Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника

• Название: Три короба правды, или Дочь уксусника
• Автор: Светозар Чернов
• Жанр: Исторический детектив
• ISBN: 978-9-934-82030-4

1892 г., Петербург.

Директор полицейского управления Дурново в срочном порядке вызывает из якутской ссылки Степана Фаберовского, бывшего лондонского сыщика, и Артемия Ивановича Владимирова, художника-передвижника, бывшего агента III отделения. У него нет выбора.

“Да, я знаю, что среди департаментских чиновников, особенно из Третьего делопроизводства, ходит убеждение, что сделать Фаберовский с Владимировым могут все. Но лучше продать душу дьяволу, чем связываться с ними“.

П.Н. Дурново

Но даже он не подозревает, в какой невероятный балаган превратят эту историю двое сыскных агентов.

---

– Ну, я, как единственное кроме Полкана православное существо среди здешних нехристей, сажусь во главу, – сказал Артемий Иванович. – Ваши басурманские праздники прошли уже, так что теперь ухаживайте за мною.

Он подошел к своему месту, взялся за спинку стула и неожиданно для всех запел: «Рождество Твое, Христе Боже наш». Поляк с Луизой тоже из уважения к сотрапезнику встали. На глаза Артемия Ивановича навернулись слезы. Ему припомнилось, как в детстве, в родительском доме во Пскове, вот так же всей семьей вставали они в сочельник после возвращения из церкви и пели перед началом трапезы этот тропарь и рождественский кондак.

– Пойду, отпущу пиявок на свободу, – сказал он, утирая слезу рукавом. – Там у академика в банках их страсть, как много.

Он взял в кабинете у Кобелевского две большие стеклянные банки с черными пиявками и направился в сортир. Там он вылил содержимое в клозетную чашку и спустил воду. Когда он вернулся, Луиза воодушевлено объясняла Фаберовскому:

– Сначала ко мне посватался Вилли, это был мой первый любофь. Но герр Шульц сказал, что Вилли слишком юнг, есть и старший братья. Они сватались по очереди: Мартин, Георг, Арнольд, Фердинанд, Йозеф-Адольф, Генрих, Клаус, Иоганн, Франц, Карл-Густав, Курт и самый старший, Вальтер. Но герр Шульц сказал, что они тоже слишком юнги, и им нельзя жениться, пока они не станут на ноги. Он, герр Шульц, сам женился, еще не фстав на ноги, и теперь едва таскает ноги от такой жизни.

– Герр Шульц, продукция чад и мебели, – сказал поляк, потрясенный списком. – А дочери у него были?

– Конечно. Хороший немецкий отец должен иметь дочери: Амалия, Эльза, Ева, Моника и Розалия. Герр Шульц сказал, что он сам женится на мне, и последние фосемь лет уже сам сватался ко мне.

– Я, Степан, обещал ей выдать ее за этого Шульца замуж, – сообщил Артемий Иванович. – Так что ты тоже в доле. Как, Луиза, готова замуж? А то мы тебя выдадим, а ты не пойдешь? Манерам ты хоть обучена? Плясать умеешь? Кренделя всякие выделывать можешь?

– Умею танцен унд вальсен. А кренделя лучше у Вебера в кондитерской покупать, там будет фкуснее.

– Тогда заводи музыку. У тебя есть какая-нибудь шарманка? У немцев завсегда какая-нибудь шарманка или орган имеется, – пояснил он поляку.

– У меня есть музыкальный шкатулка. Подарок герр Шульц в начале сватовства.

– Надо же, обратно не взял! – воскликнул Артемий Иванович. – Благородная колбаса!

– Герр Шульц очень благородный колбаса, – согласилась Луиза. – Сейчас принесу шкатулка.

Немка ушла и принесла из своей каморки большую деревянную шкатулку с ярко раскрашенной картинкой на крышке. Под крышкой оказался симпатичный домик-шале, из которого тут же выехали две фигурки – толстая девица в пышном платье и мужчина в зеленом камзоле и охотничьей шляпе с пером, которые под веселую тирольскую мелодию закружились в танце, потом вновь заехали в домик, а когда, наконец, опять появились из него, девица поклонилась своему кавалеру и отчетливо сказала: «Данке».

– Какое непотребство! – сказал Артемий Иванович. – Ну-ка, заведи еще разок, я в окошко в домике погляжу. Черт, темно, не видать ничего!

– Пора что-нибудь съесть, а потом пан Артемий спляшет с нашей панночкой, – сказал поляк, разомлевший от водки. – Как замуж ее выдадим, так всем пляскам конец. Знай только детей рожай.

Они отведали кутьи, съели селедку, и Луиза принесла грибной суп и пирожки с грибами, потом рулет с маком, знаменитые веберовские булочки, жареные на конопляном масле сочни, клюквенный кисель – подарок дворничихи, яблоки, орехи и конфеты. Когда есть стало уже невмоготу, Артемий Иванович навалил в вазу из-под фруктов булочек и поставил ее под стол для Полкана.

Луиза напомнила ему об обещании станцевать с ней. Артемий Иванович никогда плясать не умел, но настоянию Фаберовского последовал. Громко топая, он обпрыгал вокруг барышни и свалился в кресло, тяжело дыша.

