Ганс Кирст - Покушение

• Название: Покушение
• Автор: Ганс Кирст
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1984

В книге показаны события, связанные с покушением на Гитлера в 1944 году. Автор в художественной форме раскрывает человеконенавистническую сущность фашизма, ничтожество, жестокость и алчность его главарей.

Роман рассчитан на массового читателя.

---

— Вы что, всерьез надеетесь, что я стану пачками отправлять на эшафот людей, которые были моими друзьями, которых я уважал и любил?

— По-видимому, вы смотрите на некоторые вещи слишком односторонне. — Штурмбанфюрер казался обеспокоенным. — Почему бы в данном случае вам не придерживаться мнения, что вы служите справедливости, рейху, фюреру? Выбирайте сами, что вам больше подходит. И вовсе не обязательно делать это напрямую, если это вас так смущает. Меня вполне устроит, если вы передадите в мое распоряжение содержимое вашего портфеля или восстановите по памяти хранившиеся в нем списки. Никаких пояснений от вас не потребуется. Мы остановимся на принятой в таких случаях версии: находка! Ну, что вы на это скажете?

— Нет, — ответил фон Бракведе. — Ваше предложение для меня неприемлемо, потому что содержимое портфеля стоит гораздо дороже, чем моя жизнь.

— Ну хорошо, ваша жизнь плюс жизнь графини Ольденбург и жизнь вашего брата…

— Стоп! — решительно запротестовал граф фон Бракведе. — Моему брату вы не сможете причинить вреда, ведь двадцатого июля вы сами сделали его героем…

— Не будьте слишком самоуверенны, — предостерег капитана Майер. — Как раз героев легче всего устранить. Однако надеюсь, вы не вынудите меня продемонстрировать вам это на практике?

Одним из первых перед «народным трибуналом» предстал бывший генерал-фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен. Поскольку «судом чести» он был изгнан из рядов вермахта, у него уже не осталось ни титулов, ни званий, ни наград. В списках он значился как обвиняемый Вицлебен.

И вот этот обвиняемый Вицлебен стоял перед председателем «народного трибунала», то и дело поддергивая брюки, которые грозили с него свалиться, а Фрейслер время от времени острил по столь комичному поводу. Присутствующие — а в зал заседаний было допущено около двухсот верных слуг фюрера — радостно смеялись, и лишь Кальтенбруннер, который сидел в первом ряду, слегка откинувшись назад, не смеялся. Он окидывал затуманенным взором обвиняемого и ощупывал свой подбородок.

Для начала Фрейслер пустил в ход один из своих излюбленных приемов. Прямо-таки жалостливым голосом он поведал собравшимся, как, будучи в 1940 году членом рейхстага, глубоко растрогался, когда фюрер произвел этого Вицлебена в генерал-фельдмаршалы. И чем же отплатил этот неблагодарный фюреру за его великодушие? Он вступил в преступную связь с субъектом по фамилии Бек.

Эрвин фон Вицлебен, мучимый болями, голодом, своей беспомощностью, попытался объяснить сложность ситуации: он-де понял, что в ходе войны были допущены серьезные ошибки, при этом Гитлера он старался не упоминать.

Фрейслер окриком заставил его замолчать и перешел в наступление:

— Это неслыханное высокомерие — заявлять, что вы можете сделать что-то лучше, чем фюрер!.. Вы что, считаете, что фюрер позволит схватить себя за горло? Вы действительно так думаете?

— Да, именно так я полагал тогда, — ответил Вицлебен.

— Ах, вы полагали! — попытался высмеять обвиняемого Фрейслер. — Какая смесь злого умысла и тупоумия!.. — воскликнул он на публику и перешел к вопросам более мелким: — Вы совершали свои сумасбродные поездки, пользуясь государственным бензином?

Обвиняемый вежливо поправил:

— Моя автомашина работает не на бензине, на ней установлен газогенератор.

Однако Фрейслер моментально возразил:

— И на этом можно экономить!

Свою речь Фрейслер то и дело пересыпал издевательскими выпадами и провокационными вопросами:

— У вас было желудочное кровотечение? Вы были очень больны?

— Да, — ответил Вицлебен.

И Фрейслер торжествующе объявил:

— Стало быть, вы были раздосадованы, что из-за болезни не смогли занять более высокий пост, чтобы претворять в жизнь свои антинародные замыслы.

Он постоянно употреблял такие выражения, как «жалкое честолюбие», «подлое вероломство» и «старческий маразм», и возмущался, негодовал, обличал — в общем, пыхтел, как паровоз под парами. А в своем заключительном слове провозгласил с наигранным благородным пафосом:

— Жизнь и борьба продолжаются. У нас нет ничего общего с вами… Мы неудержимо идем вперед, к тотальной победе!

За несколько секунд перед этим председатель «народного трибунала» Фрейслер приговорил генерал-фельдмаршала Эрвина фон Вицлебена к смертной казни через повешение.

