Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 1

• Название: Человек рождается дважды. Книга 1
• Автор: Виктор Вяткин
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Проза
• Год: 1989

Первая книга романа, написанная очевидцем и участником событий, рассказывает о начале освоения колымского золотопромышленного района в 30-е годы специфичными методами Дальстроя. Автор создает достоверные портреты первостроителей: геологов, дорожников, золотодобытчиков. Предыдущее издание двух книг трилогии вышло двадцать пять лет назад и до сих пор исключительно популярно, так как является первой попыткой магаданского литератора создать правдивое художественное произведение об исправительно-трудовых лагерях Колымы. Долг памяти Первые две книги романа Виктор Вяткина «Человек рождается дважды» вышли в Магаданском книжном издательстве в 1963–1964 годах. Это значит, те, кто прочитал тогда роман, исключая тогдашних школьников, ныне уже собираются на пенсию. Роман был хорошо принят читательской публикой, быстро разошелся, осев в домашних библиотеках, и больше не переиздавался. Интерес к книге рос, это и понятно. Долгое время тема Колымы была под запретом. А тут автор писал о Колыме, приоткрывая завесу над этим легендарно страшным названием, писал не только о комсомольцах-добровольцах, но правдиво рассказывал об исправительно-трудовых лагерях Колымы, о заключенных. И мало кто понимал, что книга вышла на последней волне оттепели. Автор работал, он спешил, ему надо было закончить исповедь, завершить третью книгу. (Если б он знал, что ему придется ждать 25 лет!) Рукопись была написана и легла в стол. А наивный читатель все ожидал третьей книги романа Виктора Вяткина. Почти на всех читательских конференциях, встречах писателей и издателей, независимо от конкретной повестки дня, неизменно задавался один и тот же вопрос: «Когда выйдет третья книга романа Виктора Вяткина?» Сначала ответы были уклончивы. Не знаем, мол, работа идет, время покажет, мы планируем и т. п. Затем терпение иссякло, и однажды директор издательства ответил прямо: «Никогда!» Но рукопись ходила в списках, не единожды вынималась на свет из издательского портфеля, даже однажды была отредактирована. Издательство не торопилось возвращать ее автору. Как видим, долготерпение вознаградилось. Роман во многом автобиографичен. Автор пишет, не мудрствуя лукаво, о том, что видел сам, что знает точно. Он приехал на Колыму в составе первого комсомольского набора в 1932 году. Работал электротехником в Среднекане, начальником механического городка Южного горнопромышленного управления в Оротукане, позднее директором Оротуканского механического завода. Прожил в наших краях 28 лет, сейчас в Москве. Автору можно доверять, он знает события тех лет не понаслышке. В этом одна из причин неугасающего читательского интереса к его книге. У автора точны детали, точны реалии того времени, того быта и стиля жизни, хотя оборотной стороной этой точности подчас является заметный ущерб, наносимый произведению в части художественной. И вообще, что касается художественности, то мы погрешили бы против истины, если б утверждали, что с ней здесь все в порядке. Роман вторично отредактирован, но даже и это не спасает его от недостатков, свойственных любому произведению, написанному человеком, впервые взявшимся за перо. Читатель-гурман не будет здесь упиваться изысками стиля, смаковать яркую метафору, постигать глубину ассоциаций, удивляться неожиданному сюжетному ходу, скорее, он обнаружит недостаточный психологизм в лепке образов либо отсутствие многогранности в созданных характерах. Но тот же придирчивый читатель увидит главное, то, что автору удалось, — Колыму тех лет, реальную, а не книжную, созданную не вымыслом-домыслом, а сотканную из биографий людей, чьи судьбы складывались на глазах автора. Идеи перестройки дали жизнь не только этому роману. Но мы пока еще лишь на пороге становления большой литературы о Колыме, литературы без недомолвок. Высокие и горькие страницы истории нашего края принадлежат истории страны. На этих страницах есть место и для вечных строчек, написанных мастерами пера, и для подлинных свидетельств очевидца, честно выполнившего свой долг памяти.

Альберт Мифтахутдинов, 1989 г.

---

Нина вскочила и положила недописанное письмо в стол.

— Да откуда вы это нагрянули? Как раз обеденный перерыв, пойдёмте ко мне что-нибудь поедим, — захлопотала она.

— Спасибо, Нина Ивановна, как-нибудь поздней, а теперь спешим. Дела! — ответил за всех Юрий, стряхивая с шапки снег. Краевский вытирал лицо платком, Анатолий протирал намокшие стёкла очков. Валерка за порогом возился с валенками.

— Куда собрались?

— В лес. Решили строить опытный молодёжный прибор. Нужно заготовить материал.

— А зачем к нам?

