Вера Хоружая - Письма на волю

• Название: Письма на волю
• Автор: Вера Хоружая
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

В 1930 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла книга «Письма на волю».

Из соображений конспирации вместо имени и фамилии автора на обложке стояло: «Польская комсомолка».

Автором этих писем была Вера Хоружая, секретарь Центрального Комитета комсомола Западной Белоруссии, несколько лет томившаяся в польских тюрьмах.

Книга вызвала огромный интерес у читателей и быстро разошлась. Поэтому в 1931 году издательство выпустило второе издание.

Еще раз книга Веры Хоружей была издана в «Молодой гвардии» в 1957 году.

Теперь имя героической дочери белорусского народа стало известно многим читателям. В 1959 году в «Правде» были опубликованы ее записки, относящиеся к 1942 году, к тому времени, когда Хоружая, оставив двух малолетних детей, пошла защищать от врага свою любимую Родину. После этого интерес к жизни В. Хоружей возрос еще больше.

В настоящем издании собраны письма, статьи В. Хоружей и воспоминания о ней. В основу книги положен сборник «Славная дочь белорусского народа», подготовленный Институтом истории партии при Центральном Комитете Коммунистической партии Белоруссии и выпущенный государственным издательством БССР (составители H. С. Орехво и И. П. Ховратович).

В книге раскрыты имена и фамилии большинства лиц, которым адресовала свои письма из тюрем В. З. Хоружая. Расшифрованы также фамилии многих партийных и комсомольских работников Польши и Западной Белоруссии, которые в ряде писем, по конспиративным соображениям, помечались лишь начальными буквами.

Некоторые имена расшифровать не представилось возможным.

В отличие от указанного белорусского издания в данной книге помещен биографический очерк Б. Котельникова о жизни В. Хоружей.

Издательство «Молодая гвардия» выражает благодарность брату В. Хоружей Василию Захаровичу Хоружему, принявшему участие в подготовке издания для «Молодой гвардии».

---

Трудно надеяться на то, что все школы Белоруссии могут сказать про себя: «Учительство обеспечено, есть топливо и пособия».

Всевидящее око комсомольской ячейки должно заглянуть и в этот, до сих пор еще темный уголок. У нас не должно быть ни одной школы не отопленной, с голодающим, нищим учителем. Надо пустить все средства в ход. Агитировать, убеждать, разъяснять, подталкивать сельсоветы.

Договор заключен. Но и на этом комсомольцам успокоиться нельзя. Ведь как только население станет снабжать школу, кулачки и пройдохи там всякие тотчас же позаботятся школу к своим рукам прибрать и учителем командовать. Ведь не редки случаи, когда, как это было в Тверской губернии, кулаки заявляют учительнице:

— Ведь хлеб-то ты, милая, наш жуешь. Значит, нас и слушаться должна. Желаем, чтобы ты детей наших закону божьему обучала.

У нас таких случаев быть не должно.

— Хлеб для школы — кулацкий, а влияние — комсомольское! — говорим мы.

И перед деревенской ячейкой открывается новый фронт — школьный. Прибавляется еще одно условие для того, чтоб ячейка могла считаться хорошей. Лишь та ячейка хороша, где и школа работает и учитель не голодает, — вот что должны помнить ребята комсомольцы.

В. Хоружая

Газета «Юный пахарь», 8 февраля 1923 г.

КАК МЫ ПРИНЯЛИ ПЕРВЫЙ НОМЕР

«Красной смене» — к ее годовщине

Это было во время II Всебелорусского съезда, весной 21 года. Наши ребята уехали на съезд, а мы с нетерпением ждали вестей из Минска, и было у нас немножечко скучновато. Сидим это мы в угоркоме, о делах толкуем, как вдруг — почта!

— Даешь! Ну, что-то новое? Ну, давайте сюда!

Мигом обступили, сверлим глазами пакет, разворачиваем: «Красная смена».

