Ежи Жулавский - Победитель. Лунная трилогия

• Название: Победитель. Лунная трилогия
• Автор: Ежи Жулавский
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-86067-007-9, 5-7293-0003-4

В однотомник основоположника польской фантастики Ежи Жулавского (1874–1915) вошла его знаменитая «лунная трилогия»: «На серебряном шаре», «Победитель» и «Старая Земля».

Масштабная философско-социологическая эпопея, пронизанная библейскими мотивами, трагическая история ее героев, разворачивающаяся на фоне грозного великолепия таинственных лунных пейзажей, принадлежит к немногим произведениям жанра фантастики, выдержавшим испытание временем.

---

Мы находились в неглубокой скальной горловине, разделяющей два стогообразных возвышения из камня и заканчивающейся среди них своего рода переходом, который, насколько я мог заметить с того места, на котором стоял, переходил в плоскость, выходящую за оба холма по направлению к западу. Эти холмы закрывали мне вид на север и на юг. Только к востоку было открытое пространство, и можно было увидеть путь, по которому мы сюда прибыли. Я смотрел на каменные поля, испещренные котловинами, пропастями, расселинами и скалами — и просто не верил собственным глазам, что мы смогли пробраться через все это на нашем большом и тяжелом автомобиле.

На Земле, где сила тяжести в шесть раз больше, это было бы просто невозможно.

В эту минуту я почувствовал, что меня кто-то толкает. Я повернулся: за мной стоял Варадоль и делал какие-то отчаянные жесты. Я вышел из машины в костюме, но не взял с собой трубку для переговоров, поэтому ничего не мог понять. Я видел только, что он был очень бледным и чем-то страшно растерян. Я подумал, что Томашу стало нехорошо, и побежал к машине. Он пошел за мной.

Едва мы оказались в машине и сняли костюмы, Варадоль сказал, наклонившись ко мне:

— Не буди остальных и слушай: произошла страшная вещь, я ошибся.

— Что? — воскликнул я, еще не понимая, о чем речь.

— Мы упали не на Синус Медии.

— Где же мы находимся?

— Под Эратостенесом, на перевале, соединяющем этот кратер с лунными Апеннинами.

Перед глазами у меня потемнело. На фотоснимках поверхности Луны, сделанных на Земле, видно, что горный хребет, на котором мы находимся, обрывается почти отвесно к расположенной на западе гигантской равнине Море Имбриум.

— Как же мы отсюда спустимся! — в испуге вскричал я.

— Тихо. Один Бог знает. Это моя вина. Мы упали на Синус Эстуум. Смотри…

Он пододвинул мне карту и листки, исписанные столбиками цифр.

— А ты не ошибаешься? — спросил я.

— На этот раз, к сожалению, нет! И те измерения были точными, я только забыл, что тогда Земля не могла находиться в зените над центром лунного диска. Ты же знаешь, что Луна во время оборота вокруг своей оси подвержена небольшим колебаниям, так называемой либрации, в результате чего Земля не стоит неподвижно на небе, а описывает небольшой эллипс. И я забыл нанести поправки в связи с этим ее отклонением от зенита и поэтому определил неправильную долготу и широту точки, из которой мы производили расчеты. Теперь мы можем заплатить за это жизнью!

— Успокойся, — сказал я, хотя сам дрожал всем телом. — Может быть, еще удастся спастись.

Томаш и Марта вскоре проснулись. Нельзя было скрывать от них истинного положения вещей. Я, как можно осторожнее, рассказал им, как обстоят дела. Это не произвело на них слишком большого впечатления. Томаш только поморщился и прикусил губу, а Марта, насколько я мог понять по ее поведению, не очень хорошо отдавала себе отчет в опасности положения.

— Ну что ж, — сказала она, — как въехали, так и съедем, давайте вернемся.

Съедем, как въехали, Боже мой! Ведь то, что мы попали на дорогу, которая нас сюда привела, было чистой случайностью! А возвращаться? — столько сил и столько часов, напрасно потраченных!..

В конце концов мы решили подняться на этот перевал, чтобы посмотреть, удастся ли с него спуститься на равнину Моря Имбриум. Машина тронулась, и через несколько минут мы находились уже над пропастью.

Мы были совершенно ошеломлены тем видом, который открылся перед нами. Скала обрывалась у наших ног почти отвесно, а там, внизу, тысячей метров ниже, насколько можно было охватить глазом, простиралась безбрежная равнина Моря Имбриум, с изредка разбросанными по ней скалами. Отсутствие воздушной перспективы создавало такую видимость, что горы, даже весьма отдаленные, четко выделялись на фоне черного неба, сверкая невероятным светом. Картина поистине волшебная! На минуту мы даже забыли о нашем угрожающем положении.

Мы молча смотрели перед собой, не зная, какой избрать путь.

Оказавшись на плоскости Моря Дождей, мы имели бы перед собой пространство, по которому могли были передвигаться, но вся трудность заключалась в том, как на него попасть, как спуститься с этой, высотой в тысячу метров, отвесной скалы?

