Тинатин Мжаванадзе - Самолет улетит без меня (сборник)

• Название: Самолет улетит без меня (сборник)
• Автор: Тинатин Мжаванадзе
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-089560-1

В обыкновенной жизни порой случаются поворотные моменты, которые выбивают человека из седла, повергают его в отчаяние и заставляют измениться – вдруг проявляются дремавшие до этого момента свойства: один, казавшийся сильным и грозным, покоряется судьбе и сдается, другой – беззаботный и легкомысленный – неожиданно обнаруживает стальной характер, третий, тот, кто был самым верным другом, предает любимых, четвертый же, наоборот, протягивает руку помощи врагу.

Все истории, рассказанные в этой книге, – о людях в поисках счастья.

Иногда приходится проделать немыслимо сложный путь, запутаться и заблудиться, потерять веру в себя, но все же выбраться к желанному берегу благодаря надежде.

---

– Нашла о чем мечтать. Я хочу, например, маслины. Баночку. Открыть и пальцами доставать, и лопать, и косточки выплевывать.

– Неее, фуууу. Ореховый торт хочууу! Там надо было две пачки масла, орехов грецких килограмм, какао, шоколад, короче – дорого. Но я хочу. Сама сделаю! Как только мама денег пришлет, пойду на базар и все куплю!

Перечить ей у меня нет ни сил, ни прав.

Клара и в самом деле пошла, и все купила, и сама же испекла.

Получился обыкновенный тяжелый торт. Вкусный, но не то чтобы мечта-мечта.

– И какого черта я столько денег потратила?! Мы бы с тобой неделю пировали! – прижимая ладошки к своему красивому животику, верещала обожравшаяся Кларочка. – В следующий раз хлеб испеку!

Где она нашла рецепт, представления не имею, но позвала в гости еще и наших соседей, они же светский кружок: курдянку Зою, гостиничную этажницу Элю и творческого мальчика Шавлиси.

После подружек Миранды этот набор выглядел даже скучно.

Кларке удалось испечь в духовке очень недурной хлеб, гости светски разодрали его, даже не помазав маслом.

Да и Бог с ней, с едой.

Самое трудное дело сейчас – помыться.

Ну, во-первых, воду надо принести на седьмой этаж и нагреть.

Во-вторых, помыться целиком в ванне невозможно – там постоянный прудик стратегического запаса воды: мы отдраили ванну хлоркой, залили воду и берем даже для мытья посуды.

И в-третьих, и главных: холодно.

Холодно. Холодно!! ХОЛОДНО!!!

Холодно всегда и везде.

Зима выпендривается как может и танцует в субтропиках канкан: снегу выпало под метр, и добавляется щедрой рукой каждый день, чтобы не дай боже мы не согрелись.

Дома можно проделать одно из двух: либо помыть жопу и надеть свежие труселя, либо вымыть голову и пойти без шапки.

Но так хочется вымыться целиком! Чтобы намылиться – и душ во всю мощь горячего потока!

Вот об этом мы и мечтали с Кларкой, лежа под тремя одеялами, замотанные в шарфики, дыша паром в полумраке гостиной на том самом румынском диване, на котором Миранда пролежала два месяца.

– Сиротки мы с тобой, – ныла Клара. – Зачухонцы беспризорные!

И вдруг мне пришло в голову, что в городе есть баня.

Конечно, это моральное падение и утрата социального статуса вдребезги.

В общественную баню возле морвокзала приличные женщины в мирное время не ходили.

Но с другой стороны – помыться хочется, и согреться до последней косточки, и не пошли бы все куда подальше.

Придумали, что пойдем рано утром, в семь часов, когда никого не будет.

– Я не могуууу, – завывала Клара. – Там чужая гряяяязь, фууууу! Тетки заразныееее!

Пришлось ее стукнуть и собираться в баню, как в эмиграцию.

Взяли с собой буквально ВСЕ: мыло, мочалки, тапки, полотенца, белье и чистую одежду. Все это влезло только в сумку на колесиках.

И пошли мы в предрассветной тьме по безлюдным улицам, грохоча колесиками по обледенелому снегу, и нас провожали взглядами окоченевшие пальмы и магнолии.

И мы помылись.

Баня была жаркая, влажная и разбитная, как преисподняя для невинных.

Мы стояли под потоками горячей воды, мычали от счастья и грелись, грелись, грелись.

Намыливались сто раз, терли себя рыбацкими сетками, кожа зудела и дышала, скрипела, лопалась от красноты, мы терли друг другу спинки, поднимали лица навстречу воде, и отплевывались, и хохотали как сумасшедшие.

Обратно шли, как дети блокады, – замотанные крест-накрест платками, скользили по утоптанному снегу, на улицах уже появились редкие машины, водители медленно рулили по льду и с интересом смотрели на двух странных девочек с сумкой на колесиках.

Дома поменяли постельное белье, залегли под одеяла и, медленно нагревая нору, болтали про фильм, который я когда-то хотела снимать.

Это нестерпимое наслаждение – ощущать свою чистую кожу везде, от макушки до пяток.

В этот день мы не стирали, не готовили, не пили чай. Мы сделали себе праздник и могли забить на весь остальной мир.

