Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 1

• Название: Человек рождается дважды. Книга 1
• Автор: Виктор Вяткин
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Проза
• Год: 1989

Первая книга романа, написанная очевидцем и участником событий, рассказывает о начале освоения колымского золотопромышленного района в 30-е годы специфичными методами Дальстроя. Автор создает достоверные портреты первостроителей: геологов, дорожников, золотодобытчиков. Предыдущее издание двух книг трилогии вышло двадцать пять лет назад и до сих пор исключительно популярно, так как является первой попыткой магаданского литератора создать правдивое художественное произведение об исправительно-трудовых лагерях Колымы. Долг памяти Первые две книги романа Виктор Вяткина «Человек рождается дважды» вышли в Магаданском книжном издательстве в 1963–1964 годах. Это значит, те, кто прочитал тогда роман, исключая тогдашних школьников, ныне уже собираются на пенсию. Роман был хорошо принят читательской публикой, быстро разошелся, осев в домашних библиотеках, и больше не переиздавался. Интерес к книге рос, это и понятно. Долгое время тема Колымы была под запретом. А тут автор писал о Колыме, приоткрывая завесу над этим легендарно страшным названием, писал не только о комсомольцах-добровольцах, но правдиво рассказывал об исправительно-трудовых лагерях Колымы, о заключенных. И мало кто понимал, что книга вышла на последней волне оттепели. Автор работал, он спешил, ему надо было закончить исповедь, завершить третью книгу. (Если б он знал, что ему придется ждать 25 лет!) Рукопись была написана и легла в стол. А наивный читатель все ожидал третьей книги романа Виктора Вяткина. Почти на всех читательских конференциях, встречах писателей и издателей, независимо от конкретной повестки дня, неизменно задавался один и тот же вопрос: «Когда выйдет третья книга романа Виктора Вяткина?» Сначала ответы были уклончивы. Не знаем, мол, работа идет, время покажет, мы планируем и т. п. Затем терпение иссякло, и однажды директор издательства ответил прямо: «Никогда!» Но рукопись ходила в списках, не единожды вынималась на свет из издательского портфеля, даже однажды была отредактирована. Издательство не торопилось возвращать ее автору. Как видим, долготерпение вознаградилось. Роман во многом автобиографичен. Автор пишет, не мудрствуя лукаво, о том, что видел сам, что знает точно. Он приехал на Колыму в составе первого комсомольского набора в 1932 году. Работал электротехником в Среднекане, начальником механического городка Южного горнопромышленного управления в Оротукане, позднее директором Оротуканского механического завода. Прожил в наших краях 28 лет, сейчас в Москве. Автору можно доверять, он знает события тех лет не понаслышке. В этом одна из причин неугасающего читательского интереса к его книге. У автора точны детали, точны реалии того времени, того быта и стиля жизни, хотя оборотной стороной этой точности подчас является заметный ущерб, наносимый произведению в части художественной. И вообще, что касается художественности, то мы погрешили бы против истины, если б утверждали, что с ней здесь все в порядке. Роман вторично отредактирован, но даже и это не спасает его от недостатков, свойственных любому произведению, написанному человеком, впервые взявшимся за перо. Читатель-гурман не будет здесь упиваться изысками стиля, смаковать яркую метафору, постигать глубину ассоциаций, удивляться неожиданному сюжетному ходу, скорее, он обнаружит недостаточный психологизм в лепке образов либо отсутствие многогранности в созданных характерах. Но тот же придирчивый читатель увидит главное, то, что автору удалось, — Колыму тех лет, реальную, а не книжную, созданную не вымыслом-домыслом, а сотканную из биографий людей, чьи судьбы складывались на глазах автора. Идеи перестройки дали жизнь не только этому роману. Но мы пока еще лишь на пороге становления большой литературы о Колыме, литературы без недомолвок. Высокие и горькие страницы истории нашего края принадлежат истории страны. На этих страницах есть место и для вечных строчек, написанных мастерами пера, и для подлинных свидетельств очевидца, честно выполнившего свой долг памяти.

Альберт Мифтахутдинов, 1989 г.

---

— Я пришёл просить товарища Краснова провести завтра у нас на «Смоленске» беседу о Колыме.

— Почему завтра? И почему обязательно секретарь парткома? — улыбнулся Репин.

— Завтра в десять часов утра, — опустил голову Колосов и тихо добавил — Я вывесил объявление. Сейчас уже ничего не изменишь.

— Вот как?

— Да, Владимир Васильевич. Я знал, что Михаил Степанович очень занят и едва ли сумеет выкроить время. И считал это единственным выходом.

