Карло Гадда - Театр

• Название: Театр
• Автор: Карло Гадда
• Издательство: Журнал "Иностранная Литература" №12
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1995

---

За что и был наказан по заслугам: от вымачивания в кислотах ароматического ряда, жирных и амино-, в разных альбуминовых соединениях и иных азотистых субстанциях они теперь имели совсем неприличный вид.

Чтоб он пошел на все это, дирекция театра положила ему царский гонорар.

Вдруг свет разлился и вокруг меня.

Сверкающие люстры озарили самых юных горожанок, превознося мягчайшие их линии или «изысканную худобу резко очерченного плечика». У некоторых на лилейных шеях каплей крови полыхал рубин.

Их ждут подушки неизвестных мне расцветок, а теперь дух мелодрамы утоляет жажду душ их соком вечной красоты.

Я не запасся перламутровым биноклем и стал разглядывать их невооруженным глазом, благо он меня пока не подводил.

Того, что видел я, не передать: в Понкьелли в этот вечер собралась культурнейшая часть вавилонского сообщества. Внутри подковы двигались серьезнейшие господа, и безупречные манишки, прилегающие фраки, белоснежные манжеты, отрешенно-важный вид занявших самые дорогие ложи словно говорили: «Мы-то знакомы с закулисной стороною жизни! Мы — те, кто пропускает тайные челноки мира сквозь основу, состоящую из всех этих тупых плебеев. Мы, с присущими нам знаниями и умом, деньгами и могуществом, мы позволяем гению, чтоб он нас развлекал, как шут. Поскольку это — настоящий гений». И впрямь, гурманы, почитатели и критики поздравляли друг друга. Сверху послышался призыв отведать оранжада. Ягоды из жемчуга на маслянистых, второй молодости бюстах, капли бриллиантов… Небывалая картина!

Аромат пирожных, как и прочего мучного, рождал в моем воображении картины сказочного гинецея, куда вхожи, к сожалению, лишь специфические толстоватые субъекты.

Вдалеке загрохотало — это приближался к вратам Тартара Сарданапал.

Затопотала по подмосткам куча дьяволов с картонными хвостами и покрытыми фольгою деревянными трезубцами; их бедра, точно у античных фавнов, были обернуты козлиной шкурой, ноги обтянули красные чулки. На висках торчали парочки тряпичных конусов, изображавших свойственные этим страшным духам роговые выступы.

Я их себе представлял довольно бойкими созданьями, из глаз которых брызжет извращенное лукавство, наряду с движеньями хвоста толкающее дев на самое рискованное ослушание, но в этот вечер они выглядели до предела несуразно, будто бы стремились уличить в обмане флорентийского туриста, который их запечатлел в не слишком чинных позах и утверждает, что они горазды на чудовищные непотребства.

«Подвинься, дай и мне местечко», — говорил, казалось, каждый своему собрату, когда они явились — скованные, мешкая, толкаясь, как пришедшие фотографироваться школяры.

Наверное, через какую-нибудь дверцу, за которой был служебный ход, ведущий в Тартар, тянуло холодом, и плутоническому населению было не по себе — поскольку все они косились в одну сторону, как будто бы прося: «Прикрой же поплотней!»

При этом, следует отметить, раздавался глуховатый скрежет — будто кто-то что-то тер на терке, — какового ныне добивался от своих сообщников субъект во фраке; этот экс-неистовец, казалось, наглотался валерьянки. В просторных панталонах, с малодушною улыбкой на лице и мимикой мошенника, который ощущает устремленный на него суровый, полный подозрения взгляд, он умолял всю братию вести себя благоразумнее. Особое внимание уделял теперь он медным духовым и контрабасам: вздергивая левое плечо, то опуская, то выбрасывая вперед руку, он как будто звал: «Пошли!», а правою пытался удержать от устрашающих рывков фаготы, укротить всё норовившие встать на дыбы кларнеты, скрипки и гобой. Колени его в это время выполняли гимнастические упражнения.

Позже я узнал, что все старания сии прикладывались, дабы вызвать у нас ощущение течения Ахерона.

Вносили свою лепту также газовые лампы, исправно контролируемые электриками: складывалось впечатление, будто они полоскали горло или норовили что-то выплюнуть, но тщетно. Терка же произвела на всех благоприятнейшее впечатление. «Чудо, чудо…» — приговаривали Бьяссонни.

Союз искусств… сплетение девяти муз…

Почему испытывать всего одно-единственное удовольствие?

Вот здесь — глаз видит, ухо слышит, мускулы трепещут в порыве подражания Терпсихоре. Но почему же обоняние, осязание, вкус и прочие должны присутствовать на этом пиру фаворитов обделенными?

