Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978

• Название: Современная японская новелла 1945–1978
• Автор: Осаму Дадзай
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Рассказы
• Год: 1980

В книгу вошли новеллы известных японских писателей разных поколений, созданные после 1945 года: Фумико Хаяси, Сётаро Ясуоки, Осаму Дадзая, Кэндзабуро Оэ, Такэси Кайко, Сэя Куботы, Сюмона Миура, Масудзи Ибусэ и других. Здесь представлены произведения, наиболее полно отражающие жизнь Японии и ее народа за последние тридцать лет. Большая часть новелл издается в русском переводе впервые.

---

«Что-то чересчур она успокоилась», — подумал Исаку.

— Исаку-сан, а вы любите музыку? — снова неожиданно спросила Кэйко.

На это Исаку успел обратить внимание, еще когда его только провели в гостиную: битком набитые деревянные полки, тянувшиеся в три ряда вдоль стен просторной, с высоким потолком комнаты, представляли собой огромную дискотеку. Кроме того, в двух углах комнаты были установлены стереофонические динамики.

— Знаете, муж других развлечений не признает. У него в жизни одна радость — слушать музыку. Ну, а я, когда он включает свою музыку, поскорее убегаю вон туда. — Кэйко показала пальцем в дальний конец сада. Там помещался маленький чайный павильон в виде бамбуковой хижины с боковыми навесами. — Ему музыка, а мне чай, вот и ладно, так? Детей у нас нет, но мы особенно не горюем. А у вас дети есть?

— У меня тоже нет.

— Вот как? Значит, оба рода, и Такаминэ, и Симура, на вас двоих и пресекутся… Хотя, может быть, это не так уж важно.

— Если вы любите музыку, не хотите ли что-нибудь послушать со мной за компанию? — предложил Харухико.

— Большое спасибо, но я и так отнял у вас слишком много времени. Извините, мне пора. — Исаку поднялся.

Когда они с Харухико стояли в прихожей, Кэйко тоже вышла его проводить.

Исаку перед этим выпил чая и кофе, съел пирожное, клубники, а потом ему поднесли еще чашку чая.

— Нет, не беспокойтесь, — ответил он.

— Исаку-сан! — Харухико впервые назвал Исаку по имени. — Когда вернетесь домой, передайте привет вашей супруге.

Исаку даже вздрогнул. Таких слов от Харухико он никак не мог ожидать. Лицо Харухико осветилось улыбкой.

— Спасибо. Обязательно передам.

Распрощавшись, он покинул дом Такаминэ и неторопливо зашагал вниз по склону холма среди замерших в безмолвии роскошных особняков. То тут, то там, словно сговорившись, показывались из ворот почтенные мужи с дорогими собаками. Пытаясь от них избавиться, Исаку свернул в проулок и оказался на высоком обрыве, где росло несколько деревьев…

Внизу, под обрывом, зеленые вагоны электрички Токио — Йокогама, растянувшись в длинную вереницу, медленно уползали прочь. В окнах виднелись приплюснутые к стеклу лица людей.

1975

КАДЗУО ОКАМАЦУ

ОГОНЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ Перевод Г. Ронской

Война окончилась месяца через два после того, как их дом сгорел во время страшного налета «Б-29» и они переехали в район, уцелевший от пожара.

Американцы вошли в Хаката только к концу сентября, но слухи о них поползли задолго до этого, и мать, по совету бабушки, уехала на время в деревню к родственникам.

В октябре бабушка сказала Сиро:

— Поезжай к матери, скажи: бояться, мол, больше нечего, можно возвращаться.

В выходной день Сиро отправился на электричке в Вадзиро. По шоссе мчались американские «джипы» и большие грузовики. Аэродром «Соколиное гнездо», лежавший на полпути от Вадзиро к острову Сигадзима, был занят американцами.

Сиро не виделся с матерью десять дней. Когда он добрался до деревни, оказалось, что она вместе с его тетушкой работает в поле. Старуха, судя по всему, мать тетушки, проводила его.

Шла уборка батата. Мать была в момпэ, какие надевают крестьянки для работы в поле. Она бросала бататы в велосипедный прицеп. Солнце палило, и голова ее была низко повязана белым полотенцем. Такой он мать еще никогда не видел.

— Бабушка велела передать, что бояться нечего, можно возвращаться.

Подошла тетушка. Сиро поклонился.

— Нечего бояться, не так ли? — сказала она и лукаво усмехнулась.

Тетушка сильно загорела. Живая, веселая, улыбчивая, тетушка была единственной наследницей своего отца, поэтому когда она вышла замуж, то муж поселился в ее доме. В армию он был призван военным врачом, но уже вернулся и открыл практику.

Она, бывало, нередко наведывалась в Хаката на представления труппы Кабуки или послушать концерт. Недостатка в средствах она не знала и обычно выманивала мать из дома, приговаривая: «О деньгах не беспокойся, не беспокойся ты о деньгах».

Конечно, последние два-три года, когда война особенно ожесточилась, о развлечениях не могло быть и речи. Но она и тогда навещала мать и, словно юная девушка, жаловалась ей, что скучает.

