Ежи Жулавский - Победитель. Лунная трилогия

• Название: Победитель. Лунная трилогия
• Автор: Ежи Жулавский
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-86067-007-9, 5-7293-0003-4

В однотомник основоположника польской фантастики Ежи Жулавского (1874–1915) вошла его знаменитая «лунная трилогия»: «На серебряном шаре», «Победитель» и «Старая Земля».

Масштабная философско-социологическая эпопея, пронизанная библейскими мотивами, трагическая история ее героев, разворачивающаяся на фоне грозного великолепия таинственных лунных пейзажей, принадлежит к немногим произведениям жанра фантастики, выдержавшим испытание временем.

---

В одну минуту мне сделалось жарко: манометр не показывал внутри никакого давления. Мне пришло в голову, что, возможно, от сильного мороза воздух в резервуаре, расположенном в стене, подвергается конденсации. Я открыл кран — резервуар был пуст. То же самое было со вторым, третьим, четвертым и пятым. Только в шестом, последнем, был воздух.

Всех нас охватило безумие. Не задумываясь ни над причиной загадочного для нас опустошения резервуаров, ни над тем, что мы делаем, что следует делать, и можно ли вообще что-либо изменить, мы все сразу бросились к двигателю, не чувствуя мороза, усталости, сонливости, ничего — охваченные только одной безумной мыслью: бежать, бежать, как будто от смерти можно убежать.

Через несколько минут автомобиль был уже в движении. Выехав из пространства, окруженного скалами, мы что было сил рванулись на север среди мелких холмов, покрывающих всю западную часть. Территория была малопригодной для езды и очень неровной. Автомобиль подпрыгивал, сотрясался, поднимался вверх и падал, немилосердно подбрасывая нас, мы даже не замечали этого, охваченные тревогой и отчаянием, в безумной надежде, что нам удастся добраться до другой стороны Луны, прежде чем кончится наш скудный запас воздуха!

Что за смешная мысль! Воздуха хватит нам только на триста часов, а от лунного полюса нас отделяет по прямой линии около двух тысяч километров дороги, половина которой приходится на гористые и неприступные места!

От мороза кровь стыла у нас в жилах и дыхание перехватывало в груди, но мы, ни на что не обращая внимания, двигались вперед через горы, серебрящиеся в свете Земли, через черные котловины, через осыпи — все дальше и дальше. Даже о сне, с которым еще недавно приходилось бороться, никто уже не вспоминал.

От этой дьявольской езды, безумной и совершенно бессмысленной, нас удержала только неожиданно возникшая преграда. Двигаясь почти вслепую, мы наткнулись на расщелину, подобную Расщелине Спасения под Эратостенесом, но значительно более широкую и глубокую. Мы заметили ее, когда она была уже совсем рядом, еще немного — и наш автомобиль рухнул бы туда вместе с нами.

Автомобиль остановился, и страшная апатия внезапно охватила нас всех. Энергия отчаяния, подгоняющая нас столько часов, исчезла так же быстро, как и появилась, уступив место чувству полного бессилия. Нам сразу все стало абсолютно безразлично. Зачем мучаться и напрягать силы, когда это не имеет никакого смысла. Мы должны умереть.

Мы молча уселись около печи. Мороз стал еще сильнее, но нас это уже не заботило. Ведь смерть совершенно одинакова, что от мороза, что от удушения. Прошло довольно много времени. И мы бы несомненно умерли, если бы не Вудбелл, который первым пришел в себя и стал убеждать нас серьезно обдумать наше положение.

— Давайте искать выход, возможность спасения, — говорил он, — даже если мы его не найдем, то по крайней мере займемся чем-то, что отвлечет наши мысли от смерти.

Совет действительно был хороший, но мы так устали и озябли, что восприняли его совершенно безразлично, даже не ответив на предложение Томаша.

Помню, что я смотрел на него и видел, что он говорит что-то еще, но ни слова не понимал из этого. Единственной мыслью, которая занимала меня в этот момент, было: как он будет выглядеть после смерти?

С упорством безумца я вглядывался в его двигающуюся челюсть и мысленно представлял ее лишенной всякой плоти, потом обнажил его череп, ребра, берцовые кости — и, глядя на человека, видел перед собой скелет, который, казалось, говорит мне со злорадной усмешкой: «Все станете такими — уже недолго осталось».

Томаш, увидев в конце концов, что не найдет у нас понимания, сам встал к рулю, и через несколько минут автомобиль двинулся вдоль края расщелины. Примерно через полчаса мы доехали до того места, где она кончалась. Варадоль заметил это, и вновь подброшенный энергией отчаяния, подскочил к Вудбеллу, крича, как сумасшедший:

— Мы можем объехать ее и двигаться дальше, на север, к полюсу, туда, где есть воздух!

Он смеялся и горячился, как будто в самом деле лишился разума, но когда он хотел схватиться за руль, Томаш легко отодвинул его и сказал коротко и решительно:

— Мы не будем объезжать ее, а въедем туда.

Петр тупо посмотрел на него, потом внезапно, охваченный каким-то безумием, бросился на Томаша и схватил его за горло.

