Александр Кулешов - Ночное солнце

• Название: Ночное солнце
• Автор: Александр Кулешов
• Издательство: «Воениздат»
• Жанр: Роман
• Год: 1981

Книга посвящена жизни и боевой учебе воинов-десантников в современных условиях. В ней прослеживаются судьбы многих героев, отдающих все свои силы и способности великому делу служения Родине.

---

Но не только у Петра состоялись в то лето радостные и печальные встречи с прошедшим. У Ильи Сергеевича тоже, и отнюдь не эпистолярные.

После учений ему удалось вскоре съездить в отпуск. Он не поехал в Прибалтику, где они так любили бывать с Зоей.

Именно поэтому.

Там все — и безбрежный золотой пляж, по которому прошли они, гуляя, небось не одну сотню километров, и поросшие соснами дюны, в которых укрывались от упрямых балтийских ветров, и маленькие бары, кафе и кондитерские, где сиживали за чашкой кофе или бутылкой пива, — все кругом будило бы в нем воспоминания, до сих пор не прошедшую боль.

Когда из жизни уходит любимый человек, особенно тоскливо, особенно тягостно вспоминать счастливые, радостные минуты, которые ты провел с ним. Безоблачных отношений не бывает даже у самых близких существ, на самом светлом пути мелькают тени, но, потеряв любимого человека, о них не вспоминаешь. Тени бесследно исчезают. Остается лишь память о хорошем. И когда попадаешь в места, с этим хорошим особенно близко связанные, охватывает чувство невыносимой тоски, отчаяния от невозвратимости утраты.

Илья Сергеевич был-очень сильным, но и он не хотел подвергать себя этому испытанию. Он уехал в Сочи.

Сочи прелестны весной, когда еще не наступил сезон и толпы приезжих еще не заполняют безнадежно плотно кафе и рестораны, пляжи и парки, скверы и улицы, превращая курорт в самую страшную пытку — пытку толпой.

Все расцветало, опьяняюще пахли южные приморские цветы, кусты, деревья, море.

Илья Сергеевич гулял по зеленым свежим аллеям, по пустынным набережным, ходил пешком в горы, исправно ездил на экскурсии — на Ахун, на Рицу, в Ботанический сад.

Купался. И хотя купальщиков в эти пока свежие дни было немного, он являлся на пляж и, погревшись на весеннем, уже припекающем солнце, уплывал в море.

Плавал он превосходно. Ритмично работая руками безупречным кролем, он отплывал на несколько сот метров, а затем бесконечно долго, неторопливо плыл вдоль берега, любуясь его зеленым силуэтом, белоснежными громадами прибрежных зданий, беспрерывным полетом чаек, стремительным скольжением «метеоров» и катеров, величественным движением уходящих за горизонт теплоходов — всем тем, что здесь успокаивает твои нервы и на невозможном языке врачей называется психотерапией, или терапией пейзажа. Илья Сергеевич мало с кем общался из отдыхавших с ним в санатории, он не любил «тихие» игры, а волейболистов и теннисистов не находилось.

По вечерам, сидя с книгой на балконе своего номера, Илья Сергеевич читал. Но порой, отложив книгу, устремлял взгляд к горизонту, где готовилось ко сну умытое, румяное солнце. Внизу тихо перешептывались пальмы, лениво шелестели волны, переливаясь, сверкала морская парча…

Зоя так мечтала съездить Как-нибудь в Сочи. Они много поколесили за свою кочевую военную жизнь, а в Сочи так и не попали.

— Ты знаешь, — говорила Зоя, — у меня такое чувство, что, как только я туда приеду, как улягусь на песок, так и не встану…

— В Сочи нет песка, — приземлял ее мечты Илья Сергеевич, который сам знал об этом лишь понаслышке.

— Как это нет? — протестовала Зоя. — Море есть, а песка нет? Не может быть! Ну, все равно, входила бы в воду, она там небось теплая как парное молоко, и не вылезала…

— Вода там теплая, как суп, как полуостывшие щи, — дразнил ее Илья Сергеевич.

— Фу! Как неромантично! — набрасывалась на него Зоя. — «Суп»! Нет в тебе чувства прекрасного…

— Потому я и женился на тебе, — перебивал ее Илья Сергеевич.

— Ну знаешь…

Так дурачились, шутили, дразнили друг друга…

Прекрасные, счастливые, навсегда ушедшие дни…

Солнце, раскинув алые руки, приближалось к воде, готовясь окунуться. Весь горизонт розовел, золотился, лиловел. Море светлело, и еще ярче вспыхивали на нем серебристые всплески. Вечер заставлял пальмы, цветы глубже дышать, и их ароматное дыхание крепчало, заполняло все вокруг.

Илья Сергеевич снова брал книгу в руки и устремлял на страницы невидящий взгляд.

Но вскоре опять переводил его к морю, к горизонту.

