Любовь Овсянникова - Шаги по земле

• Название: Шаги по земле
• Автор: Любовь Овсянникова
• Издательство: YAM Young Authors’ Masterpieces Publishing
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-3-65956-934-0

Воспоминания о детстве, которое прошло в украинском селе. Размышления о пути, пройденном в науке, и о творческом пути в литературе. Рассказ об отце-фронтовике и о маме, о счастливом браке, о друзьях и подругах — вообще о ценностях, без которых человек не может жить.

Книга интересна деталями той эпохи, которая составила стержень ХХ века, написана в искреннем, доверительном тоне, живым образным языком.

---

Помню рассказ свекрови об этом времени: «Беременность протекала тяжело, я страдала токсикозом. Еды не хватало, приходилось нажимать на манку, которой кормили сирот. Меня от нее мутило и выворачивало наизнанку возле каждого столба».

Другого отношения к медицине Ульяна Яковлевна никогда не имела. После освобождения Днепропетровска она вернулась сюда уже со своей семьей, но устраиваться на работу не спешила. Муж занимал высокое положение и получал достаточные деньги для безбедного житья. Когда же с ним случилась беда и его надолго вырвали из ее жизни, она работала транспортировщиком обувной фабрики — самой простой подсобной рабочей. Был бы у нее хоть какой-то диплом, то уж она бы воспользовалась им, тем более что в конце концов восстановила хорошие отношения с бывшим покровителем, все так же подвизающемся в медицине, и даже ходила к ним в гости, о чем помнит и Юра, мой муж. Так что в медицине работать она даже не помышляла.

Отец Юры, Семен Иванович, родился и вырос на Южном Урале, точнее, в одном из сел Кустанайской области. Родная его фамилия была Рыков. Овсянников — это фамилия отчима.

В отрочестве Семен Иванович получил травму левого колена, спустя несколько лет это привело к операции, в результате которой сустав потерял подвижность. Естественно, на фронт он призван не был, да и профессию избрал «инвалидскую» — счетовода. На момент женитьбы жил в Магнитогорске и работал бухгалтером в одном из ОРСов, где отоварились продовольственные карточки.

— На свиданиях он меня угощал подушечками, обвалянными в сахаре, такими карамельками без фантиков, вынимая их прямо из кармана, — рассказывала свекровь.

По приезде в Днепропетровск, на родину жены, работал в ОРСе Южмаша. Но потом окончил Одесский финансовый институт и по рекомендации Обкома партии был переведен на должность главного бухгалтера обувной фабрики.

Годы 1955–1965, когда мой муж учился в школе, Семен Иванович провел в заключении, как осужденный за растрату. Несмотря на вердикт суда о запрете занимать руководящие должности, связанные с материальной ответственностью, по освобождении был сразу же назначен главным бухгалтером завода металлоконструкций им. Бабушкина. Это обстоятельство наводит на мысль, что Семен Иванович сидел не свой срок, а что называется повторил судьбу Фунта, зицпредседателя из «Золотого теленка». В подтверждение этой версии мой муж рассказывает такое: когда посадили отца, в их ведомственную квартиру пытались подселить одинокого мужчину. Но отец из заключения написал на фабрику письмо с требованием убрать мужчину из квартиры одинокой женщины. В противном случае, писалось дальше, он скажет правду о деле, по которому осужден, и они поменяются местами. И подселения не произошло, семью заключенного оставили в покое.

Тем не менее до конца своих дней Семен Иванович погашал убыток, вмененный ему судом.

Дальнейшая жизнь Юрия Семеновича, моего мужа, тесно переплетена с моей, и отдельного рассказа о нем просто быть не может.

После окончания первого курса мальчишек нашего потока отправили в один из колхозов области на строительные работы. У нас сохранилась фотография той поры — лето, простор, выбеленное небо и они, юные, худющие, раздетые по пояс, загоревшие позируют с кирпичами и досками в руках — черно-белый снимок, старый, но все узнаваемы.

Первая разлука… и достаточно долгая. Конечно, по нашим адресам полетели письма, на время заменившие желанную атмосферу встреч, живое общение — мир, который мы для себя создавали.

Когда эта работа осталась позади и Юра вернулся домой, в городе без меня ему показалось пусто. Мне — без него пусто в Славгороде. Оказалось, разлукам тоже надо учиться, это целое искусство — уметь сублимировать их тяжесть и остроту во что-то более легко переносимое. Лучше всего — круизы, походы, странствия, так любимые англичанами, так воспетые К. Дойлом в «Собаке Баскервилей». У них кругосветное путешествие — лучшее лекарство от душевных терзаний. И это правильно — новые впечатления врачуют душу.

Юре тоже не сиделось на месте. Интуитивно поняв, что только активная жизнь облегчает ожидание, он поехал в Ровнополь к бабушке. Там его двоюродный брат Василий, только что демобилизовавшийся из срочной службы, удалой парень, задумал строить новый дом — тоже приключение, причем, по тем годам приятное, воодушевляющее. Опять стройка! Юра с удовольствием подключился к ней и оттуда опять писал мне. Просто удивительно, как нам удавалось рассчитать ход писем так, что они нигде не терялись, не опаздывали и всегда радовали нас своевременностью.

