Елизавета Кардиналовская - Гибель счастливого города (сборник)

• Название: Гибель счастливого города (сборник)
• Автор: Елизавета Кардиналовская
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016

Сестры Елизавета и Татьяна Кардиналовские вписали краткую, но яркую страницу в историю украинской научной фантастики. В книгу вошли созданные ими в 1920-х годах произведения: совместно написанная повесть «Солнца!» и рассказы Е. Кардиналовской «Гибель Счастливого города» и «Ошибка». Все включенные в книгу произведения впервые переведены на русский язык.

---

Лучшие умы страны и золото финансистов были бессильны предотвратить катастрофу…

Наступил год, когда холодным языком цифр было названо число, которое прозвучало, как приговор.

Тогда впервые услышали имя Ворна, имя человека, который явился в эту обреченную страну с севера. Тогда впервые увидели этого человека с гладким лбом гения и прищуренными глазами, который пришел сюда за славой так же уверенно, как заходят к ювелиру за золотой безделушкой.

В сердце страны, в лучшем из ее городов, Ворн заперся в своей неприступной, как крепость, лаборатории. С ним постоянно был его ассистент — белокурый юноша с движениями автомата. И Ворн не искал себе других помощников.

Но Ингрид Дан, маленькая беспокойная девушка, пришла к Ворну и предложила ему свою помощь и знания, почти уверенная в отказе. Окинув ее взглядом прищуренных глаз, Ворн немного наклонил голову и негромко сказал:

— Ладно… Оставайтесь и работайте.

Ингрид, приготовившая много убедительных слов, которые оказались не нужны, в первое мгновение растерялась, но потом улыбнулась и… осталась.

Работы в лаборатории Ворна проводились в условиях исключительной секретности. Его молчаливость не позволяла Ингрид коснуться ни одного из теснившихся в ее голове вопросов. Ей была непонятна главная цель этих опытов. Множество существ, уродливых и убогих, создали они, искусственно спаривая животных, внешне непохожих друг на друга. Чудовища погибали, но Ворн снова и снова проводил эксперименты над другими существами.

Однажды в лабораторию привезли самку обезьяны. Это был тщательно отобранный Ворном экземпляр из «обезьяньего городка» на юге страны. После нескольких недель специального режима под внимательным наблюдением Ворна, животному была сделана несложная операция. И тогда Ингрид поняла, какую роль предстояло выполнить этому прирученному зверю.

Обезьяна должна родить детеныша. Несмотря на окружавшую ее исключительную заботу, она болела и, казалось, могла умереть, не выполнив своей удачно начатой миссии. Она часто кашляла, хватаясь за грудь вполне человеческим жестом, и тогда Ингрид гладила ее по голове и нашептывала в приплюснутое ухо ласковые слова, что так много знает каждая женщина.

Время напряженного ожидания шло медленно, но конец был уже близок. Ежедневно Ингрид спешила в лабораторию, боясь упустить важнейший момент. Однако, она всегда опаздывала, потому что не представляла, как можно быть точной. Она напоминала маленькую вселенную, управляемую стихиями, катастрофами, землетрясениями — всем тем, что не поддается дисциплине и не подлежит порядку. Случайности были вехами на ее пути, а недостижимое — целью этого пути. И ей казалось, что это недостижимое, сиявшее яркой звездой, она поймает легко, словно детский мячик, именно здесь, где холодный ум Ворна рассекал тайну, как ланцет кроличье сердце.

Был ноябрь — месяц, когда ночи длинные и не хочется открывать глаза, чтобы не видеть тусклого дня за окном.

А Ингрид как раз снится чудесный сон. Почувствовав, что просыпается, не досмотрев его, она поплотнее закрывает глаза, натягивает на голову одеяло и придумывает окончание сна. Конец получается веселый и, быстро вскочив, она начинает одеваться. Ингрид знает, что опоздала, но есть тысяча маленьких дел, которые непременно нужно сделать, прежде чем уйти. Она выбирает два: зашивает рваный палец на перчатке и перечитывает кусочек стихотворения, которое ехидно крутится в голове и мучает забытой строкой.

Вот так, приблизительно, выглядело и это утро маленькой ассистентки Ворна — Ингрид Дан.

Но на этот раз Ингрид не опоздала.

Она вошла в лабораторию и увидела, что Ворн и его ассистент стоят у операционного стола. На нем бесформенной массой лежало большое коричневое тело обезьяны.

Животное вздрагивало от невыносимой муки, руки неистово упирались в край стола, пытаясь приподнять обессиленное тело.

Ворн спокойно смотрел на умирающее животное. Щупая пульс, брезгливо касался кончиками пальцев мохнатой руки. Судорожно сжимаясь и замирая, трепетало звериное сердце. Могучий организм боролся со смертью, выполняя великий закон продолжения рода, давая жизнь маленькому загадочному существу, которое отбирало у него остатки жизненных сил.