— А это что за штука такая?

Огромными буквами по верху светло-серого листа: «Красная смена» и помельче: «Орган Центрального Комитета КСМБ».

— Да это наша комсомольская минская газета! Эге-ге-ге! Даешь, скорей! Ну-ка покажи!

— Мне, мне дай!

— Да погоди, я еще и сама не видела.

— Хлопцы! Давайте вместе читать все, все вслух!

— Да, да, скорей в сад идемте…

Все переворачивая на своем пути, высоко над головой держа драгоценную газету, ураганом мчимся в сад. Уселись, улеглись, все в кружок, поближе к газете.

— Ну читай, скорей, скорей! Ой, мои ноги, ноги придавили, ребята, полегче!

— Да ну тебя к черту с ногами, без ног жив будешь!

— Тише, молчите же! Читай, читай скорей!

— Да дайте хоть отдышаться, дух перевести…

И быстро-быстро, еле переводя дух от волнения, от радости, от поднятой суматохи, начинаю читать. Но как просто, хорошо написано, ну, совсем как мы разговариваем! Это было самое первое впечатление.

— И картинки есть?

— Да ну? Покажи, покажи!

— Кле-щи!

— Эй, хлопцы, клещи схватили буржуйчика и давят!

— Ха-ха-ха! Ловко, ну и «Смена»! Молодцы ребята!

И опять впились глазами, навострили уши. Дошли уже до подвала (тогда, конечно, я не знала, что нижняя статья так называется). Читаем про каких-то американских и русских мальчиков, о письмах, о Советской России. Не помню уже сейчас, о чем там речь шла, но только всем нам ужасно понравилось. Восторгались единодушно, читали, перечитывали, повторяли отдельные выражения. Пролетели всю газету.

— Ей-богу, хорошо!

— Ну и газета! Это тебе не «Звезда молодежи!».

— Куда там, сравнил!

— «Звезда» какая-то серая, дохлая, скучная. А эта — все отдай, и мало!

— Ура-ра!

И высоко вверх подбрасывали измятый, читаный и перечитанный лист сероватой бумаги. Долго сидели на траве под цветущими деревьями, еще и еще рассматривали и читали газету — говорили о ней, хвалили.

И сразу она как-то стала такой близкой, такой родной, несмотря на то, что Минска, откуда она была прислана, мы и в глаза не видели. Никогда не видали и не знали и писавших в «Смене» С. Климова, М. Шейрмана и других, несмотря на то, что о нас, читавших, там не было ни одной строчки. Бережно, аккуратно складывали газету, прятали, спорили, кому держать ее, потом разворачивали, опять читали и с нетерпением ожидали второго номера.

В. Хоружая

Газета «Красная смена», 5 мая 1923 г.

ПОСЛЕДНЯЯ БОЕВАЯ СТРАНИЦА

Октябрьский праздник. Третья годовщина. Торжественные собрания, митинги, масса народу. А над городом, словно беспокойные птицы, носятся вести. Одна нагоняет другую:

— Заняли Давид-Городок. Захватили Туров. Уже в Лельчицах…

«Они» не наступали. Это нельзя назвать наступлением. Они как бы перепрыгивали через десятки верст.

Всю ночь не смыкаем глаз. Клуб — это штаб. Кто только умеет держать винтовку — в отряде. Несли караул, упаковывали дела исполкома и его отделов, дежурили у телефона.

Эвакуируется лишь часть комсомольской организации, только те, кто ничем при защите города помочь не может.

Еще два-три напряженных, тревожных часа — и вдруг:

— Балаховцы в трех верстах от города!

Улицы — клокочущий, стремительно несущийся поток людей. Не под мостом через Припять, а на мосту шумят и вздымаются волны гонимой диким ужасом массы. Напрасно пытаются комсомольцы остановить толпу обывателей, пропустить через мост сначала подводы с патронами и снарядами. Где там! Нет силы, которая могла бы остановить человеческую массу.

