Борис Чичибабин - Собрание стихотворений

• Название: Собрание стихотворений
• Автор: Борис Чичибабин
• Издательство: Бибколлектор
• Жанр: Поэзия
• Год: 2013
• ISBN: 978-617-7013-01-2

Это издание представляет собой наиболее полное собрание стихотворений выдающегося поэта XX века Бориса Алексеевича Чичибабина (1923–1994). Ему выпала трудная судьба: Вятлаг, неприкаянность после освобождения, годы отверженности, замалчивания… Борис Чичибабин разделил всю боль, тревоги и надежды своего народа и выстоял. В своей жизни и поэзии он исповедовал принцип, сформулированный Бетховеном (кстати, это его любимое изречение): «Единственный героизм — видеть мир таким, как он есть, и все-таки любить его». Так он жил, так он писал.

В книгу также включены рукописные сборники 1950-х годов, комментарии к стихам поэта.

---

Тем ценнее, что «простонародность» сочетается в Чичибабине с любовью к книжной культуре, ориентацией на высокую письменную традицию. На память приходят средневековые «мандривнú дякú» (странствующие дьяки), примером которых вдохновлялся Сковорода: их неакадемический стиль мышления вкупе со знанием латыни, Священного Писания, занятиями поэзией и естественными науками[2]… Сквозной символ, давший название лучшей книге Чичибабина, — колокол — обусловлен событиями русской истории, народным вече, но и образом поэта-колокола у Лермонтова, мотивами «Странствующего колокола» Гете и «Песни о колоколе» Шиллера, журналом «Колокол» Герцена. Матерь Смерть, вызывающая фольклорные ассоциации и наводящая на мысль о чичибабинском францисканстве (ср. также «Солнце — брат мой, звезды — сестры…» в стихотворении «Ни черта я не пришелец…»), вместе с тем напоминает невесту-смерть Блока, сестру-жизнь Пастернака, не говоря уже о матери-природе Петрарки (об этом писал исследователь чичибабинских сонетов И. Лосиевский). Мотив пира у Чичибабина в конечном итоге восходит к самому Платону, образ царственного слова — к Ахматовой, а верблюд, олицетворенное долготерпение поэта, связывает его с Цветаевой и Тарковским. В реминисценциях и аллюзиях, к которым прибегает Чичибабин, прослушиваются Данте («та власть, что движет солнце и светила», «мы вызубрим ад до последнего круга», «оставьте навсегда отчаянье и страх, входящие сюда вы»), Аввакум («еще немного побредем»), Сковорода («попавши к миру в сети, раскаиваюсь в этом»), Грибоедов («хлебнули горя от ума», «а судьи-то кто», «родимый дым приснился и запах»), Пушкин («он к ушам моим приник», «как с судна на бал», «народ безмолствует» (и красноречивые варианты: «который век безмолвствует народ…», «народ… молчит, дерьма набравши в рот»), «молясь о покое и воле», «и грусть моя грешна», «изнемогая от духовной жажды» и др.), Лермонтов («а счастья суетною ловлей», «за все, за все тебя благодарю»), Тютчев («мы то всего вернее любим, что нам приносит боль и гибель», «не плоть, а души убивает ложь», «особенная стать», «мир сей посетил в минуты роковые»), Горький («умевшему летать к чемушеньки грести»), Блок («я весь добра и света весть»).

За пренебрежением к профанному времени стоит личностное — с годами все более осознанное — прочтение библейского текста: отречение от суеты сует (один из любимых фразеологизмов Чичибабина, выражающий его отношение к сиюминутному), но с тем, чтобы «от сути золотой отвеявши полову», возлюбить эту живую суть. А потом выйти к людям — «и жизнь отдать за худшего из них». В чем и состоит «одиночная школа любви», притяжение личности к духовной первооснове мира:

Детство в людях не хранится,
Обстоятельства сильней нас, —
Кто подался в заграницы,
Кто в работу, кто в семейность.
Я ж гонялся не за этим,
Я и жил, как будто не был,
Одержим и незаметен
Между родиной и небом.

Не раз бывая на обочине жизни, самом ее краю, Чичибабин открыл для себя условность земных границ — и принес в поэзию переживание метафизической встречи: человека с человеком, слова со словом, наречия с наречием. Это открытие сделало его незаменимым. Однажды Чичибабин услышал от Зинаиды Миркиной молитву, которую полюбил всем сердцем: «Господи, как легко с Тобой, как тяжко без Тебя. Да будет воля Твоя, а не моя, Господи». Он принял известные слова Христа с восторгом неофита, как сказанные сегодня и о сегодняшнем. И вправду: что встает перед внутренним взглядом, когда — живущие в обезбоженном мире — мы вспоминаем Его гефсиманскую ночь? К чему обязывает нас повторение Христовой молитвы? С Чичибабиным вернее догадываешься об ответе: обязательстве жить, приняв реалии нового дня и помня о пославшей нас воле. Отзываясь. Радуясь. Видя ее во всем.

