Игорь Смирнов-Охтин - Повести о войне и блокаде

• Название: Повести о войне и блокаде
• Автор: Игорь Смирнов-Охтин
• Жанр: Повести
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91498-063-1

У этой книги сразу три автора. Каждый по своему, но одинаково прионикновенно и взволновано рассказывает о тех, кто храбро воевал и пережил страшную блокаду.

---

ОПАСНЫЙ ХЛЕБ

По льду Ладожского озера машины ехали ночью. В каждой машине – по несколько человек. Мама объяснила Лёньке, что машины – это фронтовые радиостанции. Они отправляются на фронт.

Лёнька хотел спросить маму, как же радиостанции попадут на фронт, если они едут в тыл. Хотел, но передумал. Зато он спросил:

– А почему дверь открыта?

– На всякий случай, – сказала мама, – мало ли что. До другого берега Ладожского озера машины доехали под утро.

– Это и есть тыл? – спросил Лёнька.

– В тыл мы поедем на поезде, – ответила мама и ушла оформлять вместе со всеми взрослыми эвакодокументы. Лёнька получил приказ сидеть на чемодане и никуда не уходить.

Лёнька осмотрелся и понял, что никакой это не тыл. Потому что были здесь и разбитые дома, и военные машины с красноармейцами. А еще – какие-то странные военные… Можно было бы спросить, кто они такие, но уходить было нельзя.

И тут к Лёньке подошел красноармеец:

– Скажи-ка, ты не у Володарского моста живешь?

– Нет, я с Голодая.

– У меня в городе такой же остался, – сказал красноармеец. – Ты сиди, никуда не уходи, я тебе хлеба принесу. Может, и моему сынку кто-то хлеба даст.

– А кто эти? – спросил Лёнька и показал на странных военных.

– А это испанцы-засранцы. Отвоевались, – ответил красноармеец и убежал.

Лёнька сидел на чемодане, запеленутый в мамин платок, в папиной буденовке и папиных крагах-перчатках. Он ждал обещанный хлеб. Где-то началась стрельба, и Лёнька понял, что это еще не тыл. Вскоре к нему подошел красноармеец и спросил:

– Пацан, это ты с Володарского?

– Нет, я с Голодая.

– Ну, все равно, раз в буденовке, значит, ты. Тебе хлеб обещали? – красноармеец вынул из-за пазухи полушубка краюху хлеба, сказал: – Держи, малец. Андрюху ранило, а то бы он сам принес.

Ничего, его не шибко…

Лёнька спрятал краюху в папину перчатку и сразу стал выщипывать из краюхи мякоть. Пока мама занималась эвакодокументами, Лёнька незаметно почти всю мякоть съел. Когда мама пришла, Лёнька отдал ей остаток краюхи, и они пошли к поезду, который мама назвала эшелоном.

– А вот и наша теплушка, – сказала мама, – давай-ка забросим в нее чемодан.

Но Лёнька ничего никуда не мог забрасывать: у него так схватило живот, что он сел на снег и заплакал. Из теплушки выглянула женщина, спросила, в чем дело. Мама посмотрела на Лёньку и ничего не ответила. Она с трудом подняла чемодан, сунула его в теплушку, схватила Лёньку за руку, и они пошли вдоль поезда. Лёнька не хотел идти, плакал, падал, но мама тащила его, умоляла, что надо ходить обязательно, а то будет заворот кишок. Они обошли эшелон три раза и забрались в теплушку, когда паровоз прогудел три раза.

Лёньку уложили на нары, он поджал колени к животу и слушал, как соседка мамы по нарам выговаривала ей:

– Куда же вы смотрели? Он же умереть может.

ТЕПЛУШКА

Лёнька лежал на нарах, а вокруг него была теплушка. Через четыре маленьких окошка в теплушку пробивался свет дня. С обеих сторон от больших дверей были нары из досок. На нарах лежали женщины и дети, а внизу под одними нарами расположились несколько мужчин. Под другими нарами лежала куча угля. Не такая большая, как около кочегарки под окном дворца имени Романыча, но все-таки ничего себе. А посредине теплушки стояла буржуйка. Совсем не похожая на папину. Она была вроде бочонка, из которого торчала труба. Эта труба протыкала крышу теплушки, и, наверное, поэтому была тяга. Буржуйка топилась углем, и в теплушке было тепло.

Лёнька лежал на нарах, слушал, как мамина соседка выговаривает маме за съеденный им хлеб, и думал, что умирать ему никак нельзя, потому что папа на прощанье шепнул ему: «Ну, сын, теперь ты самый главный в семье. Береги маму».

В этот день для Лёньки с Голодая закончилась война. Эшелон увозил его все дальше и дальше от Ленинградского фронта – в далекий незнакомый тыл, где совсем нет войны.

