Себастьян Фолкс - Возможная жизнь

• Название: Возможная жизнь
• Автор: Себастьян Фолкс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-905891-78-6

Бывает, что человек, с которым никогда не встречался, или место, где никогда не был, странно кажутся нам знакомыми. Умом мы понимаем, что это невозможно. А сердце настаивает на своем…

Порой, когда мы почти верим, что наша жизнь не лишена смысла, глупая случайность смешивает карты и обрывает сюжет. А иногда та же случайность заставляет нас ощутить присутствие чуда и осознать свое предназначение.

Об этом – новая книга британского писателя Себастьяна Фолкса, автора мирового бестселлера «И пели птицы…». Пять новелл, соединенных в подобие симфонии, повествуют о пяти разных судьбах. Персонажи романа живут в разные эпохи и принадлежат к разным кругам общества. Присоединяясь к бойцам французского Сопротивления, английский филолог Джефф Тальбот не знает, что его ждет ад немецкого концлагеря. Лондонский оборванец Билли попадает в викторианский работный дом, но потом «выбивается в люди». Итальянский невролог Елена Дюранти на исходе XXI века совершает открытие мирового масштаба, доказав, что человеческое «я» имеет физическую природу. Темная крестьянка Жанна из французской деревни и в наполеоновскую эпоху живет в плену средневековых предрассудков. Блистательная Аня Кинг, автор и исполнитель песен в стиле фолк, производит фурор в Америке 1960-х… Но откуда у Елены статуэтка Мадонны, принадлежавшая Жанне? Что это за таинственный источник, из которого Анна черпает свои пронзительные образы? И какими неисповедимыми путями ее возлюбленный, рок-гитарист Джек, оказывается в старом викторианском работном доме?

---

– Бежать – это наш долг, – сказал Трембат.

После часа рытья канавы Джеффри выпрямил затекшую спину и тут же ощутил жгучую боль в боку. Позади стоял эсэсовец с плеткой в руке. Работавший справа от Джеффри поляк махнул рукой вниз: согнись и не распрямляйся. Дальше вдоль канавы Джеффри увидел, как старый славянин сделал то же самое – выпрямился и потянулся. Эсэсовец ударил его прикладом винтовки в лицо, а соседу старика, который попытался ему помочь, прострелил колено. Другой немец, офицер, привлеченный звуком выстрела, подошел посмотреть, что случилось, вытащил пистолет и прострелил несчастному второе колено, сильно развеселив этим коллегу. Заключенные склонились над канавой, не поднимая голов.

Они проработали двенадцать часов с получасовым перерывом в середине дня, когда грузовик привез им по куску хлеба и все тот же суп. На площадке примерно в двадцать акров виднелось уже много готовых зданий, дорожек и подъездных путей; ее окружала колючая проволока, за которой Джеффри различал что-то вроде костров, какие складывают на лесных вырубках, их обслуживали – под присмотром вооруженных эсэсовцев с собаками – лагерники в полосатой форменной одежде. Над кострами поднимались столбы дыма с незнакомым Джеффри запахом.

Еще со времен учебы в Колчестере он усвоил: рекогносцировка никогда не бывает пустой тратой времени. Сейчас следовало затаиться, наблюдать и не спешить с планированием побега: впрочем, опасность истощения тянуть с бегством тоже не позволяла. Большинство узников, судя по всему, голодало и при этом работало на износ. Им с Трембатом нужно попасть в поезд, который повезет их на запад, в действующую армию, прежде чем они обратятся в такие же скелеты.

В конце дня состоялась еще одна перекличка, за которой последовал жидкий суп не то из брюквы, не то из репы. На ночь немцы оставляли заключенных в покое, в эти часы ими распоряжался только староста блока, «СБ», как называл его Трембат. На каменном полу умывальни стояли, выстроившись в ряд, тазы, по потолку ее тянулись ярды водопроводных труб с рассекателями для душа. Правда, вода в них отсутствовала. Позади переполнившихся уборных была вырыта яма – впрочем, многим лагерникам не хватало сил до нее добраться.

Посреди третьей ночи поднялась суета: в барак заявились шестеро эсэсовцев, чтобы провести так называемую проверку годности. Голые, дрожащие заключенные выстроились в несколько рядов, немцы прохаживались между ними. Тех, кто уже не мог стоять, СБ с двумя своими подручными из числа заключенных вытаскивали из барака наружу, и несколько секунд спустя оттуда доносились выстрелы. Вскоре выяснилось, однако, что этим отбраковка не ограничивается.

Джеффри стоял, вытянувшись в струнку и выпятив грудь, впрочем уверенный, что, несмотря на нехватку продуктов в оккупированной Франции, он в лучшем состоянии, чем большинство обитателей барака. Бетонный пол холодил ступни. Из барака вывели еще два десятка человек, остальным было приказано разойтись по нарам – но не всем: шеренга из пятидесяти голых мужчин осталась стоять. Эсэсовцы о чем-то посовещались, посмеиваясь, затем в воздух взвился кнут и хлестанул по первому в шеренге. Удар пришелся по боку и оставил под ребрами рубец. Плетеный кожаный кнут с металлическим наконечником имел в длину футов шесть; чтобы точно попасть им в намеченное место, требовался хороший глазомер и умелая работа запястья: в этом и состоял смысл всей забавы. Когда эсэсовцам надоедали ноги и торсы, взгляды их обращались к половым органам – мишени более трудной, но зато и более болезненной. Особого азарта или соперничества между немцами не наблюдалось, их вполне развлекало зрелище причиненных страданий. Каждый получал три попытки, а затем передавал кнут следующему. Джеффри поднял взгляд к потолку, к тянувшимся по нему тусклым электрическим лампочкам, пытаясь сообразить, что лучше – изготовиться к жалящему удару кнута или получить его неожиданно. Мужчина через два человека от Джеффри упал на пол, визжа и воя. Эсэсовцы захохотали. Сам Джеффри, когда настал его черед, отделался обжигающей болью в верхней части бедра, а немного погодя развлечение это охранникам надоело, и они пошли спать.