— Михаил Степанович выхлопотал нам бригаду жуликов для перевоспитания, — серьёзно ответил Колосов и протянул список. — Посмотрите, что за народ. Вы их знаете?

Матвеева пробежала глазами по фамилиям заключённых и спрятала улыбку.

— Знаю всех. Попробуйте, может, вам что-нибудь удастся. Сколько же времени будете заниматься лесоповалом?

— Дня четыре. А что, не пойдут? — забеспокоился Колосов.

— Почему же? Пойдут с удовольствием, а вот как будут работать, трудно сказать. Это люди настроения. Не маловато ли четырех дней для перевоспитания? — улыбнулась она и подошла к Белоглазову. — Как нога, Толя?

— Почему четыре? — сказал Юрка. — Они всё лето будут работать на нашем приборе. Мы будем приезжать, по возможности. А Толька — молодчик, уже пляшет, — ответил он за Белогдазова.

Анатолий пошевелил ногой и поднял глаза на Матвееву.

— Хорошо, Нина Ивановна. Всё затянуло, я рад. Спасибо вам.

Через фанерную перегородку постучали.

— Гражданин Колосов! Люди собрались и ждут. Будете беседовать?

Юрий вопросительно посмотрел на Матвееву. Нина Ивановна сказала:

— Даже самая плохая беседа даёт что-то полезное для обеих сторон. Я бы, конечно, постаралась познакомиться.

Колосов поднялся.

— Пойдём? — посмотрел он на ребят.

— Я пока не настроен для таких бесед, могу сорваться, — покосился Игорь на Белоглазова. Анатолий подумал и тоже отказался.

— Иди один, ты старший. А познакомиться успеем в лесу. Так будет лучше.

Юрка поднялся и вышел.

В нарядной на корточках вдоль стенки сидели молодые парни. Нарядчик стоял у двери и ждал.

— Вот, гражданин начальник, — обратился он к Колосову, когда тот вошёл в помещение, и показал глазами на парней. — Люди собраны все. Бригадир Алексеев, — кивнул он на Лёнчика. — Все одеты, здоровы и могут работать. Можете разговаривать.

Колосов прошёл к столу, но сел рядом, на скамейку. Лёнчик посмотрел на него, ухмыльнулся и значительно подмигнул:

— Здравствуй, начальничек. Что же, тебе лесок нужен? — спросил он покровительственно.

— Да, мы хотим построить молодёжный промприбор. Обещали выделить нам в помощь молодёжную бригаду из заключённых.

— В помощь? Нет, дорогой. Мы никому не помогаем, — скривился тот в злой усмешке. — Каждый за себя. У меня срок, никто не соглашается посидеть за меня даже одного дня. Так что о помощи разговора нема. А сходить в лес можно. Парторг ваш приходил, шутник. Толковал: «Прикреплю вас к молодёжному прибору. Ребята там такие, что и сами не заметите, как втянетесь в работу. Живо перевоспитают…» Теперь ведь все взялись за это дело. Забавно, как это ты исправлять меня будешь? — он ехидно засмеялся.

Юрий вспыхнул и неуверенно буркнул:

— Личным примером будем стараться совесть вашу пробудить.

— Личным примером? Ну, это лучше, может, так и дело пойдёт, — усмехнулся Алексеев и посмотрел на своих парней. — Что, землячки, двинули? А совесть? Да такого слова нет в уголовном кодексе, — снова усмехнулся он, повернувшись к Колосову. — Можешь оставить её в кармане. Вот уж за ней никто не полезет.

Поутру ещё порошило, но на востоке показалась светлая полоска чистого неба. Оттаявшие стёкла снова затягивал лёд. Под окном, свернувшись клубками, спали собаки.

Краснов выпил кружку крепкого чая и взял со стола радиограмму:

«Состояние завозом грузов глубинные участки тайги вызывает тревогу тчк Возникла необходимость все виды транспорта подчинить одному ответственному лицу тчк Обязанности уполномоченного Дальстроя грузоперевозок возлагаем на вас тчк Берзин Репин».

Пробежав глазами текст распоряжения ещё раз, он сложил документы в полевую сумку и собрал саквояж.

Надо торопиться. Пока разберёшься, нагрянет весна, — подумал он и, вынув платок, вытер губы. На платке осталась розовая полоска. Имеет ли он право болеть? Взгляд упал на фанерный ящик под столом. Он поставил его на скамейку и оторвал крышку. Десяток свежих луковиц и картошка. Он тут же начал готовить кулёчки Самсонову, Николаеву, Горелышеву.

В тамбуре заскрипели торопливые шаги, вошёл Колосов.

— Чуть не проспал. Смотрю, уже светло, ну, я шапку в охапку и к вам. Вы надолго? — говорил он, протирая глаза.