На следующей стадии развития славной мелодрамы этот недочет будет восполнен. Для осязания — теплая ножная ванна с регулирующим краном, по желанию — массажный аппарат, весьма полезный для здоровья. Обонянию доставит радость целая фантасмагория запахов. Начиная с духа маринованных огурчиков. Польются ароматы снизу; поступление их из кухни обеспечит батарея мощных вентиляционных труб; благодаря манипулированию клапанами в зал вводиться они будут сообразно партитуре, выходить же станут через верх, как это им удобно в соответствии с небезызвестным физическим законом тяги.

Главное — единение Мельпомены и Евтерпы, главное — их союз, пусть дерзкий! Не останутся без дела Клио, Талия, Эрато и все прочие, входящие в эту чудесную команду.

Что до того, кем был ободран Марсий[1], все литературные полиции Европы вынудили его стать неуловимым.

Однако ножик божества пришелся б очень кстати.

К странным дьяволам довольно скоро примешались полные коварства алые создания с такими крыльями, какими обладали, надо полагать, ассировавилонские стрекозы; задирая выше некуда нервические ноги в блекло-розовых трико, они придали вихрю пируэтов истинно геометрическую четкость.

Тут некоторые из почтенных зрителей — из тех, кого французы именуют рамоли, — должно быть, побледнели. Ритм танца представлял собою на туральный усеченный восьмисложник: ралла лилла трилла ри — тарантелла пилигрим.

Грохот сделался вдвое неистовей, из-под земли сквозь люки повалил сернистый дым.

«Сарданапал!» — проговорила Джузеппина, охваченная объяснимым возбуждением.

Но этот развращеннейший монарх заставил себя ждать, и вскоре стало ясно почему. Измученный тревогою и угрызениями совести, преследуемый проклятием богов, весь в ледяном поту, он подъезжал верхом, но конь тащился так, как будто его ноги были шоколадные, ведомый под уздцы красавчиком слугой. Последний вообще характеризовался наилучшим образом и в вихрь событий оказался вовлечен Сарданапалом исключительно из-за своей доверчивости; в данный миг его заботили, похоже, не одни лишь вечные муки, но и то, что, не ровен час, отчебучит конь.

А царь, обмякнувший в седле, как тюк, с парализованною волей, временами взглядом умолял того, во фраке: «Придержи ты трубы, заклинаю тебя всей твоей покойною родней!»

Когда прижмет, то присмиреет самый что ни есть надменный и жестокий властелин!

Кем управляет человек во фраке? Тот скакун, которого он держит под уздцы, — крылатый гиппогриф.

Все завершилось наилучшим образом: четвероногое, как можно было догадаться, оказалось совершенно безобидным.

Я силился понять: как духу нашему удастся выбраться из этого нагромождения картона, повелителей Месопотамии, жестяных щитов, надменных ослепительных владычиц, выцветших трико, тенденциозных сведений и древних доблестных воителей, которому не видно было ни конца, ни края?

Об этом позаботился ниспосланный Всевышним ангел. «Ангел, ангел… вон, гляди…» — проговорила Джузеппина.

Посланник неба прибыл, что вполне логично, с потолка, но я его тотчас же опознал. То был не кто иной, как Карло, рассыльный нашего молочника; третьего дня я задал ему знатную головомойку — чтоб не малевал и ножи ком не вырезал на стенах вдоль служебной лестницы картинки, угрожающие нравственности персонала.

Крюк, на коем Карло был подвешен, к облегчению присутствующих на конец-то опустил парнишку на пол. Карло весьма хорош собой, но в ипостаси ангела он нем (хоть с Сильвией беседует на нескольких наречиях), поэтому каденций божественного голоса, музыки высших сфер нам даже в этих, исключительно благоприятных, обстоятельствах услышать не пришлось.

Несовершенство херувимских крыльев в том, что оные всегда на удивление стоят колом, рассекает ли носитель их прозрачные безбрежные небеса или шагает по греховным узеньким земным дорожкам, хотя общеизвестно, что все опытнейшие летуны в полете крылья расправляют, а как только сядут, складывают. А у херувима Карло крылья неподвижны, он таскает их, как ранец, и тогда, когда летает на крюке, ну хоть бы раз раскинул!

Правда, этот резвый агнец опускает занавес после второго действия, вслед за которым под полночный бой часов настанет третье.

О чем там речь, я не вполне уразумел, так как во время первой его части приключилось со мной то, чего еще ни разу не бывало пред лицом творения человеческого духа: одолела дрема!

Оркестровые бомбарды пробовали меня вырвать из нее. О, восемьдесят злодеев! ^