устроенных на спине слонов, сыпались стрелы в неприятеля.

В нашей деревне жил один крестьянин — большой любитель чтения. Однажды он обнаружил в сарае старообрядца книги, привезенные из Москвы. Среди них были отдельные номера «Современника», «Отечественных записок», «Русской мысли» и другие. Там же оказалась «Хрестоматия» по литературе Полевого и «Естественная история» без начала и конца, со множеством рисунков. Все это было разрознено, кое-что порвано. Однако все это было Павлычем (так звали крестьянина) перенесено в его амбар и послужило нам «фундаментальной библиотекой», из которой для меня самыми ценными были книги о зверях и растениях. Я не просто читал их, а изучал по своему способу: сделал мерочку (английский фут) и когда нужно было представить длину и вышину льва, тигра, крокодила и т. д., я выходил в огород и там отмеривал около стены или забора длину и вышину зверя. Таким образом я представлял его величину. Размеры китов и высоких деревьев не вмещались на заборе, и мне нужно было выходить в поле со своими записями.

С самых ранних лет я превратился в няньку: приходилось возиться с четырьмя ребятишками мачехи. Затем нужно было помогать отцу в сапожной работе. В школу ходить у меня не хватало времени. Да и школа была через деревню от нас — церковно-приходская, маленькая.

В ней учили закону божьему, чтению и письму. Это меня тогда и не интересовало: читать и писать я уже научился дома. Отец считал меня уже достаточно грамотным. В нашей деревне насчет грамоты рассуждали просто: если человек может расписаться да разбирает гражданскую печать, он уже грамотей.

Меня очень интересовали биографии замечательных людей, будь то великие подвижники или ученые, путешественники или писатели.

Я невольно переносился с героями книг то в Новую Гвинею, то в раскаленные пески Средней Азии, то в Центральную Африку или в непроходимые дебри реки Амазонки. Так я заглядывал в кабинеты ученых, изобретателей, астрономов, геологов, ботаников, бывал в темницах инквизиции, где в ужасных пытках гасли всякие проблески мысли, где погибали такие светочи науки, как Бруно, Галилей, Коперник.

Все это меня очень интересовало, хотя я не все понимал. Меня увлекал процесс развития человеческой мысли, борьба с темнотой, с невежеством, суеверием. Читал я и удивлялся, сколько гибло людей с такой железной силой воли, как протопоп Аввакум и другие.

Сколько новых жизней, поучительных биографий, открылось тогда передо мной, сколько я перечувствовал восторгов и побед, перенес катастроф и разочарований, как, например, со Стефенсоном и Фультоном. Меня всегда поражала одна мысль: какие гениальные личности выходили из простого народа — Фарадей, Ломоносов и многие другие.

Мне хотелось читать, но читать было некогда. Обязанности няньки, подсобные сапожные работы возле отца отнимали почти все свободное время. Приходилось обкрадывать сон и читать книги ночью…

Для этого я сделал из маленького чернильного пузырька лампочку-керосиночку: согнул из жести трубочку, вставил ватный фитилек, нашел пробку, и лампочка была готова… И как только, бывало, все улягутся спать в нашей старенькой избушке, я тихонько пробирался за печку, открывал подполье, осторожно спускался туда, закрывая за собой западню.

Там, на завалинке, около стены лежали кое-какие спрятанные от мачехи книжки и листочки бумаги. Зажигаю фосфорную спичку. Вспыхивает зеленоватый свет, едкий запах щиплет в носу, у меня текут слезы. Располагаюсь на холодной земле. Лампочку ставлю на книгу и передвигаю ее по мере прочтения строк, так как она освещает маленькое пространство — небольшой желтенький кружок, а не всю страницу.

Тихо и темно вокруг… Пахнет гнилой картошкой, плесенью и грибками, росшими около стен на высоких тонких ножках. Затаив дыхание, боясь погасить огонек, я осторожно перелистывал страницы и прислушивался, как около стен, шурша в старой соломе, с писком возились мыши.

Горит еле заметный огонек.

