Сергей Беляков - Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

• Название: Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя
• Автор: Сергей Беляков
• Жанр: Культурология
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-095829-0

Сергей Беляков – историк, литературовед, автор биографии-бестселлера «Гумилев сын Гумилева» (премия «БОЛЬШАЯ КНИГА»).

Соединяя дотошность историка с талантом рассказчика, в новой книге «Тень Мазепы» он совершает, казалось бы, невозможное: фундаментальное исследование, основанное на множестве источников, оказывается увлекательнее романа. Здесь гетманы вершат судьбы Войска Запорожского и слышна козацкая речь, здесь оживает в ярких запахах, звуках, красках волшебный мир малороссийской деревни, здесь биографии великих писателей и поэтов – даже Шевченко и Гоголя – лишь часть общей биографии и судьбы… Здесь рождается нация.

«Я хотел доказать, что история национализма – это не сборник скучных “идейных” текстов, не история политических партий или движений, не эволюция политических программ. Это – интересный мир, полный страсти, энергии и творчества». Сергей Беляков

---

Русские замечали в малороссиянах не только честность, но и скрытность, и плутовство. А честность, на взгляд русских, парадоксально сочеталась с хитростью и скрытностью. Даже Николай Васильевич Гоголь при первом знакомстве в 1832 году не понравился Сергею Тимофеевичу Аксакову: «Наружный вид Гоголя был тогда совершенно другой и невыгодный для него: хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок <…> нам показалось, что в нем было что-то хохлацкое и плутоватое»[234]. А ведь Сергей Тимофеевич был, пожалуй, одним из самых толерантных к малороссиянам людей, хорошим знакомым не только Гоголя, но и Шевченко, и Кулиша.

Впрочем, гораздо чаще писали не о плутовстве, но о сердечности малороссов, их склонности к «задумчивой созерцательности» и «задушевному лиризму»[235], об их любви к природе и «аристократическом презрении» к торгашеству. Разумеется, «меланхоличные» и «задумчивые» казались совершенно неспособными к торговле и предпринимательству. Здесь они безнадежно проигрывали не только евреям, но и русским. Малоросс «не кулак, не барышник», – пишет прозаик Д. Л. Мордовцев (сам украинец), во многом повторяя украинского этнографа П. Чубинского. Украинский крестьянин, таким образом, начисто лишен «бойкости, подвижности, быстрой сметки, умения пользоваться обстоятельствами», ему чужды цинизм и практицизм[236]. «Малороссиянин молчалив, не словоохотлив, не кланяется[237], подобно русскому крестьянину, не обещает многого; но он хитр, умен. Дорожит словом и держит его»[238], – писал Николай Полевой.

Мария Лескинен, современный ученый славист из академического Института славяноведения, замечает, что сами различия между великороссом и малороссом слишком напоминают противопоставление человека, испорченного цивилизацией, городской культурой, человеку традиционной культуры, не тронутому пороками цивилизации. Взгляд русского на малоросса – это взгляд «свысока», взгляд человека цивилизованного на человека «природного»[239]. Всё это так, но вот русские крестьяне не были ни культурнее, ни цивилизованнее своих соседей украинцев, они ничего не слышали про образ «естественного человека», однако их взгляды на украинцев напоминали барские. Правда, было важное различие: этнограф, писатель, вообще барин или интеллигент, вольно или невольно смягчали свои оценки, находили случай подчеркнуть достоинства малороссов. Исключением была грубость не любившего «хохлов» князя Долгорукого. Простые же русские люди были куда менее деликатны, они прямо называли украинцев «хохлами», считали их людьми «упрямыми» и «недалекими». Многие всячески старались «обдурить хохла», насмехаясь над «хохлацкой харей»[240].

Украинцы в глазах русских – народ земледельцев. Упорный, в меру трудолюбивый, в меру ленивый (а потому нуждается в управлении и даже в понукании). «Хохол по природе, кажется, сотворен на то, чтобы пахать землю, потеть, гореть на солнце…»[241] Князь Долгорукий даже сравнил их с… неграми на плантациях и, уже прямо переходя к миру животных, – с волами. Если это не социальный и национальный расизм, то что? Пожалуй, это сравнение можно было б и обойти вниманием, если б не параллели из русской и украинской литературы.

В «Энеиде» Ивана Котляревского (современника Долгорукого) троянцы-запорожцы под командованием «пана Энея» проплывают мимо острова волшебницы Цирцеи. В отличие от Цирцеи Гомера героиня Котляревского обращает людей в животных по этническому признаку: бородатых «москалей» – в козлов, поляков – почему-то в баранов, французов (воинственных и беспокойных французов времен Великой революции и Наполеоновских войн) – в собак. А спутников Энея она должна превратить в волов, которые будут тащить плуг и возить дрова на пивоварню:

По нашому хохлацьку строю
Не будеш цапом, нi козою,
А вже запевне, що волом:
I будеш в плузi походжати,
До броваря дрова таскати…

Ведь по хохлацкому покрою
Не быть козлом или козою,
А не иначе, как волом!
Небось потащишь плуг по пару,
Дровец навозишь пивовару…[242]

В «Тарасе Бульбе» волы – боевые товарищи запорожцев, что затоптали конницу вражьих ляхов под Дубно: «О, спасибо вам, волы! – кричали запорожцы, – служили всё походную службу, а теперь и военную сослужили!»