— Поставить перед необходимостью?

— Да.

— И ты находишь это правильным?

— Это нехорошо, но беседа крайне нужна. У нас молодёжь, — виновато проговорил парень.

— Та-ак, — протянул Репин и спросил Краснова — Что будем делать, Михаил Степанович? Тут действительно необходимость, — и он весело покосился на Колосова. — А то нам достанется на первом же собрании. Наловчился добиваться трибуны, — шутливо напомнил Владимир Васильевич о выступлении на активе.

— Да, ничего не сделаешь, придётся, — засмеялся Краснов. — Как зовут тебя? — неожиданно спросил он и подошёл вплотную.

— Юрка.

— Ну, что же, Юрка так Юрка. В Юриях Ещё походишь, успеешь. Договоримся с тобой так, — продолжал Краснов. — Времени у меня в обрез, всё подготовь. Ровно в десять буду на «Смоленске».

Пожимая крепко руку, обернулся к Репину.

— Со связистами придётся заняться после совещания, вечерком.

— Ну и прекрасно, — одобрил тот.

— Как видишь, всё утряслось, — весело подмигнул Краснов и энергично зашептал — Где туго, там проколачивать надо. — Он потрепал его по плечу.

Колосов ушёл очарованный.

День выдался тёплый и тихий. Собрались на палубе. Краснов явился точно в десять и, вынув из кармана листик бумаги со схематической картой Колымы, разыскал глазами Колосова.

— Ну-ка, Юрка, повесь повидней, — улыбнулся он, как старому знакомому, и сразу заговорил: — Вас интересует Колыма? Это хорошо. Я не сомневаюсь, что многие из вас с её освоением свяжут всю свою жизнь. Знать этот край нужно. — Он повернулся к карте. — Могучая река. Громадная неисследованная земля. Кто знает, что таит она в своих недрах?

Его рука так и мелькала по листу от верхней тонкой жилки до извилистой жирной змейки, разбегающейся у устья многочисленными рукавами дельты (дэ). На листе карты чернели одинокие, небольшие кружочки и редкие паутинки притоков и речонок с незнакомыми названиями: Коркодон, Сеймчан, Среднекан, Оротукан, Таскан,

Могилевский тронул Колосова и тихо шепнул:

— Ты не находишь, Юрка, что в этих звуках чувствуется что-то предостерегающее… Звериное… Кор-рко-дон… — повторил он, выпячивая губы.

— Отстань, дур-ре-мар, — в тон ему ответил Колосов.

Краснов продолжал:

— На огромной реке, протяжённостью более двух тысяч километров, за триста лет с момента открытия в среднем и нижнем течении возникли всего три поселения: Нижне-Колымск, Средне-Колымск и Верхне-Колымск. В царское время они назывались даже городами. Городами, — повторил он и пожал плечами. — Эти города состоят из беспорядочно разбросанных юрт и таёжного типа избёнок с населением в сто пятьдесят — двести человек. В верхнем течении ещё три села, или улуса: Сеймчан, Таскан и Оротукан. Возможно, вы представляете себе сёла в российском понимании? Ошибаетесь. Колымские сёла — это десяток одиноких юрт, разбросанных по берегу на расстоянии четырёх-пяти километров друг от друга. Малолюдно, не правда ли? Зато есть где развернуться.

Его рука легла на устье реки.

Поднялся Белоглазов.

— Я познакомился с записками купца Бережного и доктора Мицкевича, занимавшегося в конце девятнадцатого века организацией лепрозориев в Вилюйске, ОймЯконе и в Средне-Колымске. Ужас! — поёжился Толя.

— Было и так. — Лицо Краснова стало суровым. — В Верхне-Колымск ссылался декабрист Назимов. В Средне-Колымске был Бобрищев-Пушкин. На новое место ссылки в Туруханск он прибыл уже помешанным. — И Краснов рассказал о том пути, который нужно было проделать, чтобы добраться до низовий Колымы.

Колосов смотрел на него влюблёнными глазами. Ему нравился этот загорающийся взгляд и упрямые морщинки в уголках губ. Это был его герой.

Краснов положил руку на среднюю часть карты, где была уже нанесена сетка обследованных речек и ключей.

— Это золотоносный район с его пятью приисками: «Среднекан», «Таёжник», «Утинка»… — перечислял он их названия. — Старательские бригады работают в тайге и живут где придётся. Порой рубят бараки-зимовья, а то просто ютятся в шалашах. Техника — лопата и кайло. Отработали ключик, переходят на новое место. Зимой, когда горные работы не ведутся, большинство из них уходит в Нагаево.