В ту ночь Джеффри, зажатый между Трембатом и поляком, прикидывал, как бы ему увести свое сознание из места, в котором он очутился, – подальше от боли в бедре, от сосущего голода – и открыть лазейку сну. И выпихнул свои мысли как можно дальше. Было на свете крикетное поле – в отрочестве оно много значило для Джеффри. В одном углу этого поля, рядом с павильоном, рос кедр; мяч, пущенный мощным ударом над головой левого полевого игрока, мог долететь до тянувшейся вдоль дороги живой изгороди; с одного конца к полю примыкала лужайка для игры в шары, с другого – луг, где паслись коровы. Для простого клубного поля оно выглядело замечательно ровным и надежным; на таком можно набрать сотни очков, хотя, разумеется, ни одна игра не бывала такой легкой, как ожидалось, каждое очко приходилось зарабатывать ценой немалых усилий. Сейчас Джеффри представил себе, как ярким июльским субботним утром занимает позицию бэтсмена на глазах у сотни, может быть, человек, сидящих сбоку от поля в шезлонгах и на скамьях. Одни предвкушают скорый пикник – на траве уже разложены коврики; мальчики тоже играют в крикет маленькими мячами и битами; женщины пришли в летних хлопчатых платьях в цветочек; но превыше всего – сосредоточенность игроков, дух борьбы, который невозможно почувствовать, находясь за пределами поля.

Джеффри нравилось, когда матчи начинались ранним утром – яркое освещение позволяло ему пометить криз шипом своего ботинка. Играя, он все время разговаривал с собой, губы его шевелились, он убеждал себя следить за мячом. Больше он ничего от себя не требовал, только это: следи, впейся в него глазами, как крючок впивается в рыбу. Как-то раз, отбивая подачу медлительного левши, он размахнулся и послал мяч так высоко и далеко, чтобы заработать шесть очков, и увидел, Джеффри готов был поклясться в этом, как в миг удара жесткий шов мяча оставил легкий отпечаток на мягком дереве биты.

А потом после отбитых им 48 или 55 подач – перерыв на обед, поздравления товарищей по команде, робкие улыбки их сестер, матерей и подружек, длинный стол на козлах, салат с языком и беконом, крекеры, сыр, однако слишком наедаться не стоит и пива из бочонка можно выпить лишь полпинты, потому что послеполуденная жара потребует от него, жаждущего победы своей команды, усилий куда более значительных. Покинув павильон, он выкуривал сигарету и глядел в небо, чтобы глаза снова привыкли к свету, а судьи уже выходили на поле. И он поворачивался к своему напарнику: «Ну что? Начнем?»

Они провели в лагере три недели, когда деливший с ними нары поляк умер от тифа, и места стало побольше. Теперь они спали валетом, и понемногу Джеффри начал, хоть и сам находил это нелепым, относиться к нескольким квадратным дюймам у головы как к своей личной территории – и негодовать, когда в нее вторгались большие ступни Трембата. Однажды он спрятал там, в щели между досками, сокровище – кусочек выданной на завтрак колбасы – и весь день предвкушал, как съест его вечером. Данное действие Джеффри трактовал в военных терминах – «сохранение неизрасходованного пайка», хотя на самом деле он напоминал себе материных такс, которые прятали у себя в корзинках самое ценное – брошенные людьми остатки от завтрака.

Прежде чем устроиться на ночь, они с Трембатом шепотом делились планами. В лагере находились десятки тысяч заключенных и всего несколько сот охранников. Правда, в двух бараках были женщины – неважные бойцы, хотя и доведенные до отчаяния; немалое число мужчин совсем ослабло от болезней и недоедания и пользы никакой тоже принести не могло. Однако имелись мужчины все еще крепкие – такими были, к примеру, многие русские военнопленные – и к тому же профессионалы: электрики, которые сумели бы обесточить ограду, плотники, кузнецы и прочие, способные вооружить людей. Заключенные могли использовать против своих мучителей численное превосходство. Конечно, значительная часть полегла бы под пулеметным и винтовочным огнем, однако все равно удалось бы задавить эсэсовцев числом, завладеть их оружием, обратить его против бывших владельцев, повалить дозорные вышки, перерезать проволоку и вырваться на свободу.

Трембат начинал терять терпение.

– Послушай, Тальбот, – сказал он однажды, – важно, чтобы мы не позволили себе пасть до уровня кое-кого из этих людей. Они же утратили человеческое достоинство.

– Они – беженцы, – ответил Джеффри. – Они лишились семей, домов, денег – некоторые, я думаю, даже детей. А мы. Конечно, в оккупированной Франции нам приходилось туго, но ничего похожего на.

– Вот именно. Они – гражданские. А мы – солдаты.

– Нерегулярной армии. Потому нас и отправили сюда, а не в настоящий лагерь для военнопленных. Мне рассказали в Лондоне, что девушку, с которой я впервые прилетел во Францию на «Лизандере», схватили и бросили в женский лагерь под названием Равенсбрюк. И больше о ней никто не слышал. Красный Крест там не работает.