Кирилл Николаев - Жизнь и смерть Эдуарда Берзина. Документальное повествование

• Название: Жизнь и смерть Эдуарда Берзина. Документальное повествование
• Автор: Кирилл Николаев
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7458-1208-8

Эта книга выносит на свет божий то, что долгое время было скрыто от наших глаз. Талантливый латышский юноша Эдуард Берзин, художник и архитектор по образованию, соблазнился чекистской службой.

В 1931 году Сталин утвердил его директором секретного треста «Дальстрой». Силами десятков тысяч заключенных Берзин построил Магадан и добыл 110 тонн золота на колымских приисках.

Памятник Берзину стоит в Магадане на месте первого лагеря заключенных.

Многие документы, на которых построена книга, выявлены автором и публикуются впервые. В ней также приведены воспоминания вдовы и дочери Берзина.

---

Здесь следует, по-видимому, поставить вопросы: откуда Даль-строй должен был черпать рабочую силу — заключенных для своих будущих лагерей? Где и как Берзин решал эти вопросы?

Официальный документ на этот счет ОГПУ приняло несколько позже (и мы с ним познакомимся). Пока же, на первоначальном этапе, вопрос был решен на основе поручения Ягоде: «Создать специальный аппарат для обслуживания треста», которое было записано в документе Политбюро.

Первую группу заключенных для работы в Дальстрое по указанию Ягоды выделили из тех, кто содержался в лагере, находившемся во Владивостоке. Этот лагерь, или точнее «отдельный лагерный пункт», являлся составной частью Дальневосточного управления лагерями — сокращенно «Дальлаг». Данное лагерное управление, как мы отмечали выше, было не из самых крупных в стране: в 1930 году оно объединяло несколько лагпунктов с общим количеством 15 тысяч заключенных.

В среде дальневосточных исследователей обсуждался вопрос: когда и каким образом первые заключенные были доставлены в Нагаево? К сожалению, конкретные документы, которые бы давали однозначный ответ на этот вопрос, в архивах пока не выявлены. В дальневосточных газетах были опубликованы воспоминания одного из капитанов Дальневосточного пароходства. Этот человек приводил сведения, из которых вытекало, что группа заключенных в количестве двухсот человек, по указанию Э. Берзина, была отправлена из Владивостока еще до того, как сам директор треста отбыл в Нагаево.

Однако тщательный анализ всех собранных материалов, проведенный одним из магаданских краеведов, позволил сделать вывод: первые заключенные для Дальстроя в количестве около ста человек были отправлены из Владивостока на том же пароходе «Сахалин», на котором отплыл Э. Берзин с группой руководящих вольнонаемных работников треста. Этим же пароходом отправились к месту назначения и несколько стрелков будущей лагерной охраны.

Только 10 января зафрахтованный Дальстроем небольшой пароход «Сахалин», взяв на борт вольнонаемных сотрудников Дальстроя и первых заключенных его лагерной системы, а также стройматериалы, технику и продукты, был готов к отплытию из Владивостока. Обычно в это время вся северная половина Охотского моря уже скована льдами, поэтому пароходы в бухту Нагаева не ходили с декабря по апрель. Но необычно поздняя и теплая осень в ту зиму задержала ледостав, владивостокские синоптики ободрили Берзина, и он принял решение начать рискованный рейс.

Перед отплытием связались по телеграфу с Нагаево (как мы помним, там уже активно действовал отдел ОГПУ) и договорились, что последнюю треть пути «Сахалин» будет продвигаться, если потребуется, с помощью ледореза «Литке», который осенью провел в бухту Нагаева грузовые суда и остался там зимовать.

Первые десять дней «Сахалин» смог пройти самостоятельно, но затем дорогу преградили тяжелые льды. По радио связались с шедшим навстречу ледорезом. Оказалось, что тот еще осенью израсходовал почти весь запас угля и сейчас надеялся получить топливо для своих котлов у «Сахалина» после их встречи.

Дневник одного из дальстроевцев, плывших из Владивостока, сохранил для нас драматичных событий начала 1932 года.

«21 января.

От четырех до восьми утра «Литке» сделал семь миль, мы — около четырех. Утром между нами оставалось еще более сорока миль. После полученной проверки выяснилось, что расстояние между нами — 20 миль. Народ совсем переполошился. Каждую минуту бросают работу и бегут на нос. На 17 часов получено радио, что видят нас хорошо, но вышел весь уголь и сжигают всякий мусор. Капитан ледореза сообщил:

— Продержусь на ходу не больше часа. Расстояние 10–12 миль.

22 января.

В 00.05 вырисовывается довольно четко контур «Литке». Через 20 минут он останавливается в конце проталины в 300–400 метрах от нашего правого борта, израсходовав последние силы.

«Сахалин» начинает маневрировать, чтобы подойти самостоятельно. Удается одолеть не более 50 метров. Дальше все попытки разбиваются об исключительную крепость льда. Заклиниваемся. Несколько напирающих льдин с грохотом вползают на палубу.