Александр Разживин ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ СМЕРТЬЮ ХРАБРЫХ

Памяти моего деда Николая Ивановича Разживина, павшего смертью храбрых в ту войну

Ежегодно 13 марта некоторые из нас, поднимая не чокаясь рюмку водки, поминают погибших в финскую войну близких. В этот день окончилась финская война. Мой дед погиб на этой войне, но я не держу зла на финнов. Они защищали свою родину. Тем не менее настораживает тот факт, что в Финляндии все чаще раздаются голоса о возврате утраченных некогда территорий.

МОЙ ДЕД ПОГИБ НА ФИНСКОЙ ВОЙНЕ

Еще в раннем детстве я услышал от своей бабушки рассказ о том, что мой дед, командир Красной армии старший лейтенант Николай Иванович Разживин, геройски погиб на финской войне. Однако никаких подробностей его гибели и гибели его боевых товарищей никто сообщить не мог. Был известен лишь очень приблизительный район, где произошла трагедия. Так было тогда со многими. Долгие годы эта «незнаменитая война» – финская для нас и зимняя для финнов – была одним из самых больших секретов нашего военно-политического руководства от собственного народа. Информация о ней, в том числе и списки погибших бойцов и командиров, были засекречены грифом «Совершенно секретно». Архивы стали приоткрываться только в последние годы. И как только это стало происходить, многое прояснилось. Стало понятно, почему. Нельзя же было, в конце концов, признать, что та самая Красная армия, что в песнях была всех сильней, таковой в действительности не являлась. А ее руководство зачастую не выдерживало никакой критики. Например, мог ли создать боеспособную армию малограмотный маршал Ворошилов, на откуп которому она была отдана в 1930-е годы? Тогда всякое несогласие было чревато скорым судом и расстрелом. Конечно, причина была и в чудовищных репрессиях, уничтоживших цвет армии, и в шапкозакидательских настроениях, необоснованно вызванных пропагандой из-за вечно присущей недооценки противника. Мы уже по опыту знаем, что войны мы встречаем не с теми командирами и начальниками, кто хорошо знает военное дело, а с теми, кто лучше красит бетонные поребрики дорожек и в чемоданы укладывает снег. Поэтому полевая выучка бойцов и младших командиров соединений и частей, принявших участие в боевых действиях, была низкой.

Ворошиловские крылатые слова «малой кровью и на чужой территории» в финскую войну 1939-1940 годов и позже, в 1941-1942 годах, в период Великой Отечественной войны, звучали просто кощунственно, так как результаты были диаметрально противоположными.

Через много лет после той войны, уже в 1990-е годы, работая над Книгой Памяти, мой отец Разживин Евгений Николаевич смог выяснить место, где был похоронен его отец и мой дед – начальник штаба батальона 316-го полка 18-й стрелковой дивизии старший лейтенант Николай Разживин. Раньше было известно только то, что в феврале 1940 года в ходе советско-финской войны это соединение попало в окружение и было практически полностью уничтожено. Информация о потерях в том конфликте тщательно скрывалась от общественности. Спустя 50 с лишним лет мы узнали, что дед похоронен в поселке Леметти Питкярантского района Республики Карелия. Оттуда была передана капсула с землей с братской могилы солдат и офицеров, среди которых нашел свое последнее пристанище и мой дед.

Нынешние историки называют 105-дневную войну (начавшуюся 30 ноября 1939 года и закончившуюся 13 марта 1940-го) агрессией против независимой Финляндии. Вероятно, так оно и было, по крайней мере такие выводы напрашиваются сами из рассекреченных ныне документов той поры. Но бытуют и другие точки зрения, например высшие государственные интересы СССР…

Ясно одно: что к этой войне наша страна готовилась не один день и даже месяц. И вот 30 ноября 1939 года начались боевые действия на фронте от Баренцева моря до Финского залива. В начальный период советские войска насчитывали 425 тыс. человек, 1 тыс. 200 самолетов, 1 тыс. 476 танков, 1 тыс. 576 орудий. Их поддерживали силы и средства Балтийского и Северного флотов.

И этого оказалось недостаточно.

Финляндия же располагала почти 300 тыс. солдат и офицеров, 768 орудиями, 26 танками, 114 самолетами, 14 боевыми кораблями. Недостаток военной силы компенсировался другим. Финская природа встретила красноармейцев лютыми морозами, минус 45 градусов, непроходимыми дорогами, лесными завалами. Серьезной преградой являлись двухметровый снежный покров, хорошо подготовленные укрепления и заграждения, основу которых составляла линия Маннергейма. Глубина ее укреплений достигала 95 км в глубину и 135 – по фронту. На этой территории были оборудованы более 2 тыс. дотов и дзотов, многие километры проволочных заграждений в 15-45 рядов, две сотни километров лесных завалов, 80 км надолбов в 12 рядов. А также хорошая индивидуальная выучка, героизм и самоотверженность финских солдат и офицеров, их желание во что бы то ни стало отстоять свою независимость и территориальную целостность своей родины. Это недостаточно учитывалось в наших штабах.