Светлана Бунина

От составителя

В этой книге собраны под одной обложкой стихотворения Бориса Чичибабина (1923–1994), написанные с 40-х по 90-е годы прошлого века. При составлении книги учитывалось своеобразие биографического и творческого пути поэта. Он вошел в литературу в начале 60-х годов, на излете хрущевской оттепели. К этому времени за плечами у Чичибабина четыре года воинской службы (Закавказский фронт, 1942–1945 гг.), пятилетний срок в сталинских лагерях с 1946 по 1951 год. Только два года довелось ему учиться в Харьковском университете: год перед войной — на историческом факультете и год после войны — на филологическом. В июне 1946-го он был арестован по статье за антисоветскую агитацию. Хотя никакой антисоветской агитации, как говорил сам Чичибабин, быть не могло: разговоры, болтовня, стихи… Стихотворение «Что-то мне с недавних пор…», опубликованное в настоящей книге (см. «Стихотворения разных лет»), было предъявлено ему в качестве обвинения. Оказалось, что «хвост» тянулся еще с армии, и, вероятно, по этой причине его из харьковской тюрьмы отправили на Лубянку, в Москву. Там, сидя в одиночной камере, он написал стихотворение «Кончусь, останусь жив ли…», которое впоследствии считал началом своей творческой биографии. Осудили его на пять лет, срок по тем временам, как говорил Чичибабин, смехотворный. Около двух лет он провел в тюрьмах (Лефортово, Бутырской), остальной срок — в Вятлаге Кировской (ныне Вятской) области (Борис Алексеевич всегда испытывал чувство неловкости, когда говорили о его трудной судьбе, о лагерном прошлом, т. к. многим из его поколения выпало пройти через более страшные испытания).

Особенно тяжелый период, вспоминал поэт, пришлось пережить после освобождения из лагеря. Чтобы получить какую-нибудь специальность, он окончил единственно доступные для него как для бывшего зэка, сидевшего по политической статье, бухгалтерские курсы. Работал сначала бухгалтером в домоуправлении, потом в автотранспортном предприятии, вплоть до 1962 года. Этой внешней стороне жизни Борис Чичибабин не придавал решающего значения. Он как-то умел жить, всегда оставаясь самим собой. Главными были для него внутренний мир, его внутренняя свобода. В автобиографической прозе «Выбрал сам» он так писал об этом: «Хоть обстоятельства отучали заниматься литературным делом, отучить быть поэтом невозможно. Это так же, как со свободой. Если есть у человека внутренняя свобода — он будет свободен и в тюремной камере, где пять шагов в длину и шаг в ширину… и эту внутреннюю свободу никто у него не отберет — никакие лагеря, никакие тюрьмы, никакие преследования».

Работая в домоуправлении, он познакомился с Матильдой Федоровной Якубовской и перешел к ней жить, в маленькую чердачную комнату в самом центре Харькова (ул. Рымарская, 1). Во второй половине 1950-х постепенно образовался дружеский круг, состоявший из художников, поэтов, артистов и просто людей, любящих поэзию. По воспоминаниям друзей, пришлось выделить определенный день (среду), чтобы не слишком досаждать хозяевам. Об этих «чичибабинских» средах многие очевидцы сохранили яркие воспоминания. Бывали и приезжающие к родственникам в Харьков известные поэты: Борис Слуцкий, Григорий Левин, Григорий Поженян. Приглашенный на официальное выступление в Харьков, приходил знакомиться Евгений Евтушенко. Борис Слуцкий способствовал публикации стихотворений Чичибабина в журнале «Знамя» в 1958 году.

После выхода первых сборников в 1963 году, почти одновременно в Москве и Харькове, имя поэта стало известно не только в родном городе. Наконец он мог оставить бухгалтерскую работу и перейти на литературную. С 1964 по 1966 год Чичибабин руководил литературной студией при библиотеке Дома культуры связи. Студия пользовалась популярностью у харьковчан: возраст участников был от 16 до 70 лет, — но просуществовала она недолго. В начале 1966-го ее закрыли: поводом послужило занятие, посвященное Борису Пастернаку. Конечно, дух вольнодумства, царивший в студии, тоже сыграл свою роль. По странному стечению обстоятельств, после трехлетней волокиты, Чичибабина в этом же году приняли в Союз писателей. Но после закрытия студии, чтобы иметь какие-то средства к существованию, поэт был вынужден снова пойти на конторскую работу. Он проработал 23 года в Харьковском трамвайно-троллейбусном управлении, занимаясь документацией, деловыми письмами, отчетами в материально-заготовительной службе. Чичибабин всегда подчеркивал, что это была не бухгалтерская работа, которая отнимала бы у него гораздо больше времени и сил. На всех работах он числился под своей паспортной фамилией Полушин (фамилия усыновившего его отчима); Чичибабин — литературный псевдоним по фамилии матери.

В середине 1960-х Чичибабин издал еще две книги в Харькове, но свои «главные», как он сам говорил, стихотворения не мог туда поместить, так как они не прошли бы советскую цензуру; некоторые были напечатаны, но в искаженном виде. Он был недоволен этими книгами, временами даже стыдился их. «При желтизне вечернего огня / как страшно жить и плакать втихомолку. / Четыре книжки вышло у меня. / А толку?» («Уходит в ночь мой траурный трамвай…»).