Свечи не вызывают в вас никаких романтических чувств, скорее – идиосинкразию, но они всегда есть про запас: потому что электричество могут отключить, а играть в нарды в темноте неудобно.

Кроме свечей, вы всегда, подчеркиваю – ВСЕГДА храните в доме стратегический запас воды в пластиковых бутылках.

Жена священника

Самым приятным респондентом из всего города оказался отец Деметре.

Иногда Лике приходилось забегать к нему домой. Уходя, увидела однажды в окне его жену – она курила и слушала Мика Джаггера, пританцовывая всем телом.

В этот момент словно бездна открылась, и Лика принялась ее изучать.

Они поженились почти детьми – а кто в семнадцать не ребенок?

На старой фотографии, прислоненной к подсвечнику на пианино «Петрофф», жена – фарфоровая кукла, он – тощий мальчик в рясе. Уже тогда был дьячком.

Дядя – очень высокий церковный чин, семейная династия, неизбежность карьеры. Рано или поздно и мальчик войдет в эту дверь, но пока противостоять любви было незачем.

Манана все знала заранее, но будущее было смутным, а он – ее милый мальчик, серьезный и влюбленный, – совершенно точно жил здесь и сейчас.

И он ее любит, а она – его.

Дом у них стал как проходной двор.

Кто ест, кто ночует, кто милости ищет, кто батюшке душу лечить принес, а его жене Манане – кастрюли драить, раны бинтовать, детей разнимать и батюшке создавать покой и уют.

Подруги дневали и ночевали, Манана по старой памяти включала на полную мощность Роберта Планта, варила кофе бадьями, глупые сороки дымили, реготали и галдели на весь двор.

Соседи считали, что так и положено – попадья может быть только такой, легкомысленной, а то ж умом двинуться можно.

Две девочки-хулиганки уже подрастали, и Манане скоро снова было рожать. В доме бегали собаки и ругался попугай, батюшка стал уже бородатым и ни словом не давал понять, что не так все у него должно быть, служил, помогал, даже интервью давал, книги читал – и сам по себе, и девочкам.

Как-то раз Лика пришла и увидела, что девчонок нет, а батюшка сидит печальный.

– Пришло время, – усмехнулся он. – Пора идти в монахи. Иначе так и останусь протоиереем, а династию надо продолжать, это дело семьи.

– А как же ваша жена? – растерянно брякнула Лика.

– Она знала, – спокойно сказал отец Деметре. – Но не думала, что так скоро.

Больше Лика его не видела, знала лишь по слухам, что в этой странной семье наступила та самая жизнь, которая казалась далекой, как горизонт: батюшка обитал в доме, как драгоценный квартирант, и всегда рядом с ним был монашек. Для пригляду, чтобы не нарушил чего.

И денег жена не у мужа проси – а у монашка, батюшке уже нельзя деньги в руки брать.

А младенца только папа может успокоить, и как раскричится девочка, бегут в церковь Манана с двумя девчонками-хулиганками, и третья – орущий сверток у груди.

Батюшка стал владыкой и сменил имя, уже в третий раз.

Манана с фарфоровым кукольным лицом работала в приюте для сирот, по-прежнему слушала Роберта Планта и дымила, как паровоз, и в ее черных волосах появилась серебряная прядь, как у Индиры Ганди.

Она все знала заранее.

А Лике уже можно было не ходить к нему за интервью.

Оставалось лишь перечитывать старые записи.

– Страх рождает любовь, – так он объяснил суть христианства.

– Как же так, батюшка, – запротестовала Лика: с ним, слава небесам, можно было спорить. – Для меня это непонятно. Разве Бог – это не любовь? Где там место страху?

Отец Деметре усмехнулся: до чего же он был обаятельный.

– Допустим, у тебя есть возлюбленный. И ты хочешь показать ему, какая ты хорошая. Поворачиваешься к нему своими самыми лучшими сторонами, но при этом знаешь, что ты не совсем такая, как ему показываешь. И боишься, что он увидит в тебе что-то неприятное. Ты же любишь его и хочешь любви в ответ?

Странно выходит, думала Лика. Тогда любовь должна порождать страх, а не наоборот.

Наверное, она чего-то не понимает.

– Это вера, – не пытался переубедить ее батюшка. – Ты все время пытаешься подключать ум. А дети просто верят. Ты слишком много читаешь, видимо? Так и бывает с чересчур умственными людьми – они разучаются верить.

Что-то не складывается у Лики с Господом понимания.

Она была повернута к Генриху самыми лучшими сторонами, а он все равно ее не полюбил. Теперь и бояться нечего.

Миранда своего матроса любит и не боится, и все равно счастья нет.

Магия для Миранды

– …Хоть бы он умер. Или женился. Кретин чертов, как его ненавижу…

В предрассветной зимней комнате раздалось хихиканье.

– Эй, девочка! Не успела проснуться, уже ругаешься. Утро надо начинать с добра. Представляешь хоть, как твоей маме трудно: может быть, это ее последний шанс. Или нет, скажем мягче – последняя любовь, я не знаю. Не зря же она за ним гоняется столько лет.