Павел Моренец - Смех под штыком

• Название: Смех под штыком
• Автор: Павел Моренец
• Издательство: Азово-Черноморское краевое книгоиздательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1934

Автобиографический роман, автор которого Павел Михайлович Моренец (Маренец) (1897–1941?) рассказывает об истории ростовского подполья и красно-зеленого движения во время Гражданской войны на Дону и Причерноморье.

---

Вырыли Раздобаре могилу в Широкой щели. Опустили его в английской шинели. Черкеска перешла по наследству бойцу. Простились с товарищем, вернулись в свой табор — и захлестнуло грусть бурным потоком веселья.

Освобождение тюрьмы.

Игра вокруг головы Ильи Кравченко, закованного в кандалы и брошенного в одиночку к смертникам, накалила атмосферу. Частенько заглядывал к нему надзиратель Епишкин, издевался над ним. Заглядывал еще чаще и надзиратель Сидоров, он при носил ему с’естное, это было кстати: казенный паек Кравченко состоял из хлеба и воды.

Через полторы недели загремел сильней обыкновенного засов, гулко раздались по коридору голоса, распахнулась широко дверь камеры — и надзиратель взволнованно крикнул:

— Встать, смирно! — и группа русских и иностранных хорошо одетых офицеров вошла в камеру.

Кравченко в кандалах, в изорванной рубахе продолжал сидеть. Начальник тюрьмы, полный, с усами, впившись в лицо дерзкого каторжника, ударил его кулаком в грудь:

— Сволочь, встать!

Губернатор, тоже полный с бородкой, размахнулся изящным стэком — и перетянул его через плечо.

Вскипел Сатана, видит: комендант военно-полевого суда тут же, английский и французский офицеры — верно, решен вопрос, — вскочил, глаза горят ненавистью:

— Как не стыдно холеную руку подымать на каторжанина! Заставили бы холуев бить!

Губернатор, пораженный его дерзостью, обернулся к пришедшей кампании:

— Вот таких бы нам солдат — давно бы в Москве были, — и примиренно к Кравченко:

— За что тебя посадили?

— Вы лучше меня знаете!

— Думал ли ты освободить тюрьму?

— Нет!

— Так за что же тебя посадили в одиночку?

— Не знаю!

Губернатор приказал начальнику тюрьмы:

— Расковать и отправить в общую камеру.

Просидел еще неделю, получил через Чухно от комитета 30 000 рублей денег, дал взятку старшему надзирателю, заведовавшему мастерскими — и был снова допущен к работе в слесарной… Затем, чтобы заслужить доверие властей, он принялся изготовлять на оборону подковы и даже взялся ремонтировать две пары кандалов, за что заключенные обвинили его, как продажную шкуру, и об’явили ему бойкот. Еще больше обозлился Сатана, остервенело рвал напилками, чинил кандалы. Никто не знал, не понимал, что замышлял он. Только один заключенный, Черногорец, осужденный к вечной каторге, знал. Он сам замышлял освободить тюрьму, но подкопом. Кравченко рассоветовал — тот согласился.

Закончил все приготовления Кравченко, сообщил через надзирателя Сидорова в группу, что в час ночи под четвертое марта будет освобождать тюрьму. Группа должна ожидать его за полторы версты от тюрьмы, на старом кладбище.

В намеченное время, когда вся камера глубоко дышала в крепком сне, Кравченко поднялся, оделся, подошел к двери. Подозвал тихонько надзирателя Варда и подал ему через прозурку два ключа:

— На, Федя, открывай.

Щелкнул висячий замок — открылся. Второй, внутренний, предательски скрежетал, не отпирался. Кравченко подумал, что Вард струсил, — начал упрашивать, грозить… Тот шепчет, что ключ не подходит. Понял тут Кравченко, что этот замок не проверил. Попросил запереть висячий, возвратить ключи и стать на место.

А сам разволновался до истерики. Ночь не спал. День пролежал больной. Пятого марта вышел на работу, весь день проверял ошибки ключей. Сообщил в группу о неудаче и предупредил, что в час ночи под шестое марта освободит тюрьму.

Пришла ночь. Снова поднялся Кравченко, обернул ноги кусками одеяла, подошел к двери, передал ключи ожидавшему Варду. Щелкнул весело один замок, щелкнул другой — зловеще распахнулась дверь… Вард передал ему свой наган. Вышел Илья в коридор — точно в неведомый мир попал: настороженная, мертвая тишина. Подошел к окну, выходящему в сторону кладбища, и трижды помахал лампой — дал сигнал зеленым, что долгожданное, радостное началось. Из темноты весело блеснул огонек электрического фонаря:

— Видим! Видим!

Илья Кравченко попросил Варда позвать со второго этажа надзирателя покурить, а сам спрятался за угол у лестницы. Вард окликнул того.

Гулкие шаги по лестнице приближаются… Сатана схватил сзади надзирателя, закрыл ему рот, пригрозил молчать, отнял револьвер, самого связал — и отвел в свою камеру, откуда пахнуло удушьем, парашей и глубоким дыханием. Как противно, гнусно там! Да разве можно туда возвратиться? Никогда!

