Сулейман Велиев - Триглав, Триглав

• Название: Триглав, Триглав
• Автор: Сулейман Велиев
• Жанр: Русская классическая проза

---

Он не сознавал еще, что, выйдя из общей шеренги людей, решивших бороться, он уже совершил измену. Не сразу уразумел, что лишился, как говорят, и каши Али и каши Вели*. Правда, этим открытием, когда оно пришло, он уже ни с кем не мог поделиться: ни один человек в лагере не желал с ним разговаривать...

______________

* Пословица. Дословно: не пообедал ни у Али, ни у Вели.

Когда немцы перевезли военнопленных на итальянскую землю, комендант поручил ему смотреть за ними, доносить на тех, кто стремится к побегу.

Мезлум не проявил должного энтузиазма в этом деле. "Я не могу... Со мной не говорят... не подпускают близко", - оправдывался он.

Вскоре группа военнопленных совершила побег. Комендант - наивная душа обвинил его в содействии беглецам. А может, хотел припугнуть? Однако так и так Мезлуму грозил штрафной лагерь. И гнить бы ему в первой яме, если бы не хозяин этого ресторана, который слышал Мезлума, оценил его игру... и купил его у коменданта.

С тех пор (хотел он того или нет) принялся Мезлум развлекать господ всех мастей. С тоской и страхом думал он о своих прежних товарищах, желал и боялся их увидеть. Наверное, он согласился бы и голодать с ними, но согласятся ли они принять его в семью голодных, да непокоренных?

Вести о тех, кто вырвался из плена и теперь героически сражался с врагом, передавались из уст в уста.

Много слышал Мезлум об Аслане. Знал, что он с друзьями воюет где-то рядом. "Вот Аслан ведь не струсил, не пал духом и меня предупреждал. А я? с тоской спрашивал себя Мезлум. - Я - изменник. Жалкий ресторанный скрипач..."

Он метался в поисках выхода. И естественно, его настроения не мог не заметить хозяин квартиры, умный, проницательный человек. Постепенно он выпытал у Мезлума все. И однажды, как бы между прочим, обронил, что встретиться с партизанами можно... Кто ищет, тот найдет...

Вот, казалось, самый простой и правильный выход из положения. Но Мезлум вспомнил свой разговор с Асланом. Тогда он в ответ на предупреждения Аслана заявил, чтобы на него не рассчитывали, он выключается из борьбы. И добавил: "Я не стану слизывать то, что сплюнул". А что он сплюнул, несчастный? Что сплюнул: дружбу, верность, товарищество? Думал ли он тогда, что этим плевком рвет связь с родиной? Что за этот плевок товарищи могли уничтожить его? Имели право. Они почему-то не сделали этого, но недаром Аслан сказал: "Пожалеешь!"

...Мезлум играл что-то легкое, пошленькое, а тяжелые думы вертелись у него в голове, и не было от них спасения.

Он оборвал мелодию. И тотчас молодая дородная дама, сидевшая с пожилым тучным офицером, поманила его пальцем.

Они велели ему играть здесь, у стола.

Мезлум безропотно исполнил заказ. Офицер сунул ему деньги, весело констатировал:

- Неплохо играешь. Я буду приглашать тебя к себе домой. Я о тебе слышал. Хм, счастье твое, что ты музыкант, а то давно бы отправился на тот свет!

Мезлум согласно кивнул головой и пошел на свое место.

Офицер что-то шепнул на ухо своей даме.

- Эй, послушай, - закричал он вслед Мезлуму. - Иди-ка сюда!

Мезлум вернулся.

- Ты сыграй, а я спою! - сказал офицер, осушив бокал.

И заказал Мезлуму антисоветскую песню.

Мезлум помрачнел. С минуту он не знал, что ответить. Вот он, последний рубеж! Перейдя его, он станет законченным негодяем.

Прежняя трусость дорого обходилась. Что делать? Подчиниться? Довольно с него. Уж если пошел по пути зла, то сверни хотя бы с половины дороги.

И Мезлум, побледнев, сказал:

- Господин офицер, я не знаю этой песни.

- Не знаешь?

- Не знаю, господин офицер, - повторил Мезлум, чувствуя, как что-то светлое и большое входит в его душу.

- Не ври, собака! Сейчас ты у меня заиграешь! - заорал офицер и потянулся за револьвером. Женщина остановила его и кое-как успокоила.

Не оборачиваясь, Мезлум медленно направился к своему месту, чувствуя на спине ненавидящий взгляд офицера, какого-нибудь разбушевавшегося мельника, колбасника или повара, кое-как затянутого в военную форму, никогда не нюхавшего пороха и потому такого храброго наедине с безоружным, в присутствии своей женщины.

- Вон! Вон из ресторана, проходимец! - кричал вслед ему пьяный офицер.

Мезлум в растерянности остановился. Проходимец! Это слово как кнутом хлестнуло его. А офицер, видя, что Мезлум и не думает подчиниться, закричал еще громче:

- Эй, болван, не тебе ли говорят? Вон отсюда! Ты здесь - чужой! Понял? Не будь скотиной, как эти макаронники!

