Павел Моренец - Смех под штыком

• Название: Смех под штыком
• Автор: Павел Моренец
• Издательство: Азово-Черноморское краевое книгоиздательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1934

Автобиографический роман, автор которого Павел Михайлович Моренец (Маренец) (1897–1941?) рассказывает об истории ростовского подполья и красно-зеленого движения во время Гражданской войны на Дону и Причерноморье.

---

22 марта два батальона во главе с Пашетом ушли на Кубань. За ними, как собачонка, трепалась вываленная в грязь горняжка. Телефонисты тянули вслед провод.

Ночью Илья прошел вниз, на телеграф.

— Вызовите Туапсе.

Телеграфист застучал рычажком долго и нудно. Нервно теребил катушку с лентой. Илья в нетерпении одергивал френч, поправлял пояс.

— Ну, что, скоро там?..

— Перебивает Джубга… Штаб Петренко…

— Пошлите их подальше!

Телеграфист снова долго и нудно застучал.

— Отвечает Джубга… С Туапсе связи нет…

— Что такое? Стучите, пока не узнаете, — и ушел.

В штабе в эту ночь долго не ложились. У стола в розовом кругу света, спадавшего из-под абажура висячей лампочки, сидели — Илья, Георгий, начальник штаба, комиссар. Ожидали. Томило молчание.

— А, может, случайно порвана связь? — обратился к Илье Георгий.

Илья покровительственно улыбнулся:

— Это тебе не телефонная линия. Ту каждый пробежавший зверь может порвать. А это — индо-европейский телеграф на железных столбах. В горах везде зеленые. Кто решится обрывать? Да и проводов не один, а несколько.

— Но как же так? — снова заговорил Георгий. — Когда я был в Туапсе, все говорили, что у них там Гойтинский перевал — неприступная крепость. Несколько тоннелей. Да и войск у наших там тысяч пять, и орудий много. Железная дорога к фронту; даже броневой поезд оборудовали.

— Зачем они на Кубань лезли…

— Ну, а Петренко что?..

— Вопил, что три корпуса Шкуро навалились. Я его на смех поднял — замолчал… Может, и вправду нажимал Шкурю, да здесь участок важнее.

И снова тишина. Лишь дыхание да тихий храп лошадей внизу нарушали ее.

Илья вышел на балкон и бросил оттуда весело: «А какая чудная, звездная ночь!.. Теперь бы в поле, в конопле, под открытым небом спать. Эх, и благодать!.. Шел я в августе прошлого года через фронт на Украине. Тысячи опасностей — и один. Безоружный. Как хорошо мечталось тогда! Пятнадцать бойцов — и разворочаем весь тыл белых. Теперь у нас девять тысяч бойцов, а все как-то не верим в свои силы».

Застучали по ступенькам. Перепуганный человек вбежал:

— Телеграмма!

Илья вошел в комнату, подошел к столу, развернул ее…

— Да-а, один фронт со счета долой… За два часа сдали город. Без боя. Под Индюком, на перевале разбили их белые. Пять тысяч зеленых исчезло… Из Туапсе бежали панически, все бросили, всех пленных офицеров оставили… Норкин удрал на катере в Джубгу.

— Плоховато, — проговорил начальник штаба. — Теперь навалятся на нас.

— Выдержим, — сдвинув челюсти, проговорил Илья. — Наши зеленые теперь ничего не боятся. И на равнину мы не полезем. С завтрашнего дня вышлю к Туапсе на помощь один за другим два батальона, вышлю два броневика, останусь с тремя батальонами, займу Кабардинку — и выдержу. Пашет с Кубани тыл мой прикроет. Пошли спать.

Кравченко и Раевский в Анапе.

Английский крейсер не поплыл в Абрау. Зачем? Чтоб на смех подняли эти грязные, дикие зеленые? Не хотят признавать Новороссийск английским городом. Какая дерзость! Их признания еще ожидать!

Под Абрау приходила делегация из пяти молодых офицеров. Зеленые перехватили их, глаза им завязали, и доставили их к своему командиру Кравченко. Делегаты предложили зеленым соединиться с молодым офицерством против старых. Кравченко не возражал, но для почина предлагал им перебить старых офицеров, а самим сложить оружие. Когда те стали плести что-то непонятное, Кравченко им отрубил, что пути у них разные, и зеленые идут под руководством компартии. И эта делегация вернулась ни с чем.

Тут пограничный отряд конницы белых в 120 сабель перешел к зеленым. Затем два полка Марковской дивизии завязали бои с ними и, конечно, на день потеснили их, чтобы на ночь отступить в Борисовку. А Кравченко взял с собой отряд пехоты человек в полтораста и отряд конницы в 120 сабель, и на следующий день пошел на Раевскую. Оставил за станицей свои цепи, сам в форме полковника поскакал с двумя ординарцами вперед, а отряд конницы должен был войти в самую станицу и остановиться за два квартала от правления.