Но Гоголь рассказывает о героических временах, когда и волы были боевыми, Котляревский же и князь Долгорукий – о мирных, покорных волах и таких же мирных, покорных людях. Пантелеймон Кулиш с грустью писал о соотечественнике-украинце: «Вы не заметите в нем ни тени политических страстей, волновавших так долго Малороссию. Он даже не сохранил чувства, которое можно назвать героическим. Он простодушно славит сильного, он смиренно клонит голову перед всякою бурею…»[243]

Знаменитый артист Михаил Семенович Щепкин, сам природный малороссиянин, рассказывал анекдот о малороссийском характере. Однажды какой-то «ямщик-хохол» вез господина. Тот, по русскому обыкновению, подгонял ямщика ударами, но ямщик не только не погонял лошадей, но даже не огладывался, и только за полторы версты перед станцией «пустил коней во весь опор». На станции господин устыдился своей жестокости, но спросил ямщика, почему же тот не ехал скорее? «Да ни хотилось», – отвечал тот[244].

В гоголевское время различия между народами не стерлись, не исчезли, напоминая о веках, проведенных порознь. Великолепную характеристику украинскому крестьянину дает издатель «Московского телеграфа»: «В угрюмом, важном лице мужчины, в его высоком росте, подбритой голове, длинных усах, скрытной деятельности души, угрюмом взоре, отрывистых словах – вы открываете древнего росса, смешанного с диким азиатцем, половцем, черкесом, черным клобуком. Одежда его показывает вам в то же время три века власти литовца и поляка»[245].

Украинский народ, когда-то единокровный русским, давно переменился. Века жизни в другом государстве, под властью польских и литовских правителей, изменили его до неузнаваемости.

Хата

Украинские сёла, слободы и даже города заметно отличались от русских. Различия бросались в глаза, о них охотно писали почти все русские путешественники, пересекавшие этнографическую границу Украины.

«Наконец въехали мы в пределы Украины. <…> Везде без исключения мазанки <…> Появились хохлы»[246], – рассказывал князь И. М. Долгорукий о своем путешествии в Одессу и Киев в 1810 году. Но вот путешествие подходит к концу, а князь записывает: «И так простились мы с Малороссией и въехали в Орловскую губернию. <…> Далеко позади нас остались мазанки и белые хаты, в коих чистота красила убожество»[247].

Обилие на Украине известняка, мела и белой глины способствовало появлению этих национальных цветов, еще не жовто-блакитного, но бело-голубого: хаты белили, иногда добавляя синьку, а ставни, так необходимые в жаркое малороссийское лето, часто расписывали именно голубой краской. Но дело здесь, конечно, не только в стройматериалах. Великороссы на юге России тоже умели строить мазанки, а малороссы в Полесье, русины в Карпатских горах ставили деревянные хаты, основой которых служил сруб.

В городе Кролевец Черниговской губернии (юго-восточное Полесье) древесина стоила дешево, поэтому хаты строили из дерева, но украинцы белили их не только изнутри, но и снаружи[248]. Поэтому и деревянный Кролевец даже внешне мало отличался от городов и сел, застроенных мазанками.

«Домы наших русских поселян не дадут также понятия о хатах малороссиян, складенных из кривых дерев, обмазанных глиною и выбеленных, где пол заменен крепко убитой землею»[249], – писал Николай Полевой. Русская изба и украинская хата как два мира, которые говорят о национальных различиях намного больше, чем сочинения историков и публицистов. Еще в гоголевское время это заметил этнограф Вадим Пассек. Сравнивая великороссов с малороссиянами, он увидел принципиальные различия уже в самом отношении к постройке дома. Русскую избу строят на многие годы и покидают неохотно. Если изба не погибнет от пожара, если хозяева будут о ней заботиться, ремонтировать, подновлять, то и проживет она многие десятки лет. Будет «прорастать мхом, сочиться смолой, обновляться резкими, желто-розовыми и белыми, пахучими заплатами»[250], но все-таки жить и жить, переходя по наследству к внукам и правнукам.

Русские деревянные храмы стоят веками, но и столетняя изба – вовсе не исключительное явление. Русская изба – это «замок, обнесенный кольями и соломой», – Вадим Пассек нашел неожиданный и точный образ. Зато малороссийская деревня издалека напоминала ему ряд белых палаток. Но эти «белые палатки» никак не походили на военный лагерь. Если русские избы выстраивались вдоль одной или нескольких улиц, то малороссийское село застраивалось без особой системы, хаты были «беспорядочно разброшены».

Хата «из нескольких бревен, кольев и даже прутьев, неровно сложенных, крепко и гладко замазанных глиною и выбеленных мелом»[251], не так солидна и долговечна. Вместо русских высоких заборов, крытых дворов – плетень, вместо дровяников, под потолок заставленных поленницами, – груды хвороста и щепок у самых ворот.