Лев Колодный - Хождение в Москву

• Название: Хождение в Москву
• Автор: Лев Колодный
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: 5-7390-1962-1

«Хождение в Москву» – это удивительное и увлекательное путешествие по старой Москве, в которое приглашает читателей известный журналист и писатель Лев Колодный.

Вместе с автором мы поднимемся на колокольню Ивана Великого, пройдем по стенам Кремля, проплывем на плоту по подземной Неглинке, увидим исчезнувшие во времена «социалистической реконструкции» Красные ворота, Сухареву башню, стены и башни Китай-города, монастыри, храмы и колокольни. И, возможно, совершим не одно открытие на старых улочках знакомой незнакомки – Москвы...

---

Дополнения. Первое дополнение взято мной из старого бюллетеня Народного комиссариата почт и телеграфа № 18 за 1922 год, где опубликовано циркулярное распоряжение № 25/366. Строки циркуляра сложены в честь строителей. Вот полный текст этого документа:

«Циркуляр № 25/366.

На Красную доску.

При постройке башни на Московской Шаболовской радиостанции в период 1919—1921 гг. рабочие-строители этой башни, несмотря на ненормально получаемый паек и одежду, ревностно выполняли и довели до конца порученную им работу, сознавая исключительное значение строительства башни. Даже в тяжелые моменты, будучи совершенно голодными и плохо одетыми и невзирая на жертвы, происшедшие при крушении башни, эти рабочие, воодушевляемые своей коммунистической ячейкой, непоколебимо остались на посту.

За такой героизм и сознательное отношение к своим обязанностям нижепоименованные товарищи заносятся на Красную доску: инженер-изобретатель В. Г. Шухов, мастера и рабочие А. П. Галанкин, И. П. Галанкин, А. С. Федоров, А. К. Сычев, Малышев, братья Смирновы, Воронин, Гусев, Казаков, Власов, Шмельц, Каманин, Петрушин, Анисимов, Сукманов, Варенышев, Орлов, Лебедев, Филатов, Ланин, Туманов, Сергеев, Мохов, Петрушков, Мусатов, Ухорцев, Шван, П. Галанкин».

Второе дополнение – письмо дочери А. П. Галанкина, чье имя занесено на Красную доску:

«…Было это давно, в девятнадцатом году. Отец мой, Александр Галанкин, строил вместе с известным инженером В. Г. Шуховым знаменитую радиобашню на Шаболовке. Отец сидел часами над проектом Шухова, разрабатывал чертежи, подбирал рабочих, доставал металл. А тогда не только металла, ткань простую достать очень трудно было. Помню, когда уже секции монтировали, отец для сигналов придумал какую-то систему флажков. А вот материи для флажков нигде достать не мог. Сидели мы с ним вечером, он спрашивает:

– Соседка наша в красной кофте ходит?

Я и ответить не успела, а он уже побежал. Возвращается с кофтой. Была она не совсем красная, в какую-то горошинку. Отец ее на свет посмотрел и начал на флажки резать.

– А что с горошинками – это ничего. Они совсем незаметны будут.

Жили мы за Преображенской заставой, трамваи не ходили, и отец каждое утро отправлялся через всю Москву на велосипеде. Каждый день, зимой и летом, – и так два года подряд. А башня, самое высокое тогда сооружение в стране, росла.

Отец приезжал с работы усталый, ужинал и снова садился за свои бумаги. Иногда брал в руки гармошку. Учился играть. Решили они с рабочими устраивать концерты. Кто-то из рабочих сказал, что без гармошки ничего не получится. Отец и купил гармошку. Потом о концертах галанкинской артели много говорили.

Когда башню закончили, отец взял меня с собой. В тот день он проверял ее в последний раз. Мы влезли с ним в какой-то деревянный ящик, отец махнул рукой, закрутились барабаны лебедок, и мы медленно поднялись вверх. Оба молчали. Я взглянула на отца и поняла, что не было у него минуты счастливей, чем эта. Я даже не могу описать, какое было у него выражение лица, хотя отлично все помню. Светлое – наверное, это будет самое точное слово. Позднее в дневнике отца мы нашли слова: «“Эта башня отняла у меня полжизни, но и дала радости на всю жизнь”».

Останкинская башня. Хочу теперь рассказать, как сооружалась Останкинская башня. О своих пяти подъемах в те дни, когда шла стройка, приковавшая всеобщее и мое внимание.

Она выше всего в Москве. Прежде чем подняться в небо, строители спустились под землю. 31 августа 1960 года экскаваторщик Иван Глотов зачерпнул ковшом машины первый куб останкинской земли. Меньше чем через месяц в землю уложили первый кубометр бетона. Это произошло 27 сентября 1960 года, когда журналисты Советского Союза хронометрировали сутки, создавая летопись дня мира.

Но вдруг работы прервали, и специалисты начали дискуссию: выдержит ли фундамент без свай полукилометровую башню весом в десятки тысяч тонн?

Решили на всякий случай укрепить фундамент. Напряженный железобетон, по расчетам, должен выстоять века. В этих веках – годы жизни главного конструктора Николая Никитина, архитекторов, главного инженера и всех тех, кто вкладывал в основание башни бетон и железо.

Какими железными объятиями схвачен фундамент, уже засыпанный землей, вижу внутри конуса башни. Откуда-то сверху спускается стальной трос, толстый, как корабельный канат. Не только фундамент, но и вся башня внутри бетонного стакана стянута тросами.