Несправедливо все-таки! Так погибнуть, как Зоя! Он был генералом, военным человеком, пусть не воевавшим, но вся профессия которого, все действия, все мышление так или иначе были связаны с гибелью людей, очень многих людей. Казалось бы, мысль о смерти трагической привычна ему. «Нет, — размышлял он, — к мысли о смерти нельзя привыкнуть никогда, даже в девяносто, даже в сто лет трагедия, когда человек умирает. А в двадцать, в тридцать? Человек ведь хрупок. Как искусно, на грани волшебства, работают врачи — над глазом, над зубом, над каким-нибудь пустяковым фурункулом, какие многочасовые сложнейшие операции проводят, чтобы спасти нарывающий палец, обожженную руку, сломанный нос… И спасают, вылечивают.

Совершеннейшие больницы, операционные, реанимационные, барокамеры, хитроумнейшие приборы, установки, лекарства — все для того, чтобы спасти одну-единственную жизнь, а то и один орган тела».

Илья Сергеевич размышляет о нелепости смерти, о случайности рока. Он всегда возвращается к этой мысли, думая о Зое и ее гибели.

Потом он думает о другом — пять больниц, десяток операционных, кабинетов, родильных домов можно построить на деньги, что стоит один «Поларис», два бомбардировщика «Боинг», три истребителя «Фантом».

Как ни совершенны и хитроумны сегодняшние изобретения, предназначенные спасти людей, куда хитроумнее, увы, те, что назначены их убивать. Это уже не рок, это злая воля. Злая воля иных безответственных правителей, без конца усиливающих гонку вооружений за счет того, что действительно необходимо людям.

Илья Сергеевич встряхивается, встает, подходит к перилам балкона.

Теперь на Сочи опустилась густая южная ночь. И не различишь, где море, где небо. Только помигивает маяк у входа в порт, цепочки огней повисли на набережной, да вдали слабо мерцают, медленно движутся фонари на палубах какого-то теплохода.

Отпуск пролетел быстро. Но с пользой. Илья Сергеевич, немало расходующий здоровья и нервов на работе, чувствовал, что отдохнул. Он безошибочно определил это, ощутив нетерпеливое желание снова окунуться в работу. Он уже беспокоился: как там в дивизии, закончен ли ремонт понтонов, достроен ли психологический комплекс, уехал ли на учебу капитан Оничкин из второго батальона и удалось ли Логинову примирить майора Иванова с женой? Словом, тысячи вопросов, с которыми он сталкивался ежедневно, которые надо было решать всегда быстро и всегда правильно и о которых он здесь первое время не думал.

А сейчас уже не мог без этого.

«Интересно, — размышлял он, — вот если человек привык к определенному режиму питания или дня, а его раз и на другой — это ведь вредит здоровью. Почему же комдив, да, наверное, и директор завода, председатель колхоза, которые с утра до вечера на ногах, в делах, для которых их постоянное напряжение нервов, мысли — норма, вдруг, отправляясь отдыхать в санаторий, не страдают от этого?»

Ну там несколько дней — понятно. Но целый месяц! Илья Сергеевич считал, что уже вторую половину отпуска был мысленно в дивизии, жил ее заботами, делами, проблемами, даже купаясь, загорая, сидя на балконе.

Видно, пора возвращаться. С радостным и в то же время беспокойным чувством садился Чайковский в машину, которая должна была отвезти его на вокзал. Он лишь досадовал, что придется болтаться там добрых полчаса до отхода поезда — машина отвозила еще одного генерала, а у того поезд уходил немного раньше. Ну да ладно, не беда.

Илья Сергеевич посадил в вагон коллегу, помахал на прощание рукой, дождался, пока подали его состав, занес чемодан и вышел на перрон подышать оставшиеся четверть часа сочинским морским воздухом, в котором, честно говоря, море не очень-то чувствовалось.

В это время к другому пути перрона медленно, почти бесшумно, подошел поезд дальнего следования, тот же, на котором месяц назад приехал в Сочи и он. С рассеянным любопытством наблюдал Илья Сергеевич за обычной суетой прибытия: откидывающимися ступенями, проводниками, протирающими поручни, подбежавшими носильщиками с тележками, встречающими, рвущимися в вагоны, и прибывшими, спешащими на перрон…

Внезапно взгляд его привлек смутно знакомый силуэт. Стройная женщина в брючном костюме с небольшим чемоданом в руке неторопливо, позже всех, спускалась с подножки мягкого вагона.

Еще не веря глазам, радостно и изумленно смотрел он на приближающуюся женщину.

Но сомнений быть не могло — это же Бирута Верникова, Рута! Подруга юных лет!

С появлением этой шедшей к нему, но еще не заметившей его молодой женщины в его памяти возникли веселые лейтенантские дни, залитые солнцем парашютодромы, вечерние танцы в Доме офицеров, ушедшие времена. Он вспомнил их дружбу втроем, ее жалкое, горькое признание в любви тогда, в его холостяцкой холодной комнате, свое смятение. Все, что было потом… Рута, Рута! Будто яркую быструю ленту прокрутила перед его мысленным взором память.