После короткого совета мы пешком отправились к югу, надеясь, что, возможно, там удастся найти дорогу вниз. Мы шли по узкой площадке, втиснутой между скалами и пропастью, обрывающейся в Море Имбриум. В одном месте проход был таким узким, что мы хотели вернуться, сомневаясь, что нам удастся проехать тут на машине. К счастью, Марта, которая была с нами, вспомнила, что у нас есть определенный запас мин, которыми можно легко взорвать небольшой, преграждающий нам путь скальный порог. Тогда мы обошли его, пройдя у края головокружительной пропасти, и пошли дальше. Теперь путь, ведущий по гребню горы, стал значительно более широким и плоским, он медленно поднимался вверх. Все же мы продолжали идти к югу; справа и слева громоздились ужасные вершины кольца Эратостенеса.

Примерно через полчаса после того, как мы обошли этот скальный порог, мы остановились перед новой пропастью, которая так неожиданно открылась перед нашими ногами, что Петр, который шел впереди и первым вступил на закрывающий ее от нас порог, отпрянул назад с испуганным возгласом. Действительно, трудно вообразить себе нечто более ужасное, чем картина, которая расстилалась теперь перед нами.

Двигаясь в южном направлении, мы, сами того не зная, оказались в глубокой расселине, находящейся уже в самом теле Эратостенеса. Вправо и влево были видны острые вершины скал, из которых одна сверкала в солнечном свете, другая — лежала в тени и была совершенно черной. А перед нами… нет! кто это сможет описать! — перед нами открылась бездна: бездонная и невероятная, что-то настолько ужасное, содержащее в себе столько угрозы, величия и мертвенности, что даже теперь меня парализует страх, когда я об этом вспоминаю!

Перед нами была внутренняя часть кратера Эратостенес.

Мощный вал, испещренный, как пила, зазубринами, замыкал здесь круг диаметром в несколько десятков километров, создавая большую котловину, наверное, самую страшную из тех, которые когда-либо видел человек. Острые вершины, поднимаясь почти на четыре тысячи метров над дном этой пропасти, спадали вниз почти отвесно. Это выглядело застывшим каменным каскадом, состоящим из огромного количества иглоподобных скал.

Мне невольно вспомнились слова Данте о Долине скорби. И в моем мозгу, ослабевшем от усталости и страха, начал возникать призрак Дантова ада, который, уж конечно, был не страшнее того, что мы видели перед собой! Клубящиеся на дне исполинского котла дымы казались хороводами осужденных на вечные муки душ, кружащих около чудовищной фигуры Люцифера, которую напоминал поднимающийся перед глазами один из вулканических конусов… Множество душ, страшная процессия осужденных. Распространяясь повсюду по скалистым склонам пропасти, они плыли огромными волнами, спускаясь в глубь ущелья, перекатываясь, клубясь, сталкиваясь. Некоторые пытались подняться вверх на свет, на солнце — они отрывались от дна целыми тучами и падали вновь, как свинцовый дым, на место вечной кары… И все это происходило в страшной, вызывающей дрожь тишине…

Мир закружился у меня перед глазами, я чувствовал, что близок к обмороку.

Вдруг до меня долетел плач. Я был так ошеломлен, что в первую минуту подумал, что действительно слышу голос осужденных на вечные муки… Но на этот раз это был не призрак. Плач слышался на самом деле через трубку, соединяющую шлемы наших воздухонепроницаемых костюмов.

Немного придя в себя, я огляделся. Вудбелл, оперевшись спиной о скалу, стоял бледный, с опущенной головой. Варадоль, подобно дикому зверю на привязи, нервно расхаживал, насколько позволял ему грунт и трубка, и оглядывался, как будто искал среди этих скал дорогу и выход. Марта сидела на камнях, опустив лицо на колени, и тряслась от рыданий, вызванных сильным нервным потрясением.

Охваченный жалостью, я подошел к ней и положил свободную руку ей на плечо. Тогда она, как-то по-детски жалобно закричала, как в ту памятную ночь, перед смертью О’Тамора:

— На Землю! На Землю!

Такое глубокое отчаяние слышалось в ее голосе, что я не мог найти слов, чтобы ее утешить. Впрочем, можно ли было это сделать? — положение наше было действительно отчаянным. Я повернулся к Варадолю:

— Что теперь будет?

Петр пожал плечами.

— Не знаю… смерть. Ведь отсюда невозможно спуститься.

— А если вернуться? — спросил я.

— О да! Вернуться, вернуться! — рыдала Марта.

Казалось, что Варадоль не слышит ее плача. С минуту он смотрел прямо перед собой, а потом ответил, повернувшись ко мне:

— Вернуться… разве только для того, чтобы, потеряв много драгоценного времени, опять встретить на своем пути подобную преграду. Смотри! — Он опять повернулся лицом к северу и окинул взглядом необозримую равнину Моря Имбриум, лежащую за нами. — Если бы мы могли туда попасть, перед нами была бы относительно ровная дорога, но мы туда не попадем… Разве что сломав шеи…