Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

• Название: Льды уходят в океан
• Автор: Пётр Лебеденко
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

Далеко на Севере, в одном из наших портов, трудятся герои романа Петра Лебеденко «Льды уходят в океан» — сварщики, люди нелегкой и романтической профессии. Это именноони, советские докеры, возвращают к жизни требующие ремонта суда, работая порою по нескольку суток без отдыха, в пургу и жестокий мороз. Рабочая гордость, чистота помыслов, светлое мироощущение, умение крепко дружить и верно любить являются характерными чертами таких героев книги, как Марк Талалин, Саня Кердыш, Степан Ваненга, Людмила Христанова, парторг доков Петр Смайдов, и другие. Решительно и непреклонно отметают они эгоистические устремления отдельных рабочих, для которых личные, корыстные интересы важнее общественных. В романе с партийной страстностью ведется борьба со всем, что противоречит социалистической морали и нравственности.

---

Кок поставил на стол большой поднос с каким-то незнакомым ни Марине, ни Марку блюдом, рядом — несколько соусов, салатов, внес огромный торт, поверх которого зеленовато-синим, цвета морской волны кремом было написано: «Танкер „Калуга“».

Зарубин наполнил бокалы шампанским, рюмки — коньяком.

— Дорогие друзья! — сказал он, встав и подняв свою рюмку. — Завтра мы уходим в море. Мы встретим на своем пути штормы и ураганы, наш корабль пройдет через бури и грозы, дикие стихии не раз обрушатся на наше судно, нам порой будет очень трудно, но — слово моряка! — мы всегда будем помнить о вас, славные докеры, о ваших честных руках и ваших чистых сердцах. За вас, докеры, за вот эти по-настоящему золотые руки!

Марина стояла рядом с ним, он взял ее руку и поцеловал.

Докеры ответили аплодисментами на тост капитана. Марк аплодировал вместе со всеми. Капитан хорошо сказал: «Честные руки, чистые сердца…» Марк был горд сейчас. За себя, за Марину, за всех докеров на белом свете. «Все правильно, — думал Марк, — докеры дают жизнь кораблям, новую жизнь… И правильно, что моряки на всех широтах вспоминают нас…»

Тосты следовали один за другим. Капитан наполнил бокал Марины темно-красным вином, попросил:

— Скажите нам напутственное слово.

Глаза Марины блестели, лицо порозовело. Она подняла бокал и долго смотрела на него. Яркий свет пронизывал тонкий хрусталь, рубиновое вино искрилось, и Марине казалось, что в ее руке горящий факел.

Она улыбнулась капитану и сказала:

— Мы тоже никогда не забываем моряков. Никогда. Потому что они большие наши друзья… Есть такая поговорка: «Душа моего друга — моя душа». Это хорошо. Правда, капитан? Нас спаяло родство душ… Так говорил Марк… Марк Талалин.

…Начались танцы. Марк танцевать не хотел. Он подсел к штурману, бывалому моряку с огрубевшим от соленых ветров лицом. В отличие от своего капитана, штурман был немногословен. «Да, в Бискайском дает! — говорил он. — Тропики?.. Чертовски жарко… Циклон?.. Закрутит так закрутит…»

Марк закурил, поискал глазами Марину. Ее нигде не было. Сначала он не обратил на это особого внимания: наверно, на минутку вышла.

Штурман в это время говорил:

— Андрей Зарубин — настоящий моряк. Дело знает… С ним можно плавать… Вот только насчет женщин… Он щелкнул пальцами, невесело улыбнулся. — Без меры… Не одобряю… Моряк должен быть честным во всем…

Марк тяжеловатым взглядом обвел кают-компанию.

Кружились пары, за столом шел оживленный разговор. Кто-то негромко пел: «Капитан, капитан, улыбнитесь…»

Еще не осознанная, без всякой связи со словами штурмана тревога подкрадывалась к Марку. Он не смог бы объяснить, что с ним произошло. Вдруг стало зябко, будто от иллюминаторов потянуло промозглым, гнилым ветром. Марк невольно вздрогнул. Тыльной стороной ладони провел по лбу — он всегда так делал, когда волновался. Потом опустил руку на плечо штурмана, спросил:

— Что вы сказали?

Штурман не понял:

— О чем ты, парень?

— О капитане… О женщинах…

— А-а… Говорю — не одобряю. Тебе налить?

— Не надо!

Он резко поднялся из-за стола, еще раз оглядел каюткомпанию и вышел.

Тревога не покидала: неожиданный уход Марины из кают-компании и ее долгое отсутствие он теперь связывал со словами штурмана о Зарубине.

На мгновение Марк остановился, подумал: «Этого не может быть! Столько лет дружбы, разве она может обмануть?»

Он уже собрался было вернуться в кают-компанию, как вдруг услышал смех. Ее смех. Так смеяться могла только Марина. Только она…

Марк осторожно, проклиная себя за низость («Крадусь, как ночной вор, чтобы подслушать!»), обошел вокруг палубной надстройки и увидел их.

Они стояли у борта, капитан обнимал Марину за плечи.

Марк словно оцепенел. Ему не хотелось верить, что все это происходит в действительности. Он прислонился спиной к надстройке и даже закрыл глаза. Потом снова открыл.