Прискакал Кравченко к правлению, а там гарнизон уже наготове, по дворам стоит.

— Где атаман? — кричит Кравченко.

Казаки, добровольцы забегались:

— Сейчас попросим, господин полковник.

А Кравченко коня своего пришпоривает, конь под ним танцует. Подбегает атаман, отдает честь:

— Что извольте, господин полковник?

— В чем дело, почему выстроились?

— Зеленые наступают, господин…

— Какие зеленые! Сейчас же винтовки в пирамиды! Все в общую комнату, в зал! — а сам гарцует и, будто сгоряча, из револьвера: хлоп! хлоп! хлоп! Казаки теснятся к правлению, торопятся винтовки поставить в пирамиды, а тут лавой прискакал отряд конницы зеленых, окружил их веером и карабины в них направил.

Казаки, добровольцы побросали оружие, сдались, а Кравченко сообщает атаману, чтобы тот припомнил, что он есть Кравченко, командир об’единенной группы «Террор».

Пока нагружали продукты и другие трофеи, Кравченко пошел на телеграф, вызвал из Новороссийска генерала Кутепова и порадовал его новостью. Тот не понял в чем дело, переспросил, Кравченко повторил — и понеслось к нему по телеграфу нечто беспорядочное, отчего он заключил, что у генерала истерика разыгралась.

Ушли зеленые из Раевской, а на следующий день снова пожаловали. Там было безвластие. Кравченко оставил в ней два взвода охраны и пять человек для связи, а сам пошел в город Анапу. По пути связался с местной группой. Анапу никогда не беспокоили зеленые и потому там был небольшой гарнизон, меньше ста бойцов. Кравченко после небольшой перестрелки взял город и организовал в нем ревком. Передал охрану города местным зеленым и вернулся в Раевскую.

А тем временем оставшиеся на месте зеленые ежедневно проделывали деревенский танец: ночью плясали цепями в сторону Новороссийска, днем отбегали назад.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Положение на Черноморьи.

Клубок событий и переживаний. Дни и ночи — сплошь. Дни, как недели. Могучая энергия, несокрушимая воля.

Город был празднично настроен. Толпы гуляющих переполняли главную улицу, а Илья проносился на машине, надвинув английскую фуражку на лоб, чтобы ее не сорвало рассекаемым воздухом. Он был серьезен, а с тротуаров доносились нежные, как звуки колокольчика, голоса восхищения: «Какой молоденький командующий!» Ах, если бы они знали, как жаждал он близости к этим милым девушкам, отдохнуть от кровавой действительности!..

Он появляется в театре — и прорываются рукоплескания. Он говорит о победах, о близком торжестве революции, вслед за ним выступает жгучая артистка, читает стихи, посвященные ему, но он уходит с группой военных: ему нужно на фронт.

Слава. Но он — коммунист. Вправе ли он срывать цветы недосягаемого? И Илья застенчиво прячется от глаз, избегает показываться на улицах, в театре.

Вечерами в штабе фронта было весело, шумно. Каждая весть о победе вызывала бурю радости, ад’ютант садился за пианино, Илья схватывал скрипку, и штаб наполнялся бравурными звуками интернационала или зеленой марсельезы.

Пришли сведения из Новороссийска: группа офицеров намеревается бежать на палубном катере в Геленджик, спрашивает, что их ждет. Им передали, чтобы смело катили — и те прибыли, недоверчивые, чуждые, но вместо сурового допроса они услышали в штабе странные, новые звуки интернационала. На вопрос Ильи одному из них — почему он сдался так поздно — тот ответил:

— Я не мог пойти на измену даже тому движению, которое осуждал.

И в этой фразе Илья почувствовал его трагедию борьбы чести с рассудком.

Но эти вечера были кратковременны. Приходило тревожное сообщение — и Илья в ночь, непогоду мчался на фронт.

В Кабардинку. Там — батальон на позиции, батальон в резерве и батальон на горе. Мешок. В него приглашают белых. Они наседают, но у зеленых — новые пулеметы, стреляют без задержек. Два орудия обстреливают узкий коридор впереди Кабардинки.

Там командовал боевым участком командир седьмого батальона, а Илья мотался между Кабардинкой и Геленджиком. Со всех сторон к нему летели полные тревоги донесения: «Белые наваливаются — помощи!» А он мог только приказывать держаться до последнего, потому что у него резервов не осталось. На участке Петренко в подгорных станицах проходили на Туапсе войска белых, утопая в грязи и вспухших речках.

Они пытались вначале пройти от Екатеринодара кратчайшим, удобным путем через Джубгу, чтобы итти по Сухумскому шоссе на Туапсе, оставить за собой побережье и соединиться с войсками, отступающими на Новороссийск. Шкуро подошел к Шабановской и передал по фонопору в Джубгу Петренко требование пропустить его войска.