Как бы ни были нужны в Ровнополе лишние мужские руки и как ни старался Юра помочь родственникам, но к 20-му июля поспешил домой — я приезжала в город мыть общежитие, а он из дружеского участия хотел помочь мне. И ровно все дни оставался рядом, ежедневно, на равных работал со мной. Это меня потрясло! Молчание… неразговорчивость, некоторая грубоватость тона — ничто не шло в сравнение с его душой, так просто и отважно преданной мне! Ну что может быть убедительнее и весомее такого поступка? Я уже тогда знала, что пойду за Юрой до конца, как судьба распорядится. Но идти за ним мне надо было осторожно, с независимым видом, не убыстряя шаг — все эти мелочи, как я чувствовала, были совсем не мелочами и много значили.

За время работы в общежитии мы с Юрой успели пересмотреть все пропущенные новинки кино, изучить новые поступления книг в книжных магазинах. Уже тогда начала формироваться наша грандиозная научно-техническая библиотека, которая в будущем трижды ощутимо выручит нас финансами в трудное время. Мы не пропускали ни одной книги, касающейся нашей специальности — покупали. Собирали и художественную литературу, но в магазинах ее было мало.

Именно в этот период я открыла для себя Л. Фейхтвангера, прочла «Успех» и «Лисы в винограднике». Мы обсуждали с Юрой эти книги. Но как же мы далеки были тогда от истинного их понимания! Как много надо знать, причем — не просто знать, а обладать научным знанием, например истории, философии, — и думать, анализировать, чтобы понять целиком, до конца хотя бы одну хорошую книгу! «Еврей Зюсс» и «Еврейка из Толедо» были еще впереди, они пришли ко мне в пору работы во «ВНИИмехчермете» — по рекомендации тамошних евреев и из их домашних библиотек, потому что достать эти книги было затруднительно. Вот тогда-то и началось первое просветление в моей голове — начитанное постепенно помогало познавать истинные причины событий, истинную жизнь, без обманного флера неопасности, превращалось в осознанные принципы и осознанное отношение к миру.

За пару недель до начала занятий, когда еще вовсю сиял август и продолжались летние каникулы, с такой безжалостностью перепорченные нам зряшной, по сути никому не нужной работой Юры на стройке и работой в общежитии ради моего места там, мы покончили с трудовыми обязанностями и разъехались на отдых, чтобы насладиться свободой. Наконец-то мы могли подставить лица солнцу, расправить плечи и вкусить счастья, принадлежа самим себе. Только ведь мы скучали друг по другу. И Юра пустился в новое приключение, раздобыв денег, купил билеты в театр и письмом пригласил меня на спектакль. Предварительно он забежал к моей бывшей хозяйке Марии Максимовне и договорился, чтобы она приютила меня на одну ночь.

Конечно, я приехала. Хорошо помню тот вечер, когда на мне было новое платье из шелкового репса горчичного тона в цветах, шитое с накидкой — прекрасное платье, мое любимое на долгие годы. Как чудно оно на мне сидело! А еще — сумочка в руках, городская роскошь.

На втором курсе я лучше поняла, что значит староста группы. Юра был нужен соученикам: многие хватали тройки, их лишали стипендии, и Юра утрясал эти вопросы то с жесткими и требовательными преподавателями, то с деканатом. Помог он и мне со стипендией — его секрет как. И со второго курса я начала получать ее, тогда еще не повышенную — 45 рублей. К тому же теперь не надо было платить 15 рублей за квартиру — просто сказка, какая распрекрасная настала жизнь! От Юры зависело многое, например он вел журнал посещаемости занятий и мог всегда выручить товарища в случае надобности. Ну или не выручить.

Мы практически не разлучались. Я вообще могла бы рассказать о своей жизни после школы одним словом — Юра. И этого было бы достаточно и по сути моих забот, и по ощущению любви и счастья. Но это код для нас двоих, а остальным его дешифровать трудно, поэтому я и пишу пространнее. Юра меня опекал — с первых дней и во всем. Надеюсь, что в какой-то степени я смогла воздать ему своей заботой, когда он учился в аспирантуре, и своей трудной работой по созданию бизнеса и благосостояния семьи.

Интересно, что я не помню зимние каникулы. Я их проводила дома, но из зимней жизни — две недели небытия.

В конце апреля 1967 года наш поток обязали сдать по 200 грамм донорской крови и почти под страхом потери стипендии повели в какую-то больницу, строем… Там — быстрое обследование: вопросы о перенесенных заболеваниях, измерение температуры, анализ крови, взятой из пальца. Я три года назад переболела вирусным гепатитом, и не думала, что пригожусь в качестве донора. Однако мои доводы и анализы не сработали, мне сказали, что даже такая кровь годится на плазму. И стало до жути понятно, что мир страшен: все из нашей группы оказались непригодными для забора крови, а я и Юра — пригодны. Это было весьма красноречивое свидетельство того, в какой среде мы жили, кто нас окружал.