— А, Юрка, вот кстати. На ловца и зверь, — засмеялся Краснов и, сунув пакеты в Ящик, придвинул его Колосову. — Забери. Поделишь между больными. Тут, брат, штуки добрые, редкие, кое-кому будут полезны, — Он сунул в карман луковицу и спросил: — Что с лесом? Как там бригада Алексеева?

Колосов отвёл глаза.

— Ну и шпана! С ними наработаешь. Прихожу на их делянку, сидят у костра и жарят куски мяса. «Попробуй, начальник, шашлычок, — говорит мне Лёнчик, обсасывая кость. — Барашек жирный, только хвост подлинней». Ну я сразу вижу — собака. Да это бы и чёрт с ними, но не видно ни одного срубленного дерева. Спрашиваю. Алексеев захохотал и показывает на тайгу: «Пусть ещё стоит миллион лет. Она нам не мешает». А потом перемигнулся с остальными и снова ко мне: «Если выведешь процентиков сто пятьдесят, так и быть, мы его пристопорим, а нет, запалим». Издевается. Вот и пришёл спросить, что с ними делать?

Краснов улыбнулся одними глазами.

— А ты что думал? Пришли, посмотрели, как ты работаешь, — и готово? Нет, друг! Тут придётся поработать. Ты присмотрись сначала, подумай, чем пронять каждого. Возможно, Алексеева следует убрать, но не все же плохие. Лес придётся заготовить самим. А людей выводи и не отказывайся от них. Будь принципиален и терпелив. Записывай только то, что сделано. Со строительством прибора поможет Митяй, я уже договорился. А на промывке работать заставим. Что-нибудь придумаем, — Краснов оделся и взял саквояж. — Где ставить прибор, Белоглазов знает. Ну, пока. — Он вышел. Каюр уже оттягивал нарты назад и поднимал собак.

— Всё сделаем, Михаил Степанович. Не беспокойтесь! — крикнул Колосов и, когда упряжка скрылась за поворотом реки, пошёл к бараку.

Нина Ивановна жила в том же бараке, в комнатке, отгороженной фанерной перегородкой. Она уже встала и вышла за дровами.

— Нина Ивановна, Краснов поручил поделить между больными цингой. Сделайте это, пожалуйста, вы. Я не знаю, кому что лучше дать, — протянул он ящичек.

Матвеева ахнула и, бросив дрова, схватилась бежать.

— Уже уехал. Но что вы так расстроились?

— Это уж слишком! Я сообщила Репину о его болезни, которую он усердно скрывает. Он очень и очень болен. Удивительный человек.

Нина взяла Ящик и ушла в барак.

За стеной проскрипели нарты и донеслась гортанная речь. Гермоген? Уже апрель, — насторожился Колосов и, подняв голову, прислушался.

Нет. Транспорт спускался с подъёма. Было слышно, как скользили олени по прихваченной утренним заморозком обледеневшей дороге. Было ещё темно, но на стёклах окна лежали голубые тени утра.

Колосов сбросил одеяло и сильным взмахом выбросил ноги, но тут же схватился за правую коленку. Тупая, ноющая боль прокатилась по мышцам.

Цинга? Неужели скрутит? Он размял ногу и медленно прошёлся по бараку. Когда стало возможным двигаться, не выдавая хромоты, растопил печь и зажёг свет.

Самсонов спал, укрывшись с головой. Толька спал на спине. С оттопыренной верхней губой он сейчас был похож на Японца.

— Подъём! Прогулка! — заорал Юрий и начал сдёргивать с них одеяла.

— Иди к чёрту! — лениво промычал Валерка и, повернувшись на другой бок, положил на лицо подушку.

— А решение собрания? Вылезай, а то… — Колосов загремел кружкой.

Белоглазов деловито протёр спиртом дёсны.

— Учти, Валерка! Я буду всячески поддерживать Юрку. Дело принимает угрожающий характер. Начинает скручивать. Пусть будет самая жёсткая диктатура, — предупредил он и вынул несколько картофелин, присланных Матвеевой. — На вот! Просили передать. Ешь сырыми. — И он положил их на стол.

Самсонов расслабленно поднялся. С каждым днём он становился молчаливее. Приходя с работы, ложился. Если кто-нибудь был дома и не пускал на кровать, дремал сидя. Он ещё больше распух.

— Верно, надо пройтись. Чувствую, развинтился так, что не хочется есть, — удручённо проговорил Валерий. Выпил ложку рыбьего жира и запил стланиковым отваром. — Даже снится эта отрава. — Взял осколок зеркала и принялся рассматривать зубы. — Выпил этого барахла не одно ведро, а зубы шатаются все как один, и на веки подвешены гири. Ну а как у тебя, брат Толька? — повернулся он к Белоглазову.