Ежи Жулавский - Победитель. Лунная трилогия

• Название: Победитель. Лунная трилогия
• Автор: Ежи Жулавский
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-86067-007-9, 5-7293-0003-4

В однотомник основоположника польской фантастики Ежи Жулавского (1874–1915) вошла его знаменитая «лунная трилогия»: «На серебряном шаре», «Победитель» и «Старая Земля».

Масштабная философско-социологическая эпопея, пронизанная библейскими мотивами, трагическая история ее героев, разворачивающаяся на фоне грозного великолепия таинственных лунных пейзажей, принадлежит к немногим произведениям жанра фантастики, выдержавшим испытание временем.

---

Мне вспомнился Город Мертвых, встретившийся нам много лет назад на Море Имбриум, и памятный страшным случаем, который вызвал смерть Вудбелла. Отъехав тогда от этих скал, так напоминающих руины, в которых некогда, возможно, существовала жизнь, мы даже не убедились, чем они были на самом деле: удивительной игрой природы или призраком города, умершего много веков назад — и вот теперь я снова нашел предмет, свидетельствующий о существовании здесь разумных существ задолго-задолго до нашего появления.

Я принялся за более тщательные поиски.

Этот остров я обшарил вдоль и поперек, входил в скалистые пещеры у подножия гор, но не нашел ничего, что бы могло меня утвердить в правильности моих предположений. Правда, мне казалось, что и в одном, и в другом гроте я замечал следы целенаправленной работы, на побережье небольшого озера я нашел два или три обломка окаменевших корней, на которых, похоже, были следы обработки каким-то орудием, а дамба, заставляющая ручеек разлиться в озеро, выглядела так, как будто была сделана искусственно, в другой стороне друг на друга были уложены камни, это выглядело как остаток развалившейся стены, но все это в равной степени могло быть делом случая или результатом действий неразумных, но сообразительных животных Ведь на Земле бобры возводят очень интересные постройки…

Я не разгадал тогда этой важной загадки, но во всяком случае результат поисков утвердил меня в возникшем в самом начале мнении, что этот остров — остаток огромного, разрушенного морем материка и дает приблизительную картину жизни на Луне в предшествующих нынешнему временах.

Я назвал это место Кладбищенским Островом Здесь я любил бывать и часто приплывал сюда и с вершины горы смотрел на раскинувшееся вокруг посеребренное лучами солнца море, под волнами которого исчезла остальная часть этого материка.

Передо мной на горизонте виднелись вершины далеких вулканов, над которыми возвышался мрачный, почти всегда окутанный дымом, гигантский кратер Отамора Я смотрел на поднимающийся прилив и думал о том, что когда-то происходило на этой планете и безвозвратно ушло..

Я закрывал глаза и представлял себе, что в неустанном и однообразном шуме волн слышу звуки той первобытной жизни. Здесь были леса, состоящие из деревьев сильных и гибких, которым не нужно было сгибаться и стлаться, спасаясь от мороза, которого не было, так как Солнце гораздо быстрее обходило эту планету, дни и ночи чередовались гораздо быстрее без этих страшных морозов и чудовищной жары. В гуще этих лесов скрывались животные большие и сильные, прародители сегодняшних измельчавших потомков, в зарослях слышатся звуки крыльев мощных летающих ящеров… А вечером ветер стихает, и на горизонте встает огромный, кровавый, ясный круг Земли, которая в те времена совершала полный оборот вокруг Луны.

И кто знает, кто знает, не смотрели ли на это светило глаза разумных существ? Не протягивали ли они к нему свои руки, оторвавшись от вдумчивого труда, чтобы приветствовать серебряного ангела-хранителя, который освещает их ночи?

Кто знает, догадывался ли кто-либо на Луне в те давние времена, что на этой гигантской планете, висящей на небе, тоже есть разумные существа? Не гадали ли они, как те выглядят? Как живут?

И невольно мое воображение, как птица, вылетевшая из клетки, отлетало от Луны и устремлялось дальше, за сотни тысяч километров, к моей Земле…

Обычно мои мечтания на Кладбищенском Острове прерывал Том, которому надоедало мое долгое молчание. Тогда мы возвращались домой, где Марта нетерпеливо ожидала мальчика.

Здесь Том уже не принадлежал мне. Мать, стосковавшаяся за время длительной разлуки, хватала его на руки, а когда заканчивались бесконечные объятия и поцелуи, садилась с ним на пороге и начинала свой вечный рассказ о молодом, прекрасном и добром англичанине, его отце, за которым она отправилась на Луну, и который спит, засыпанный песком в огромной и тихой лунной пустыне… Заканчивалось тем, что она рассказывала все это скорее самой себе, нежели сыну, и слезы текли из ее глаз на светлую головку мальчика.