Около трех часов «Литке» удается опять поднять немного пара. По полынье дает задний ход, с разгона обходит нас с левого борта и окончательно замирает. Расстояние между бортами несколько десятков метров… Улучив момент, набрасываем концы и на лебедках подтягиваемся друг к другу. Наш капитан спрашивает с борта:

— Есть привальный брус?

Матрос с «Литке» вместо ответа:

— Пришел, наконец, старая шлюха!

Капитан «Сахалина»:

— Где команда для погрузки угля? Почему люки не приготовлены?

«Литке»:

— Людей нет. Команда окончательно выбилась из сил.

«Сахалин»:

— Дайте трап!

«Литке»:

— Трапа нет. Сожгли…

Перебрасываем свой. Посылаем людей. И через час приготовленные 350 мешков угля уже в трюме ледореза… Пробираемся на «Литке». В кубрике и других помещениях — тела уснувших, не раздеваясь, кочегаров, матросов и командиров. Последние сутки топили шлаком, обливаемым маслом и краской, старой мебелью и перегородками. Дошли уже до обшивки отдельных помещений…»29.

Так шли последние дни плавания во льдах двух пароходов.

4 февраля 1932 года «Сахалин», ведомый ледорезом, вошел в бухту Нагаева. Толща льда и торосы не позволяли двигаться дальше. Пришлось выгружаться на лед.

Что же увидели дальстроевцы на берегу Нагаевской бухты?

Вот впечатления человека, который приехал работать в этот край за полгода до прибытия Берзина: летом 1931 года геолог Борис Иванович Вронский сошел с парохода в Нагаево, чтобы приступить к работе в составе Охотско-Колымской базы Главного геолого-разведочного управления страны. (Геологи этой базы стали затем основным ядром Геологической службы Дальстроя).

В своих воспоминаниях Вронский писал:

«По обеим сторонам длинной узкой бухты высились покрытые лесом и зарослями кедрового стланика каменистые склоны сопок. Вершины их утопали в густом сыром тумане.

Впереди показался маленький невзрачный поселок, состоявший из двух-трех десятков низеньких строений»30.

За полгода, прошедших после приезда Вронского, поселок Нагаево немного разросся, но не стал более уютным и приспособленным для жизни в этом суровом краю. Здесь расположились домики Верхне-Колымского управления «Цветметзолота», склад и магазин Акционерного Камчатского общества, пограничная застава.

С 25 декабря 1931 года в Нагаево начала выходить первая на Колыме печатная газета «Орочельско-Эвенская правда». Ее издавали административные органы Охотско-Эвенского национального округа, тоже обосновавшиеся в Нагаево.

И брезентовую палатку газетной типографии, и россыпь разномастных домиков на склоне сопки прибывшие 4 февраля 1932 года дальстроевцы увидели только на следующий день. А в первый день шла разгрузка «Сахалина», потом руководители Дальстроя размещались на ночевку.

Видимо, Берзину не приглянулся прибрежный поселок Нагаево. Вблизи воды, под открытым небом там громоздились штабеля мешков с продуктами, ящики с каким-то оборудованием. Ему сказали, что есть второй, еще только начинающий строиться поселок — в двух километрах от бухты, за перевалом, у реки Магаданки. Здесь была конная база. Рядом изыскатели дорожной экспедиции еще летом поставили три небольших барака и закапчивали баню. Один из домиков — свободен. Берзин с несколькими сотрудниками согласился остановиться там.

Среди ближайших соратников Берзина был начальник особого (секретного) сектора дирекции Дальстроя Карл Григорьевич Калнынь. 4 февраля он записал в дневнике такой текст:

«День давно угас, когда мы достигли домика на конной базе, на берегу небольшого овражка, гостеприимно приютившего на своих склонах ряд палаток и несколько жалких домишек.

Наш домик представлял собой небольшой сруб, состоящий из одной комнаты 5x3 метра, без крыши; дверь, вся в щелях, выходила прямо на улицу. Посреди комнаты стояла железная печка и небольшой столик, вдоль стен, тесно одна к другой, четыре койки. Это — вся наша обстановка.

Домик только что сбит из сырого леса, поэтому стены его и потолок покрыты седой изморозью, которая под влиянием тепла начала быстро таять, превращаясь в капли воды…

Мы сидели вокруг накалившейся «буржуйки»[10] и слушали, как за стенами нашего домика бушует пурга, обезумевший ветер неожиданно, порывами, налетает из безжалостной тайги. Все кругом грохочет, охает и глухо гудит»31.

Так особый трест ступил на краешек колымской земли. До золотых приисков оставалось полтысячи километров.

Первые шаги

К моменту прибытия в Нагаево руководства Дальстроя здесь, как мы видим, уже функционировало несколько производственных, транспортных, снабженческих и иных организаций.