Игорь Белисов - Скорпионья сага. Cамка cкорпиона

• Название: Скорпионья сага. Cамка cкорпиона
• Автор: Игорь Белисов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-000391-81-5

Игорь Белисов, автор шокового «Хохота в пустоте», продолжает исследовать вечную драму человеческой жизни. И как всегда, в центре конфликта – мужчина и женщина.

«Самка скорпиона» – это женщина глазами мужчины.

По убеждению автора, необозримая сложность отношений между полами сводится всего к трем ключевым ипостасям: Любовь, Деньги, Власть. Через судьбы героев, иронически низводимых до примитивных членистоногих, через существование, пронизанное духом абсурда, он рассказывает о трагедии великой страны и восходит к философскому осмыслению мироздания, навсегда разделенного природою надвое.

---

Мозаика впечатлений постепенно обретала цельность, и картина вырисовывалась не в мою пользу. По всему выходило, «настоящий мужик» должен быть свирепым титаном с устрашающей булавой для совокупления, а быть человеком мужского пола с тонкой душой и скромным телом, каким создала тебя природа – позорно.

Накануне события, чтобы отвлечься, решил почитать. Взял с полки ту самую книгу…

Размеры скорпионов вариабельны. Большинство видов находятся в пределах от 5 до 10 см. Самый маленький скорпион (Microbothus pusillus) имеет длину всего 13 мм.

Самый крупный в мире – Гигантский скорпион (Pandinus cavimanus), живущий в Северной Африке. Его размер – 25 см. В коллекции ученых также имеются останки ископаемых особей размером до 40 см!

Чуть меньше – скорпион императорский (Pandinus imperator), обитатель лесов Экваториальной Гвинеи. Он достигает более 20 см, а однажды был найден экземпляр длиной 29 см. Немногим уступают скорпион-омар (Heterometrus), родом из Шри-Ланки, и троглодиты (Hadogenes) из Южной Африки – до 20 см.

Что любопытно, все эти гиганты жалят неохотно, а их яд относительно безопасен.

Куда активней коротышка (Androctonus australis), чей яд по силе равен яду кобры. Самые опасные – палестинец (Leiurus quinquinquestriatus) и его близкий родственник – скорпион тунисский. На их счету 90 % всех летальных исходов.

Тенденция такова: чем скорпион мельче, тем он ядовитей.

Прочитанное слегка успокоило. Своих детей природа вооружила по-разному, и на круг[1] для выживания вида размер не имеет значения.

С этой оптимистической мыслью я уснул.

Она училась на фармфаке мединститута. Ее общежитие, многоэтажка с вывешенной за окна провизией, казалось, пялится всем неприветливым серым фасадом, когда мы приближались с ней, взявшись за руки.

У подъезда курили аборигены. Мне снова почудилось, будто все разом на нас уставились. Дежурный малый на вахте ехидно полюбопытствовал, она предъявила свой пропуск и бросила «это со мной». Я вспотел.

В лифт набилось сверх меры попутчиков. Мои шампанское и теснимый торт вызвали состязание в шутках. Коридор, череда обшарпанных, изнасилованных дверей. Смрад общей кухни. Вонь мусоропровода.

Анюта – я впервые разглядел ее подругу и соседку по комнате – с торжественностью дожидалась нас дома. Если можно назвать домом убогонькое помещеньице с парой казенных кроватей, тумбочек, стульев и одним столом. Я вынужденно изучал Анюту. Та все более мне не нравилась, однако с удовольствием уплетала торт и посасывала шампанское. Анюта встречно меня анатомировала своими очами в лучиках озорства, пока я нес всякую ахинею… И вдруг исчезла.

Я оказался наедине, над полусъеденным и полностью выпитым. Наедине с моим липким кошмаром. Шампанского, в общем, не жаль, но я был трезв, незамутнен, оставлен без наркоза пред очевидной пошлостью дальнейшего.

Заперла дверь. Прошла по комнате. Села напротив, через стол. Бледные, тонкие руки, сметающие крошки. Поправила посуду, создавая некую упорядоченность.

Наконец, подняла глаза.

Бедняжка, ей тоже было не по себе. Я это видел, чувствовал, но не знал, что сказать. Чем разрядить эту плотную, жаркую, удушливую тишину с гулом города и сквозняком приоткрытой фрамуги.

Я встал и двинулся. Каждый шаг звучал громом. Обойдя стол, опустился на корточки. Взял ее руки, холодные, влажные. Она не пошевелилась.

Я остро пожалел, что сюда пришел.

Она вдруг высвободилась – и обвилась вокруг моей шеи. потянулась губами, начали целоваться, слепо тыкаться, упруго, все более мокро, вкус и запах, головокружение, грохнул стул, рухнули на кровать, скрип и шорох, зной дыхания, пламя тела, лифчик, крючки, такие цепкие, глупый узор, пуговка, молния, как же все туго, резинка, еще резинка, ну наконец-то, последнее, гладкое, вот, ну вот и все, ну вот и ты, а вот и я, да, это я, ну вот и я, такой вот я, твой страстный я… Ну что же я?..

Я скатился и вытянулся, обливаясь потом кошмара. Знал, знал, что так выйдет – и оно ведь случилось! Приперся. Герой. Корчил уверенность, опытность. Ничего не получилось, у меня. Я не смог.