— Убийца! — рычал он. — Душитель! Ты хочешь убить нас, а я хочу жить! Жить! Слышишь? На север, на север, к полюсу, там — воздух!

Он кричал и бушевал, и поскольку был сильнее Томаша, то прежде чем мы успели прибежать на помощь, опрокинул его и прижал коленями. Я подскочил к ним вместе с Мартой, чтобы утихомирить безумца, и началась борьба, сопровождающаяся лаем испуганных собак. Наконец нам удалось схватить его за плечи, но он вдруг напрягся в наших руках, вскрикнул и бессильно обмяк. Томаш поднялся с пола измученный и бледный.

Потом автомобиль накренился; я почувствовал толчок и потерял сознание.

Когда я снова пришел в себя, то заметил, что лежу в гамаке, а Томаш стоит надо мной и натирает мне виски эфиром. Марта и Варадоль сидели неподалеку, мрачные и молчаливые.

Томаш — человек поистине мужественный. Во время его борьбы с Петром автомобиль, лишенный управления, ударился передней частью о скалу. Брошенный этим толчком вперед, я ударился головой о стенку автомобиля и потерял сознание.

Томаш и Марта вышли из этой передряги невредимыми, как и Варадоль, который, будучи без сознания, лежал на полу, обессиленный нервным приступом. Тогда Томаш, заметив, что произошло, поручил Марте уложить нас на гамаках, а сам выровнял машину, повернул и съехал в глубь расщелины. Только на самом дне, где, как он правильно предполагал, было гораздо теплее, нежели на поверхности, он занялся приведением нас в чувство. Петр очнулся первый. Он ничего не помнил о своем приступе безумия, которым так напугал нас. Потом в себя пришел и я.

Пока смерть от холода нам не грозила, так как в этой глубокой расщелине мороз не был таким сильным. Видимо, внутренняя часть Луны, как и недра Земли, не лишены собственного тепла, хотя Луна, которая в 49 раз меньше Земли, должна была остыть значительно раньше.

Томаш предвидел это, поэтому и въехал с автомобилем в расщелину, желая, чтобы мы могли спокойно подумать о том, что будем делать, избавившись от непосредственной опасности, которая грозила со стороны парализующего наш мозг мороза.

Мы начали размышлять. Сначала нам пришло в голову, что, возможно, с помощью воздушной помпы нам удастся сгустить до нужной концентрации окружающую нас неслыханно разреженную атмосферу, чтобы таким путем освежать воздух в автомобиле. Эта мысль блеснула перед нами, как луч надежды и спасения, поэтому мы немедленно взялись за ее выполнение. Однако после часа тяжелой, изнуряющей работы убедились, что это осуществить не удастся. Лунная атмосфера здесь слишком разрежена. Мы пробовали сгустить ее с помощью помпы в одном из опустевших резервуаров, предварительно закрыв трещину, через которую улетучивался наш воздух, но все оказалось напрасным.

Измученные и обессиленные, мы прекратили эту бессмысленную работу. Томаш утешал нас, что, может быть, дальше, к северу, мы найдем менее разреженную атмосферу, которую удастся сгустить нашей помпой, но я знаю, что он сам в это не верил. На всем огромном пространстве Моря Имбриум атмосфера будет столь же разреженной, то есть непригодной для нас — а прежде чем мы преодолеем это пространство, наши скромные запасы воздуха закончатся и наступит то, что неизбежно должно будет наступить. Через двести девяносто часов мы все умрем.

Но несмотря на это, как только начнет приближаться день и станет теплее, мы выедем из этой расщелины и будем двигаться дальше, на север. Конечно, это ничего не изменит, но ведь и стояние на месте не может ничего изменить. А может быть… может быть… мы действительно найдем где-нибудь менее разреженную атмосферу…

На том же месте, 70 часов после полуночи.

Мы наконец обнаружили причину, которая привела к утрате наших запасов воздуха. Резервуары были повреждены во время спуска автомобиля со склонов Эратостенеса. Какой-то острый кусок скалы, находящийся на его пути, глубоко поцарапал стенку автомобиля, а внутреннее давление газа довершило работу. Только две вещи удивляют меня во всем этом: первая — как давление сжатого воздуха не разорвало поврежденные резервуары, и вторая — почему мы раньше не заметили этой потери. Я ломаю себе голову над этими загадками, как будто их решение могло бы хоть как-то изменить наше положение.

Я не могу ни о чем другом думать, постоянно перед моими глазами стоит призрак смерти. И самое страшное, зная, что умрешь, чувствовать себя совершенно здоровым. Это делает еще более ужасным то, что должно с нами произойти. Томаш — самый спокойный из всех нас, но я вижу, особенно по его отношению к Марте, что он тоже постоянно думает о том, что вскоре произойдет. Он нежно проводит ладонью по ее волосам и смотрит на нее так, как будто хочет попросить прощения. А она целует его руку, говоря ему улыбкой и глазами: «Не расстраивайся, Том, все хорошо, ведь мы же умрем вместе…»