Разбудил Черногорца. Дал ему наган. Вышел с ним в коридор. Предложил Варду вызвать дворового надзирателя с винтовкой. Вызвал. Закурить. Тот вошел. Кравченко и Черногорец набросились вдвоем, отняли винтовку, связали его — и отвели на место Черногорца.

Камера тяжело дышала смрадом. Кравченко, брезгливо сдерживая дыхание, пробежал между нарами и, дергая за ноги спящих, зловеще шипел: «Подымайтесь, подымайтесь, на свободу»… Мигом вся камера всполошилась; повскакивали зевающие, гребущие пятернями в зарослях заключенные.

— Ш… ша… Я освобождаю тюрьму. Смерть или свобода! Ни минуты колебаний! Кто со мной? Человек пять довольно. Выходите в коридор. Остальные — молчать. Или всажу пулю.

Вышел с одним во двор. Подобрались к двери второго двора. За ней спал надзиратель, согнувшись на табурете. Кравченко просунул руку в окошечко двери и открыл ее. Надзиратель вздрогнул, но ему зажали рот, наставили дуло — и приказали итти в камеру.

Кравченко взял с собой шесть заключенных — освобождать больницу. Там было два внешних и два внутренних надзирателя. Пропуск он знал. Открыто подошел вместе с Черногорцем к внешним надзирателям, скомандовал им тихо: «Руки вверх» — и обезоружил. Вслед за ними обезоружил и двух внутренних. Отослали их в камеру.

Ползком, вместе с Черногорцем, подкрался к конторке; схватили надзирателя — и в камеру.

Подошли к двери третьего, хозяйственного двора. Сказали пропуск. Надзиратель открыл, но, поняв свою ошибку, схватился за наган. Черногорец его — прикладом по голове… Свалился. Связали — и отнесли в камеру.

Кравченко подобрался к окну тюремной конторы. За двумя столами сидят — помощник начальника тюрьмы и старший надзиратель Епишкин. Перед ними на столах — винтовки и связка ключей от всей тюрьмы.

Подкрались втроем. Один остался у ворот, у прозурки. Двое ринулись внутрь; Кравченко набросился на помощника начальника. Товарищ — на Епишкина, — и свалил его ударом приклада в грудь.

Заглушенный, полный смертельного ужаса, крик:

— Что ты хочешь со мной?.. — Сатана сдавил его, хряснуло горло — и тот повалился.

Голос издалека. Стук в дверь снаружи. Прибежали товарищи, тревожны:

— Услышали крик, спрашивают…

Накрапывал дождик. Ласково освежал каплями пылающее лицо. Жизнь! Воля!.. Кравченко накинул на себя кожух, подошел, спрашивает:

— Кто стучит?

— Дежурный офицер. Что случилось?

— Ничего. С помощником начальника припадок.

— Так вы его накройте черным.

— Мы уже накрыли.

— Все благополучно?

— Все.

Шаги снаружи удалились. Кравченко оставил у ворот одного из товарищей, а с пятью пошел обезоруживать караульное помещение.

Надзиратели спали. Он расставил товарищей у пирамиды с винтовками и в концах комнаты, а сам принялся будить крайнего надзирателя. Тот с недоумении открыл глаза, и никак не мог сообразить, что раз’яснял ему сатана в одежде человека, потом увидел наган у своей переносицы — и понял: нужно молчать, будить соседа, связать его, заткнуть ему рот платком или его же рубахой, и тоже завязать.

— Малейшее движение — смерть, — прошипел сатана, и надзиратели, просыпаясь, принялись перевязывать один другого.

Вся охрана внутри тюрьмы была обезоружена и заперта в шестой камере. Вард сторожил их. Кравченко вывел всех заключенных из этой камеры в контору, каждому сам зарядил, вручил винтовку, чтобы не получилось неосторожного выстрела, разбил всех на группы.

Отделил 25 человек, назначил командира и приказал ему:

— Как открою главные ворота и часовой у ворот будет снят, без шума — в цепь по направлению к городу.

Выделил пять человек, назначил старшего, приказал:

— Когда открою ворота, — снять часового — и во двор.

Выделил 15 человек под командой Черногорца. Ему приказал:

— Когда открою главные ворота и брошусь в офицерскую караулку — всем отрядом бежать в солдатскую.

В запасе оставил пулеметчиков.

Два часа ночи. Смена постов. В ворота постучал дежурный офицер.

Кравченко, ожидавший около, спрашивает:

— Что нужно?

— Все благополучно?

— Все.

— Хорошо.

Сменились наружные посты. Тишина. Непроглядная тьма. Моросит. На углах каменной ограды — светлые шары вокруг лампочек. Кравченко отпер висячий замок, распахнул ворота — и все четыре партии вооруженных заключенных, около шестидесяти человек, бесшумно выбежали: пять человек схватили часового и втащили во двор; 25 — рассыпались в цепь по направлению к городу; 15 — во главе с Черногорцем — ворвались в солдатскую караулку.