А стрельба все ближе, ближе. Ужас растет, ширится. На станции, один за другим, подают поезда. Их мало, на всех не хватает…

Поехали. В вагонах тесно, но все счастливы, что и так уселись. Тревога не улеглась: «Что там, в городе, делается? Многие ли отстали по дороге? Все ли уселись в вагоны?»

Вот кучка комсомольцев, девушки, малыши. Остальные — с отрядом в городе. Тревожный разговор:

— Кургман убит… Да, да, один обыватель сам видел…

— А Гена Золотарь ранен…

Тоскливо, больно до слез. Обидно, почему мы не там, в городе. Сиди тут с обывателями — трусливыми зайцами…

Камнем падает на сердце тяжелая весть: «Город занят». По-балаховски… Не сражались, обошли с тыла. И теперь уже творят суд и расправу над мирными жителями. В поезде плач, причитания, потоки слез…

Комсомольская группа по дороге увеличилась. После занятия города балаховцами отряд распустили, и с последним поездом комсомольцы, состоявшие в нем, успели уехать. Все целы, никто не убит. Дешево отделались.

Вздохнули свободнее. Но не все. Баскин сидит как к смерти приговоренный. Его распекает Котлярский — старый фронтовик:

— Ты знаешь, что такое винтовка? Знаешь, что бы тебе на фронте сделали, если бы ты там бросил ее? О-го-го!

— Исключить тебя из комсомола за это надо, — поддерживает Котлярского другой.

— Но ведь его окружили! Товарищи! Баскин не трус. Просто у него другого выхода не было. А жизнь коммуниста дороже винтовки, — старается защитить товарища Романовская.

Весь вскипел фронтовик.

— Никаких «двадцать»! — орет. — Голову положи, а винтовку бросать не смей! Не имеешь права. Расстрелять тебя нужно!

…Гомель. Общежитие губкома партии. Ночь кое-как переночевали, а наутро заволновались:

— Долго ли мы будем тут дурака валять? И это когда в нашем городе кровь льется…

— Ни в коем случае! Эй, ребята, собирайся! На фронт поедем! — будоражит всех Котлярский.

— Ура-а! Едем! Правильно!

Защелкали затворы винтовок. Надеваются шинели, подсумки. Неожиданно появляется секретарь организации.

— Товарищи, не дурите! Никуда вы не поедете. Без разрешения уездного комитета партии никто не имеет права уехать.

Где там! Разгорячились ребята:

— Поедем, да и все тут! Кто ехать не хочет, ну и не надо. А раздумывать теперь не время.

Целый день бегали по городу, побывали и в губкоме комсомола и в губкоме партии, собирались, обсуждали и решили наутро все-таки ехать. Ехать хотят все. Никто не желает остаться. Малыши, так и те чуть не в слезы, что их оставляют. Решили взять и четырех девушек. Они у нас молодцы! И для них работа найдется.

— Ну, едем…

На позиции комсомольцы отличились. Группой из десяти человек обезоружили сорок балаховцев.

Похвалили их перед строем. Начальник отряда, товарищ Котуро, рад.

— Наши комсомольцы — боевые ребята, молодцы! Босые, оборванные, а все же в тылу не остались, приехали на фронт.

Но радость комсомольцев была непродолжительная, их опять решили отправить в Гомель.

— Ведь вы раздеты, разуты. А холода теперь стоят вон какие. Простудитесь, ни за что пропадете. Поезжайте, ребята, в Гомель. Все равно винтовок на всех не хватает…

Сколько ни просили ребята оставить их на фронте — ничего не помогло. Пришлось уехать.

А в Гомеле опять повезло. Отправлялся на фронт отряд милиции. Винтовок кое-где раздобыли и с ними снова марш-марш на фронт! Не поездом, а походным порядком. Весело было. Шли с песнями. Балаховцы отступают. Товарищи, вперед!