– Ты в первый раз, – спросила она, – в постели, с женщиной?..

– Да…

– И у меня никого не было…

– Прости…

Самое лучшее было сейчас умереть. Но, к сожалению, впереди маячила целая жизнь. Как с этим жить? Я не мог представить даже следующей минуты. Как я встану, начну одеваться, заговорю, посмотрю ей в глаза?

Она повернулась и прошептала:

– Давай, просто прижмемся…

Я подчинился. С равнодушием раздавленной личности. Ничего не чувствовал. Только позор. Полная анестезия достоинства. За окном витала обычная жизнь. Голоса людей. Урчанье автобуса. Посвист птиц, мотающих круги в небе новой весны. Беспроблемность, такая близкая – и недоступная.

Я забылся. Просто дышал. Слушал стук сердца. Двух сердец. Ее сердце стучало, кажется, несколько чаще. Двое детей, на изломе взросления, над бездной самого важного в жизни события, мы лежали, прижавшись телами. И вдруг я почувствовал. Я почувствовал… нежность.

Нежность текла сквозь нас, словно чудесный таинственный ток, убаюкивающий, парализующий мысли, и одновременно электризующий напряжение жизни между двумя разнополыми полюсами. В нежности были искренность и доверие, и раскрытие, и слияние, и приятие человека таким, как он есть. В ней были естественность и абсолютная взаимность нашего единения. Страх исчез. Мы сплелись.

Я почувствовал: все получится…

Утром я признался ей в любви.

Слово вырвалось помимо воли, будто и невзначай. Но едва я его упустил, тут же понял: это правда, и никак иначе мою правду не назовешь.

Наши встречи, озаренные отныне любовью, обрели ясный смысл и осознанную регулярность. Бедняжка изыскивала малейшую щель в графике жизни и сломя голову неслась на свидание. Встретившись, ехали к ней. Щелей оставалось все меньше. Надо сказать, мне нравилась эта тенденция: чем плотнее и чаще пересекалась наша взаимность, тем уверенней и сильней у меня получалось быть настоящим мужчиной.

Общежитие уже не казалась юдолью убожества, для меня превратившись в обитель уюта. Я полюбил эту простенькую обстановку, общую кухню, запахи коридора, шумы за стенкой, узор казенного покрывала. Мы подолгу с ней разговаривали, о самых разных вещах, неожиданно и глубоко интересных для нас двоих. Всякий раз распахнув свою душу, я подолгу не мог запахнуться, душа сочилась любовью, а любимая слушала да вздыхала.

Своих университетских приятелей я напрочь забросил. Андрон с Кешей посмеивались: «Нас на бабу променял». Я и смущался, и гордился, и обещал как-нибудь примкнуть, да только знал: никто мне не нужен, кроме нее.

Счастье продлилось год.

3

На годовщину я решил подарить ей духи.

Мне было известно, что есть французские и есть «наши». Французские иногда «выбрасывали» в универмагах, но спекулянты их тут же скупали и продавали из-под полы, запрашивая денег, каких на глупости у меня не водилось. Я купил ей духи, имеющиеся в свободной продаже. «Красная Москва» назывался подарок.

В тот день мы встретились, как всегда, в центре. Поцеловались, немного прошлись и направились в сторону ближайшего входа в метро. Точнее, направился я. Чтобы поехать к ней.

А вот она моего устремления, кажется, не разделяла.

Остановилась и смотрела в неясную даль – на рябь людей, на потоки машин, на глыбы домов, на синее небо в разметанных перышках облаков, – на что угодно, только не на меня. Задумчиво щурилась, поджав губы.

– В чем дело?

– Ты не догадываешься?

– Сегодня годовщина нашей любви.

– Вот именно, – вздохнула она, – годовщина…

Ее настроение меня не обескуражило. Слегка ломался, правда, галантный мой план: вручить подарок наедине, в общежитии, предвкушая нежность. Но вот она надулась, и я подумал, не стоит тянуть.

– А смотри, что у меня есть… Это – тебе.

Она взяла протянутую коробочку. Прошептала «спасибо», даже не разглядев. Чуть улыбнулась, с запозданием, словно припомнив: надо бы улыбнуться, в знак благодарности или хотя бы из вежливости.

– Тебе не нравится?

– Ну что ты. Духи хорошие. Все хорошо.

Мне так не показалось. Я резко засомневался.

Она побрела в неопределенном направлении. Я удрученно поплелся следом. В ее молчании зрело что-то темное, тяжелое, тупиковое, наливая глаза трагическим блеском. Забормотала. Проясняя. Для меня, недогадливого… Вот уже год. Происходит «все это». Между нами… Общежитие. Регулярно. Она понимает, мне это удобно… Вдруг повернулась:

– Так дальше продолжаться не может, надо что-то решать!

Заплакала. Беззвучно и так беззащитно. Меня пронзила щемящая жалость. Я осторожно взял ее хрупкие плечики, она вырвалась, отшатнулась – и тут же уткнулась мне в грудь, содрогаясь. Я поднял ее лицо, стал целовать соленые ручейки, размазывать и вытирать разводы туши по раскрасневшейся коже. Ветер трепал наши волосы. Город взвизгивал и шипел. Прохожие поглядывали с улыбчивым интересом.