Стакан – не совсем то слово. Внутри башни, пока ее не заполнили шахты лифтов, как в стенах высочайшего собора с нерасписанными стенами, ощущал я тишину и величие.

…Башня растет в лютые морозы. Но, попав в ее стены, забываю, что на дворе холодно. Свет, тепло. Пахнет битумом, штукатуркой – всем, чем обычно при сооружении жилого дома. В конусе башни, по существу, многоэтажный дом телецентра. Кухня ресторана – у подножия, на отметке 43 метра. А столики – на высоте 328 метров. Если учесть, что лифт движется со скоростью 7 метров в секунду, то официант сможет подать закуску на стол через минуту после того, как ее отправят наверх.

Побывать на строительстве башни, не поднявшись на вершину, все равно что увидеть новый самолет и не полетать на нем. Лететь на высоте 250 метров неудивительно. Но стоять и не слышать рева моторов на такой высоте странно. Лифт поднимает смену монтажников медленно. В проемы башни видна Москва. Сначала крыши Останкино, затем верхушки деревьев и, наконец, одно небо. Здесь и находится самая высокая строительная площадка города. От ветра людей спасает брезентовый шатер, похожий на цирк шапито. Сверху – совсем как в цирке – светят прожекторы. Разобраться в том, что вокруг тебя, без сопровождающего трудно. Среди сплетений арматуры выделяется мощная железная опора.

– Нога, – уважительно говорит бригадир монтажников, поднявшийся сюда от поверхности земли на этой ноге-опоре.

Таких ног шесть. Три нижние опираются на затвердевшие края башен, а три верхние сменяют их, когда крепнет свежий бетон в опалубке, которой наращивают башню. Высота опалубки равна 5,25 метра. Шагами такой длины и поднимается она в небо.

Вдруг ветер распахивает дверь шатра и вталкивает человека. Успеваю заметить, что он в такой же брезентовой робе, как у монтажников, но в голубой каске.

На помощь голубой каске бросается дюжий парень, и вдвоем они закрывают дверь. В голубой каске – девушка с голубыми глазами. В руках лаборантки два термометра: один – для погоды, другой – для бетона. Так же как пробу погоды, берут постоянно пробу бетона. Его прочность внизу башни достигла проектной марки – «400».

Дверь на смотровую площадку, подпираемая потоками воздуха, будто на замке, не поддается сразу. С трудом перешагиваю через порог и словно попадаю в аэродинамическую трубу. Долго под таким потоком не поглядишь на Москву. Также с трудом поддается дверь назад – обратно в шатер. Отогревшись, выхожу на противоположную сторону, на балкон. Попадаю словно в другой мир. Легкий ветер обдувает лицо, напоминая: весна пришла.

Уходя с высотной площадки, беру на память со стола, разлинованного, как шахматная доска, черную гайку и белый шпунт. Ими играют в обеденный перерыв в шашки: белые – шпунты, черные – гайки.

Последнюю партию бетонщики сыграют на высоте 385 метров – верхней точке бетонного ствола. От него на 148 метров в небо начнет расти стальная вершина...

Второй раз прихожу в Останкино в ночь на 20 мая 1966 года. В ту ночь башня вырастет на 5,25 метра. В этом нет ничего знаменательного. Все ее подъемы, как мы знаем, одинаковы – 5 метров 25 сантиметров. Но когда в 8 часов 20 минут по московскому времени раздастся лихой свист монтажника, им будет обозначен не только момент, когда закончилась рабочая смена, завершится очередной подъем, но и то, что в Москве установлен европейский рекорд. Площадка телебашни поднимется на отметку 300,5 м. Это значит: Эйфелева башня – на полметра ниже.

Так высоко стоит подняться хотя бы для того, чтобы увидеть уникальный самоподъемный агрегат весом 200 с лишним тонн. Инженер, чтобы помочь мне, рисует (рискуя совсем запутать) на странице блокнота схему устройства. И вдруг умолкает. Рядом с ним появляется человек в спецовке, но в отличие от всех – без каски. Это Лев Николаевич Щипакин, главный конструктор агрегата.

Так на 300-метровой высоте встречаюсь с 68-летним инженером, который мог бы, если бы лифт в башне вдруг отказал, подняться сюда пешком, как когда-то поднимался пешком наверх высотного дома на Смоленской площади, где действовал кран его конструкции. Начинал инженер давным-давно под землей: в Москве, на Комсомольской площади, служил главным инженером строительства станции первой очереди метро. Конструировал мосты, высокие краны. Он – директор института, чьи краны поднимали вверх этажи Московского университета, всех высотных домов.

Если верить Брокгаузу и Ефрону, с 300-метровой высоты Эйфелевой башни окрестности Парижа видны на 140 километров. Смотрю на Москву с такой же высоты. Вдали зелеными пятнами выделяются Ходынское поле, Тушинский аэродром, вблизи – парки выставки и Останкино. Все остальное – прямоугольники домов новых кварталов – окрашено одной краской, оранжевой. Не узнаю знакомых зданий по сторонам Ленинградского проспекта, новых кварталов по сторонам Ленинградского шоссе: они изменили свой цвет. На брезенте багровое пятно – отражение взошедшего солнца. Багровый шар повис ниже башни.