– Танцен! Танцен! – пыталась взбодрить его Луиза, но он выдержал только еще один круг. Второй раз из кресла он встать уже не смог. Фаберовский оказался более крепок – его хватило аж на три завода музыкальной шкатулки.

Внезапно в дверь требовательно позвонили. Обожравшийся булочек Полкан виновато тявкнул, но тоже встать не смог. Луиза покраснела, и со словами «Ах, Александр Онуфриевич вернулись», бросилась в прихожую открывать.

– Видать, академик околоточного привел, – сказал Артемий Иванович. – Пойду, с лестницы спущу. Что за манеру взяли – праздник православному люду портить! Ты, Луиза, без нас вообще никого в квартиру не пускай, – крикнул он, выходя в коридор, – говори всем, что академик съехал с квартиры на Рождество.

Поляк прислушался. Шума не было. Спустя минуту Артемий Иванович вместе с немкой вернулись и объявили, что это приходил переводчик Игнатий Лабурда от посла снизу, так как «висконт на шум жалуется», был ими приглашен в гости и пошел отпрашиваться. Вернулся переводчик через пару минут. По уверению Лабурды, виконт Феррейра де Абреу был человеком невредным и охотно отпустил толмача к его соотечественникам. Более того, он велел своему камердинеру выдать переводчику на праздник бутылку отменного портвейна, доставленного ему из Лиссабона.

Лабурду усадили за стол рядом с Луизой и Артемий Иванович на правах хозяина объявил, что хотя оно и не положено, однако с учетом обстоятельств он позволит себе нарушить обычай, и выпьет рюмочку «лиссабона» прямо сейчас, в сочельник. Луиза Ивановна сходила за штопором, и бутылка портвейна была торжественно откупорена. Всем досталось по маленькой рюмочке, а потом бутылкой завладел Фаберовский, передвинул кресло к камину и сел, вытянув к огню ноги. У ног его тут же улегся Полкан, мерно тикали часы на стене, и поляку показалось, что чудо свершилось наяву, он вновь в своем лондонском доме, в любимом кресле перед камином, в руке рюмка с портвейном, за окном плывет гороховый туман, а в ногах мирно посапывает жена.

– Так вы, господин Лабурда, бразильским языком владеете? – осведомился Артемий Иванович, когда портвейн в рюмке закончился.

– Владеем-с! – мотнул головой толмач. – А еще я при нем куком состою, попугаев готовлю.

– Как это – попугаев? – удивилась Луиза Ивановна.

– Очень просто. Дело в том, что за те годы, что висконт был в Петербурге не у дел и жил на иждивении у сеньора Герике, у него на нервической почве развился некоторый род бессилия. Висконт наш – мужчина страстный, многих петербургских дам очаровал, и они пошли на весь позор и неудобства супружеской неверность, однако радостей супружеской измены не познали и оттого были в претензии сеньору висконту. Говорят, до моего приезда он лечился «виталином» у сеньора Гачковского, но лечение ему не помогло. Я же предложил ему народное бразильское средство: стюдень из попугайских клювов.

– А вот в Англии в аквариуме рыбы специальные водятся с восьмью ногами, – перебил Артемий Иванович. – У них клюв как раз на нужном месте. Стюдень из таких клювов забористее должен быть.

– Да где же я такую рыбу висконту возьму?! А попугаев всегда можно купить на Биржевом сквере и на Мариинском рынке. Меня уже там знают и всегда готовят для меня парочку отборных попугайчиков. Нужны, конечно, попугаи ара, но зимой матросы их редко привозят, приходится обходиться другими. А у нас таких мелких попугаев даже рабы на плантациях до революции не ели! Зато я себе приработок нашел небольшой – сдаю попугайские перья одному сеньору по имени Депари по рублю за фунт, он из них потом птичек делает на женские шляпки, и продает.

– И сколько ж попугаев у вас в месяц уходит? – подал голос из кресла поляк.

– За те несколько месяцев, как висконта вновь приняли на службу, он съел четыре дюжины попугаев. Он бы и больше съел, но у нас и так все тарелки под стюдень заняты и ставить некуда. И так его, сеньоры, жалко. Стюдню тарелку съест, и стакан касторки следом, чтобы внутри все не склеилось. А недавно висконт здесь сеньору одну приметил. Такая сеньора – все отдай, мало будет! Теперь по две тарелки в день съедает! Нещастный.

– Два стакана касторки! – покачал головой Артемий Иванович. – Вы не от того его лечите, господин Лабурда. Это враги воздействуют на твоего посла месмеризмом и магнетизмом через его личную корреспонденцию.

– Как же мне быть?

– Тащи всю корреспонденцию посла к нам.

Поляк в кресле восхищенно зааплодировал.

– Мы проведем с нею специальный научный сеанс – видишь, сколько у нас для этого инструментов? – Артемий Иванович показал на полуоткрытую дверь в кабинет академика, где в темноте смутно белели на столе реторты, – и выясним, кто же является сим зловредным магнетизером! Потом его можно будет сдать в полицию.

– Но вся корреспонденция заперта у сеньора поверенного в кабинете, – сказал Лабурда. – Я могу принести только меморандум президента Пейхото, прибывший с последней дипломатической почтой: «Об искоренении пропедризма». Он очень расстроил висконта, ведь в душе тот всегда был антипедристом.