Медленно продвигается чтение, а невидимая стрелка времени незаметно перешагивает за полночь. Холодно. Давно бы пора спать, но я не могу оторваться от книги. Знаю, что завтра утром надо рано вставать, качая ребенка, буду дремать, и будут колотушки.

Наконец кое-как кончаю. С большим трудом расправляю онемевшие ноги… Тихо поднимаю западню и с большой осторожностью вылезаю из подполья, боясь, как бы чего не задеть в потемках. Пролезаю на большую русскую теплую печку… Как хорошо! Но не успеваешь заснуть, как мачеха уже будит качать ребенка.

Я дремлю около люльки, перестаю качать. Мачеха «подбадривает» меня то ухватом, то подзатыльниками. Однажды я крепко задремал, навалился на край люльки и выронил ребенка на пол. Всю жизнь не забуду этого случая…

И так тянулись годы…

Однажды я, чтобы хоть сколько-нибудь изменить однообразие деревенской жизни, отпросился у отца на «чужую сторону» поплавать на плотах по реке Шексне.

С каждой верстой, с каждым поворотом реки передо мной открывалась, как перед Колумбом, новая, незнакомая земля, новая растительность — дубы, вязы, каких у нас не было в деревне. На привалах я бегал по берегу, осматривал и трогал листья этих диковинных для меня деревьев. Мне казалось, что плоты плывут все ближе и ближе к солнцу, к той теплой загадочной стране, где живут в лесах львы, тигры, огромные змеи и драконы, о которых я читал в книгах.

Позднее, когда подрос, я плавал по Шексне и Волге на барках с дровами до Ярославля. Передо мной всегда открывался новый мир, расширялись мои понятия о жизни.

В 1892 году я остался в Ярославле на фабрике «Ярославская Большая мануфактура» (теперь «Красный Перекоп»). С этих пор был я чернорабочим, землекопом, грузчиком, пильщиком, сторожем. Всего понемногу перепробовал.

В 1897 году впервые за 175-летнее существование фабрики открыли библиотеку-читальню для рабочих. Фабричная администрация знала о моем пристрастии к литературе, а так как настоящих библиотекарей в то время не было, то и посадили меня выдавать книги для рабочих.

Сначала трудно было освоиться с литературой; так много было разных незнакомых книг. Но читатели были не требовательными, и я справлялся с порученным мне новым делом. Здесь я еще больше приобщился к книге, прочитал произведения Белинского, Добролюбова, Писарева, отчасти Чернышевского, Некрасова. Книги этих писателей открыли мне глаза на многое, я узнал, «кому вольготно, весело живется на Руси».

Я занялся составлением списков таких книг и брошюрок, которые не были у нас допущены, хотя и значилось на них: «дозволено цензурою». По этим спискам рабочие цехов, механической мастерской приобретали в складчину книжки, составляли маленькие библиотечки, а затем организовывали так называемые «подпольные кружки». Через них распространялась и нелегальная литература, которая поступала от студентов Демидовского юридического лицея и сотрудников газеты «Северный край». Дело шло хорошо в течение нескольких лет, пока полиция хлопала ушами. Рабочие тем временем сплачивались и развивались в политическом и культурном отношении.

Запрещенные книжки читались очень осторожно. Однако как ни береглись, а кто-то выдал наши кружки. В январе 1902 года нас, 18 человек, арестовали за «вредное направление» и разослали по разным городам, на разные сроки.

Меня, как руководителя этого «вредного направления», после трехмесячной одиночки, сослали в далекую Сибирь на три года, под надзор полиции. Местожительство было указано: с. Спасское, Томской губернии, Каинского уезда.

В Спасском я работал на маслодельном заводе, а через год был переведен на станцию Чаны, где тоже находился под надзором полиции.

В 1905—1906 годах, после возвращения из ссылки, я работал переплетчиком в типографии Новиковой в г. Череповце. Гимназисты и семинаристы часто ходили ко мне на квартиру, приносили книги революционного содержания и сообщали вести о страшных погромах. Это были тревожные, но полные революционной борьбы годы. Усилились аресты, обыски. Я опять, теперь уже по своей воле, поехал в далекую Сибирь, там я впервые стал писать революционные стихи и рассказы.