Тут случилось то, чего немец никак не ожидал: сидевший неподалеку молодой итальянец вскочил. Его смуглое лицо налилось кровью, потемнело. Он сказал:

- Это - предатель, - тонкая рука мимоходом указала на Мезлума. - А почему ты оскорбляешь нас, итальянцев?!

- Ого, а ты кто такой? - офицер тоже побагровел.

- Я - итальянец, сын этого края. А ты кто?

- А я - офицер фюрера. И сейчас я докажу тебе это на деле!

Офицер, несмотря на тучность, необыкновенно проворно встал, подошел к итальянцу, подышал ему в лицо и вдруг изо всей силы ударил его по щеке. Итальянец качнулся, выровнялся и двинул немца кулаком в подбородок. На мгновенно вспухших губах офицера выступила кровь, он едва удержался на ногах.

Повскакали немцы, итальянцы - все. И началась потасовка. Опрокидывались уставленные закусками и напитками столы, звенела посуда, слышались ругательства и крики, женский визг.

"Почему я не ответил офицеру так, как сделал это молодой итальянец? подумал Мезлум. - Да, я трус! Предатель! Трус!"

Офицер, оскорбивший итальянца, вырвался из свалки. Он был в двух шагах от Мезлума. Мезлум видел его низкий затылок, побагровевшую толстую шею и чувствовал, что это животное вот-вот выстрелит - безразлично в кого. Тогда, не отдавая себе отчета в том, что делает, Мезлум переложил смычок в левую руку, а правой нащупал тяжелый винный графин. Изо всей силы, словно вкладывая в это все свое страстное желание искупления, очищения от омерзительной близости с врагом, для которого растрачивал душевные и физические силы, он ударил фашиста графином по голове. Офицер выронил револьвер и медленно повалился на пол. А Мезлум, выскользнув из ресторана, оглядываясь, торопливо пошел прочь.

Скоро он оказался на окраине города, на берегу реки. Он присел на валун. В голове стучало: "Давно я должен был так поступить!"

Уже занималась заря. Туман рассеялся, с реки тянуло прохладным ветром. Мезлум не замечал красоты утра - ему, как говорится, небо с овчинку казалось. Что делать? Куда идти? С минуты на минуту надо ждать облаву.

Он вздохнул. Река тоже как будто сочувственно вздохнула, заволновалась, как море. Как родной Каспий...

И ему представилось побережье Апшерона. У моря полно людей. Загорают на песчаном пляже, купаются, поют веселые песни...

Тоска с еще большей силой сжала ему сердце. Тупо смотрел он на большой муравейник около своих ног. Маленькие трудолюбивые насекомые шли по одной только им заметной, ими проторенной тропе. "Вот и у муравьев - своя семья, свое родное гнездо. А я все потерял"

Мезлум вздрогнул от собственных мыслей, встал и пошел куда глаза глядят. Остановился он около городского кладбища.

Когда-то в поисках жилища он забрел сюда, на окраину, и заговорил с хозяином небольшого домика, кладбищенским сторожем.

Тот, выслушав его, сказал:

- Я могу предложить вам помещение... Ну, конечно, подвал есть подвал, я его не хвалю. Но вы, наверное, повидали кое-чего на свете, это обстоятельство вас не смутит... И знайте, наше кладбище по красоте - второе в мире. Люди ходят сюда со всех концов города на прогулку.

- А какое это имеет значение? Я не собираюсь гулять. Умирать мне тоже не хочется, - ответил Мезлум.

- Не дай бог умирать, зачем же? - возмутился хозяин.

...Вспомнив теперь эти слова, Мезлум горько усмехнулся: "Лучше было бы умереть тогда. Здесь и похоронили бы, на этом красивом кладбище..." Но и сейчас, очевидно, ноги не случайно сами привели его сюда. Тут - его дом, за стеной - место, где можно от всего отдохнуть...

Мезлум спустился в подвал, положил скрипку на убогий стул.

Жгучее солнце Италии никогда не заглядывало в маленькое окошечко, выходившее во двор. Даже в дневное время здесь невозможно было обойтись без огня. Мезлум зажег лампу.

Нечаянно увидев себя в зеркале, он испугался. Осунувшееся, побледневшее от бессонных ночей лицо... Бесчисленные морщины... Седина...

Отвернулся от зеркала, сел на перекошенную железную кровать, покрытую ватным одеялом, таким ветхим, что не поймешь, чего на нем больше: целых мест или дыр. Грязная подушка, из которой торчали перья, видом своим только усилила его отчаяние.

Постель, да это жуткое одеяло, да обтрепанный костюм - вот и все, что смог он приобрести себе за последнее время. Правда, он купил скрипку, но она ему скоро будет не нужна. Впрочем, было в подвале нечто другое действительно вещь: старенький радиоприемник. Сквозь забитый эфир удавалось иногда поймать голос родины.