Ингрид умела ориентироваться в сложных ситуациях. Ее волосы были еще влажны от тумана и глаза блестели, но движения были неторопливы и точны.

Большое беспомощное тело вызывало в ней глубокое сострадание и, не обращаясь ни к кому конкретно, она сказала тихо:

— Неужели она умрет?

— Возможно, оба они умрут, если это сейчас не закончится, — и Ворн раздвинул закрытые веки, заглядывая в мутные расширенные зрачки.

В тот же миг страшная судорога свела тело обезьяны и так же мгновенно она успокоилась, возможно, увидев над собой родные обезьяньи лица. И тотчас запищало маленькое окровавленное существо в руках Ингрид.

— Человек, человеческий ребенок, — растроганно прошептала она.

Ворн взглянул на маленькое тельце. Приплюснутая, словно вдавленная, мордочка морщилась и кривилась мерзкими гримасками. Коротенькие ножки с узкими, как у обезьяны, ступнями были поджаты так, как привыкли находиться до рождения. И тем не менее это существо бесспорно было человеком.

— Да… почти человек, — рассеянно, словно думая о чем-то своем, сказал Ворн и повернулся к неподвижному телу обезьяны. Ее сердце уже не билось и холодные руки свисали вниз.

Ассистент что-то старательно записывал в разграфленную тетрадь.

Ингрид непривычным движением прижала к себе дрожащую малютку, бессознательно повторяя движение матери, защищающей своего ребенка.

В большой комнате, где все было такое чистое, белое, прозрачное, где было много стекла, белого металла и белых тканей, неправильным и бессмысленным казалось первобытное тело обезьяны на операционном столе. А два человека в белых халатах словно забыли о маленьком существе, осужденном ими на жизнь.

В этот день Ворн впервые нарушил свое обычное молчание. Голосом ровным, лишенным интонаций, он заговорил, не подчеркивая своих слов ни единым жестом, из-за чего они приобрели особое значение.

— Пока это только опыт… Цель впереди. Это маленькое существо лишь звено в длинной цепи подобных существ. Так будет пройден весь путь от обезьяны, через первобытного человека, до великолепного типа классической древности… Стереть печать вырождения расы — вот моя цель. Вернуть утраченные пропорции человеческого тела, когда голова составляла 1/8 часть туловища. Влить струю свежей звериной крови в испорченную за много веков кровь народа. Сбросить иго наследия, способствующее вырождению… Пока мы будем только ждать, наблюдать и… молчать, — последние слова Ворн сказал совсем тихо, сузив глаза, словно в них попал ослепительный луч.

* * *

Само собой получилось так, что с этого дня о детеныше заботилась Ингрид.

Она дала ему обычное человеческое имя — Том. Она оберегала его хрупкую жизнь с ласковой заботливостью, и постепенно чувство глубокого сострадания к малышу сменилось настоящей нежностью.

— Арвуд, посмотрите, какой он забавный, — говорила Ингрид, обращаясь к юноше с движениями автомата.

И тот видел, как сияют ее глаза. Позже он заметил в них отблеск настоящей любви, когда Том начал отмечать его приход своеобразной гримасой, которую Ингрид звала улыбкой.

Шли дни, недели, месяцы.

Ингрид видела, как робкая искра сознания начинает теплиться в маленьком зверьке. Весь нерастраченный запас нежности, настойчивой заботливости она отдавала Тому. Целые дни она нянчилась с ним. Арвуд с отвращением видел, как тянулись к девушке обезьяньи лапки и безобразная мордочка приближалась к ее лицу…

Ингрид пыталась наигрывать несложные мелодии, и ребенок весь расцветал и, быстро поймав ритм, покачивался на коротких ножках, всем своим видом выражая безграничное удовольствие.

Том оказался необыкновенно восприимчив к музыке, и Ингрид, заметив это, пыталась развивать в нем эту способность. Музыка удивительным образом преображала его. Он наклонял голову с выражением почти сознательным, а когда Ингрид намеренно брала диссонирующие, фальшивые звуки, он морщился и сердился.

— Я сделаю из Тома человека, вот увидите, Арвуд, он определенно больше человек, чем думает Ворн.

Но Ворн не находил ошибок в своей теории, считая Тома на три четверти животным, смотря на него со спокойным любопытством ученого, изучающего редкостный экземпляр.

Под холодным взглядом его прозрачных глаз Том весь съеживался от звериного страха. Он прятался в угол, пытаясь сесть спиной к Ворну. Не оставалось и намека на что-то человеческое в этом маленьком тельце, в этой обезьяньей позе, в круглых испуганных глазках.

Ворн измерял «лицевой угол», объем и строение черепа маленького Тома и сравнивал его с черепами доисторических людей, пытаясь определить, к какой эпохе можно отнести созданный им экземпляр.