Теперь тетушка сажала батат. «Все из-за войны», — подумал Сиро. Вот и война позади, а трудностям не было видно конца. Для их семьи, по крайней мере. Сколько еще лет пройдет, пока они встанут на ноги?!

— До чего ж хорош батат уродился! — сказала старуха.

— А я удобряла как следует, — сказала, улыбаясь, тетушка, — оттого и уродился.

Она по-прежнему была весела и беззаботна. Это Сиро нравилось.

— Помоги нам немного, сынок, — сказала мать.

Сиро проработал с ними около часа.

Домой возвращались втроем.

— Хотела красный батат посадить, он и на вкус лучше — да семян не достала. Посадила «Окинаву-сто».

— Красный батат! Не слишком ли роскошно!

— Да что ты! Я вовсе не помышляю о роскоши. Какая уж тут роскошь в наше время!

Тетушка охотно болтала, как и прежде, в их студенческие времена.

Покойный отец ее был врачом, и посватался к ней выпускник медицинского факультета университета Кюсю. Если бы не ее живая прелесть, она едва ли бы вышла замуж, ведь Вадзиро — захолустье, хоть и пригород Хаката. Муж унаследовал больницу тестя. Тот было уже примирился с тем, что у него не будет преемника, но тетушкино обаяние сделало свое дело. Детей у них не было, и тетушка была в доме и женой и дочкой. Муж, видимо, любил ее.

Велосипедный прицеп поставили во дворе. Передохнув немного, тетушка сказала:

— Взгляни-ка на маму, Сиро. Ничего не замечаешь?

Мать засмеялась.

— Вот снимет полотенце с головы, сразу поймешь в чем дело.

И тетушка велела матери снять полотенце.

Мать сняла. Виски у нее были седыми, а из-под седины проглядывали черные волосы.

— Понял? — Тетушка тоже развязала полотенце и приблизилась к Сиро.

— Покрасили чем-то?

— Ну да! Развели глину в воде и намазались. Американцы, говорят, не разбирают возраст японских женщин. Покрасишь вот так — и все в порядке. Я вычитала этот способ в одном французском романе.

Тетушка накачала воды из колодца и предложила матери умыться:

— Возьми мыло, сразу смоется.

Мыло было белоснежным, высшей марки. В доме у Сиро такого мыла не водилось. Стирали и умывались мягким низкосортным мылом, купленным на черном рынке.

— Душистое какое, — заметила мать.

— Да у них все лучше, что ни возьми, — победители.

Мать вытерлась полотенцем и стала вновь такой, какой привык ее видеть Сиро. Белое, круглое лицо, глаза немного грустные.

Теперь она стала качать воду из колодца. Тетушка несколько раз сменила воду в тазу. Наконец из-под полотенца на Сиро взглянули прежние тетушкины глаза.

— Скорее намажемся кремом, а то кожа загрубеет! — Она схватила мать за руку и повлекла в дом. — Ты тоже руки вымой, — крикнула на ходу мать.

Они с тетушкой работали в перчатках, а Сиро дергал батат голыми руками, и руки у него почернели от ботвы. Сиро намылился американским мылом. Пахло оно и вправду чудесно.

Едва люди пришли в себя и сообразили наконец, что это такое — оккупационный корпус, а уж тетушка успела обзавестись американским мылом. Пустила, верно, в ход свой английский, не иначе. Тетушка училась английскому языку в Женском институте в Токио, так что особую робость перед американцами она вряд ли испытывала. Ну, а кроме того, в свои четырнадцать лет Сиро уже прекрасно чувствовал то обаяние женственности, которым так и веяло от тетушки и о котором он в общении с матерью понятия не имел. Оно сквозило не только в живой игре тетушкиного лица, не только в непринужденности манер, но и в смелых ее речах. Еще шла война, а тетушка в разговоре с матерью однажды сказала: «Как это американцы спят на кроватях, в толк не возьму!» Мать, очевидно, думала, что Сиро не понимает тетушкиных слов, однако по растерянному выражению материнского лица он чутко уловил их тайный смысл. И сегодня, когда на бататовом поле тетушка сказала: «Нечего бояться, не так ли», — он расслышал другой, особый смысл в словах, которые в устах бабушки прозвучали для него обычно. Тетушка подтрунивала над ним. Сиро это понимал, но делал вид, что не понимает.

Перед отъездом они отобедали у тетушки. За стол село семь человек: в доме жили две медсестры. Дядя сидел рядом с тетушкой. Он очень плохо выглядел, сильно исхудал. До армии он казался вполне здоровым. «Наверное, досталось ему там», — подумал Сиро. На обед подали вареную камбалу, пойманную утром. Рыбы в этом сезоне было много, и рыбаки доставляли ее дяде, когда он просил.

* * *

Получив в подарок немного батата, Сиро с матерью сели в электричку. Мать была в тетушкином свитере и юбке и выглядела совсем молодой. Любуясь осенними красками залива Хаката, Сиро размышлял о дядиных словах, сказанных за обедом.