Петр, сломленный и мрачный, делал что-то около дома или шел присмотреть за девочками.

Я же, никому не нужный, снова уходил в сторону, чтобы размышлять в одиночестве или заняться какой-либо работой.

Часы шли за часами, солнце всходило и заходило, проходили земные года, с трудом пересчитываемые на лунные дни Том рос и девочки уже бегали за ним по лугам, но для меня ничего не изменялось.

По старой привычке я много путешествовал в одиночестве по окрестностям, проводил долгие часы на Кладбищенском Острове а возвращаясь домой, видел все ту же грустную, молчаливую Марту и Петра, похожего скорее на призрака, чем на живого человека И только моя тоска по Земле с каждым годом все возрастала и возрастала. Чтобы защитить себя от нее, я размышлял о новом поколении, лихорадочно брался за работу, но в часы перерыва, когда я, усталый, падал на землю, она возвращалась вновь..

V

На Земле заканчивался уже седьмой год с тех пор, как мы прибыли на Луну, когда Марта заметила, что в третий раз будет матерью. Появление этого ребенка она ждала нетерпеливо, надеясь, что это будет сын, которого заранее предназначала в рабы для Тома. Она совершенно этого не скрывала и, как только поняла, что после долгого перерыва снова станет матерью, сразу сказала нам:

— Только теперь я буду спокойна, когда дам наконец Тому прислужника и раба…

Она говорила это с виду совершенно безразлично, как о чем-то вполне естественном, но я заметил в ее голосе странные нотки…

Это было похоже на восклицание после победы, которая одержана огромным трудом и которую по этой причине трудно считать победой, что-то напоминающее вздох работника, сбрасывающего со своих плеч добровольно взятый груз, в нем чувствовалось отвращение, но и радость, что этот груз доставлен им именно туда, куда было необходимо, что он не упал под его тяжестью и не сбросил его раньше времени.

Петр, совершенно сломленный, уже давно привык к жестокости Марты, которая ранила его каждым словом, каждым поступком и делала это мимоходом и так безжалостно, как будто делала это бессознательно, будучи только оружием судьбы. Но тогда, после этих слов Марты, он посмотрел на нее потухшим взглядом и насмешливо усмехнулся, а потом протянул руку к Тому. Он схватил мальчика за плечо и, подтянув к себе, начал его осматривать. Том был мальчиком очень развитым умственно, но для своего возраста был несколько слабоват. Отчим закатал широкий рукав его блузы и обнажил маленькие детские плечи, слегка хлопнув его ладонью по спине, пощупал бедра и колени, стукнул в грудь, снова насмешливо усмехнулся и, держа руку на голове испуганного мальчика, медленно процедил, обращаясь к Марте:

— Да… Том достаточно сильный, чтобы верховодить над девочками, но его брат может быть посильнее.

Марта побледнела и с тревогой посмотрела на мальчика.

Но ее беспокойство не продолжалось долго. Она посмотрела в блестящие глаза мальчика и, видимо, прочитала там все, что хотела увидеть, потому что усмехнулась и кротко ответила:

— Том будет сильнее, даже если тот будет больше него.

И действительно, Том уже тогда, маленький, шестилетний мальчик, отличался необыкновенной быстротой и энергией Он развивался очень быстро и каким-то удивительным способом, совсем непохожим на те, которыми развиваются детские души там, на Земле. Он сразу же был очень самостоятельным и имел такой практический ум, что нередко нас просто удивлял. У него не было и тени мечтательности, присущей земным детям, Том имел такой трезвый взгляд на вещи, что у меня даже болело сердце, когда я смотрел на эту светловолосую головку ребенка, в которой мысли шли таким спокойным и сплоченным хороводом, как под лысым черепом старика. Кроме того, мальчик был очень привязчив: он обожал мать; очень любил меня, только Петра не переносил. Он всегда был уверен в себе и сохранял спокойствие, как и его отец, но в присутствии отчима становился смущенным и испуганным. Впрочем, даже не знаю, какими словами определить то, что делалось в душе ребенка в присутствии Петра. При нем он никогда не открывал рта, только глаза у него беспокойно бегали. В его поведении чувствовался какой-то страх, но там были и упрямство, и ненависть, и отвращение… Петр видел это и чувствовал, и мне казалось, что тогда он сам уже боялся этого странного ребенка.

Марта была права: Том не был одним из тех, которые рождены для того, чтобы кому-либо подчиняться. В нем было слишком много решительности, слишком много горячей крови предков, гордых траванкорцев.

Поэтому я был уверен, что даже если у него родится брат, он будет точно так же бегать за ним и так же покорно смотреть ему в глаза, как эти две маленькие девочки, Лили и Роза.