— …Рейс закончится — и ты встретишь меня, — говорил Зарубин. — Знаешь, есть такая песенка: «Ты стояла у причала, поджидая моряка…» Хорошая песенка, а?

— Я думаю сейчас о Марке, — сказала Марина. — Ему было бы тяжело, если бы он узнал.

— Тебе его жаль?

Марина не ответила.

— Ты его любишь?

— Он славный…

— А я? — Зарубин приблизил свое лицо к Марине, смотрел на нее напряженно, испытующе. — Кто же для тебя я?

— Ты?.. Сама не знаю. Мне легко с тобой. А с Марком… У него все слишком глубоко. Иногда это угнетает меня.

Они помолчали. Марк продолжал стоять, не находя в себе силы сбросить оцепенение. Ему казалось, что он физически ощущает, как тяжелый груз лег на его плечи.

Марк услышал, как вздохнула Марина, потом тихо сказала:

— Если бы он был не такой честный… Если бы он был не такой чистый… Ты смеешься? Не надо, прошу тебя…

— Ты становишься философом, Марийка. А в такую ночь надо жить. Видишь, какая ночь?.. С твоим Марком ничего не случится. Пусть он останется твоей пристанью, а я…

Два шага отделяли Марка от них. Он оттолкнулся от надстройки, тяжело, с усилием сделал эти два шага и остановился, слегка пошатнувшись, словно от усталости. А Марина на миг застыла и сжалась вся. Такой Марк никогда ее не видел. Никогда.

Марк молчал. Хотелось кричать, а он молчал.

— Это ты, Марк? — растерянно спросил капитан, пытаясь отступить, но за его спиной стояла Марина.

— Я, — ответил Марк. Помолчал и, заикаясь от гнева и волнения, сказал: — А ты, З-зарубин, хозяин г-гостеприимный. Умеешь р-развлекать гостей.

— Обязан, — усмехнулся капитан.

Марк отодвинул Зарубина в сторону, взглянул в лицо Марины.

— Вышел подышать, а увидел п-подлость, — глухо проговорил он. — Ч-человеческую подлость.

Марина не произнесла ни звука. Стояла, плотно сомкнув веки и прикусив нижнюю губу. Ей было стыдно.

Зарубин с издевочкой проговорил:

— Ревность — это пережиток, Талалин. Слышишь меня? Современный молодой человек должен быть выше подобных банальностей.

Марк рывком повернулся к нему:

— Ты мерзавец, З-зарубин. Н-негодяй, каких мало.

Капитан хотел что-то ответить, но в это время хлопнула дверь матросского кубрика. Зарубин насторожился: вахтенный матрос? Чего-чего, а скандала в присутствии кого-нибудь из членов экипажа капитан боялся. Раззвонят — потом оправдывайся…

Прислушиваясь, Зарубин совсем тихо сказал:

— Слушай, Талалин, ты преувеличиваешь. Ничего ведь не произошло. Слово моряка, слышишь? Я пойду сейчас, гости, наверно, заждались…

— Подожди, капитан. Я сказал, что ты м-мерзавец и негодяй. Но ты еще и трус! Бежишь, как крыса… Как крыса, понимаешь? Как крыса! Как крыса!

Марк повторял одни и те же слова и не мог остановиться. Он чувствовал, как внутренняя дрожь выходит наружу и он не в силах с ней совладать. И еще он не в силах был совладать с непреодолимым желанием схватить Зарубина за горло, придушить его.

«Не надо!.. — убеждал он себя. — Не смей!..» А руки уже протянулись к Зарубину, схватили его.

Зарубин не сопротивлялся. Только вытянул шею, стараясь разглядеть, не идет ли тот, кто вышел из кубрика.

Вдруг Марк резко притянул капитана к себе и с силой ударил его в челюсть. Марина слышала, как охнул Зарубин. Она хотела закричать, но Марк сказал:

— Теперь уходи, З-зарубин.

Марина осталась стоять у борта, растерянная и жалкая, боясь шевельнуться, не смея поднять глаз.

— Мразь… — Марк повернулся и, ссутулившись, пошел на корму, где были привязаны шлюпки.

— Марк! — крикнула Марина. — Марк, не уходи!

— Мразь, — тихо повторил Марк.

3

Он никогда не думал, что душевная боль может быть такой сильной. И никогда не думал, что ему вдруг так нестерпимо захочется уйти от самого себя: ничего не вспоминать, ни о чем не размышлять, раствориться в какойто пустоте, чтобы она окружила его со всех сторон. Но боль не уходила. И он не знал, как от нее уйти. Метался, за сутки почернел, осунулся до неузнаваемости.

«Кто она теперь для тебя? — пытался убедить он себя. — Из-за таких теряешь веру в людей… А разве ты сможешь забыть ее? — тут же возражал он себе. — Но ведь это — вероломство, подлость, — снова убеждал он себя. — Руби сразу: если придет, оскорби так, чтобы запомнила на всю жизнь. И сразу станет легче. Потому что ничего не останется… В том-то весь ужас, что ничего не останется. А как же жить?.. Но она ведь предала тебя. Предала! Ее надо забыть!»

— Да, забыть… — неожиданно для себя вслух произнес он…

Она пришла ночью. Долго стояла в конце переулка, не решаясь подойти к его дому. Стояла и оглядывалась по сторонам, будто ее кто-то выслеживал. Понимала, что Марк не простит, не сможет простить, и все же пришла.