— Хвалиться наготой по меньшей мере неумно, — съязвил Поплавский. — Эпоха индустриализации, а вы лопата?

— А мы вовсе не хвалимся, но и не скрываем, — спокойно ответил Краснов. — Да, прииски сегодня бедны, но завтра будет всё иначе, потому что они неизмеримо богаты! Может, вы думаете — золотом? Не только. Я имею в виду наших советских людей. Это они открыли месторождения золота. Спустились по непроходимой Бохапче, проложив трудный, но сравнительно короткий путь к приискам. Голодали, болели цингой, но не отступили. — И он стал рассказывать о трудовых подвигах рабочих, геологов, разведчиков,

— Вы, товарищ руководитель, расскажите-ка о голоде. Наша задача бороться с трудностями, а не гордиться, что уморили не всех, — снова с Ядовитой насмешкой проговорил Поплавский.

Краснов невозмутимо посмотрел на него.

— Я даже не знаю, кто вы, товарищ, но ваш Язвительный тон не делает вам чести.

— Я прочёл объявление о беседе и считаю правомерным задавать вопросы, — грубо перебил Поплавский. — А кроме того, не следует уклоняться от критических тем. Это тоже унижает вас как коммуниста.

Краснов снова доброжелательно ответил, хотя Колосов заметил, как учащённо пульсировала вена на его виске. Поплавский продолжал задираться и, казалось, задался целью вывести секретаря парткома из равновесия.

Колосов, не выдержав, подошёл к Поплавскому.

— Вы пьяны! Или замолчите, или я вас сейчас окуну в море.

— Распоясался, — раздался дружный шум на палубе.

Краснов поднял руку, и все замолчали.

— Это помеха и не больше, — улыбнулся он. — По следам первых пионеров идёт целая армия таких же мужественных людей, и это вы, друзья. Вам будет о чём рассказать своим детям и внукам. Возможно, не один из вас золотыми буквами запишет своё имя на страницах истории края.

Он посмотрел на часы и озабоченно добавил:

— Да, кроме разговоров, нужно сегодня посмотреть, всё ли подготовлено для горняков. До пароходов на Среднекан надо целую зиму прожить.

Он снял карту и, уходя, ещё раз напомнил:

— Не забывайте русских людей, ходивших транспортами в Нижне-Колымск. А мы с вами ещё и советские люди и большевики.

ГЛАВА 5

Только Фомин лёг, как далёкая вспышка молнии блеснула в окне и донеслись глухие раскаты грома. Он нехотя встал и закрыл окно. Ничего, надышусь на пароходе, — подумал он и посмотрел на часы. Была половина двенадцатого. Он снова забрался под одеяло, торопливо и жадно затянулся несколько раз и положил папиросу на уголок стола.

Подготовка этапа на Колыму потребовала огромного напряжения, всё это время приходилось работать до глубокой ночи. Сегодня начальник лагеря приказал выспаться и быть готовым к отъезду.

Снова несколько вспышек осветило комнату, и казалось, заурчало всё небо. Фомин закрылся с головой и, положил руку на ухо. С самого детства гроза вызывала у него неприятное чувство смятения. Раскаты грома удалялись.

— Фомин, проснитесь! — откуда-то издалека звал его Роев.

— Встаньте, товарищ Фомин, — настойчиво повторил голос над самой головой. — В лагере чрезвычайное происшествие.

Он открыл глаза и увидел озабоченное лицо старшего воспитателя.

— Да, да, побег, — торопливо говорил Роев, пододвигая стул с его одеждой. — Это большая для всех неприятность.

Администрация лагеря уже была на своих местах. Горели фонари, светились окна. Заключённые выбегали из бараков и выстраивались на поверку.

В кабинете начальника лагеря старший конвоир, молодой охранник с пухлым и круглым, как блин, лицом, сбивчиво докладывал:

— …Значит, когда пошабашили, всех як було двадцать пять у кузов и двух бойцов, усё як положено. Пиляем, значит, на подъём. А тут зараз выскойчил из переулка грузовик и уплотную в обгон. Ну, один и сиганул в кузов и усё. Пока опамятовали и остановились, дали предупредительный… — Он не закончил фразы и только махнул рукой,

— Разгильдяйство! Возмутительная халатность! Судить! Будем судить! — гремел начальник, стуча кулаком по столу.

— Виноват. Трошки растералысь. Да и у городе по инструкции применять оружие не положено, — виновато бормотал конвоир, — Мне можно идтить?