— Вы ведь относитесь к тем людям, которые считают, что познали бога и весь мир? — настойчиво спрашивал Леман драматурга. — А что вы думаете о справедливости, о той, которую называют высшей?

— Дорогой друг, не слишком ли много вы от меня хотите? — покачал своей маленькой головой невысокий подвижный драматург. — Я исследую лишь отдельные человеческие судьбы, пытаюсь по-своему истолковать их…

В этот день Леман появился в подвале задолго до положенного времени. Здесь он встретил драматурга, который, как обычно, делал записи на маленьких листках бумаги. Он утверждал, что обстановка конспиративной квартиры необычайно вдохновляет его. На самом же деле ему хотелось всегда быть в состоянии боевой готовности.

— Зачем вам все это? — размышлял вслух Гном. — Почему бы вам не вести развеселую жизнь со своими актрисами? Они ведь готовы пасть перед вами ниц, только бы вы написали для них роль. Почему я не довольствуюсь обществом студенток, а иду вместе с вами размалевывать стены? И почему граф фон Бракведе, этот умнейший человек, играет сейчас, по всей вероятности, роль трагического героя? Ведь он мог бы, если бы захотел, стать обер-президентом или даже рейхскомиссаром. И почему Штауффенберг не дождался, когда фюрер произведет его в генералы, что было бы вполне естественно, а вступил с ним в борьбу?..

Драматург молча приводил в порядок свои записи.

— Попытайтесь хоть приблизительно объяснить мне это, — настаивал Леман, — ведь вы в конце концов для нас почти Шиллер… В молодости я пожирал его книги, как пудинг…

Драматург заговорил страдальческим тоном:

— То, что вы так настойчиво ищете, называется смыслом жизни. — Он с трудом подбирал слова: — Это одна из многочисленных попыток покончить с нашим бессмысленным существованием…

— А как это воплощается на практике?

— Можно, например, размалевывать стены…

— Или разорвать в клочья главу государства, который является преступником!

— Можно и так.

— Я, кажется, понял, — сказал Гном. — Каждый должен уметь распорядиться своей жизнью так, чтобы можно было спокойно глядеть в глаза людям.

— А это, мой друг, немало.

Леман занялся чемоданом, который он принес с собой. Там находилась взрывчатка британского производства. Такую же взрывчатку использовал в свое время Штауффенберг.

— Кому бы подсунуть его под зад? — задумчиво спросил Леман. — Может быть, тогда я наконец узнаю, что такое смысл жизни в сегодняшней Германии?

— Кто такой комиссар Хабеккер? — спросил Фриц Вильгельм фон Бракведе.

Аларих Дамбровский сочувственно посмотрел на капитана:

— Вам что, грозили им? В таком случае дело принимает серьезный оборот. Этот Хабеккер — отъявленная сволочь, а выражаясь официальным языком, пожалуй, самый удачливый чиновник в этом заведении. Люди, которые попадают в его лапы, или подыхают, или признаются во всем, что он им приписывает.

Бракведе, в помятом сером костюме и голубой рубашке с расстегнутым воротом, взволнованно вскочил с походной кровати и подошел к человеку с перекошенным хитрой усмешкой лицом:

— Вы знаете графиню Ольденбург?

Аларих Дамбровский кивнул:

— Чрезвычайно милая дама. В нашем заведении редко встретишь такие экземпляры. И у нее было, я повторяю, было, очень нежное лицо.

— Значит, ее били?

— Ее несколько раз допрашивали, впрочем, кажется, ничего не добились… — Дамбровский спустил воду и под шум ее сказал: — Графиня находится в соседней камере. Я должен будто бы случайно оставить открытыми обе двери, а затем исчезнуть на некоторое время, чтобы вы смогли поговорить… Это распоряжение Майера.

До Бракведе наконец дошло, что его ожидает. И он вдруг осознал, как ему хочется оттянуть эту встречу. Сознание собственной слабости мучило его, и, чтобы отвлечься, он спросил Дамбровского:

— Откуда вы родом?

— Из Гамбурга, — ответил тот. — Я был рабочим в порту. Теперь по мне этого не видно, не правда ли? Однако у меня до сих пор еще сохранилась силенка: совсем недавно я свернул шею одному генералу. Тот хотел покончить с собой, но неудачно, и я помог ему. С 1933 года я живу на государственных харчах. Вначале я сидел в концлагере Дахау, затем во Флоссенбурге, потом попал в тюрьму Плётцензее и, наконец, оказался здесь.

— И у вас теперь только одна цель — выжить, не так ли?

— Вы, кажется, мыслите так же, как и я, господин фон Бракведе. — Аларих Дамбровский устало сощурился: — Провозглашенная национал-социалистами тысяча лет процветания рейха скоро закончится, может быть, даже в ближайшие месяцы. Но до тех пор надо как-то продержаться и, пожалуй, кое с чем смириться. Например, с видом графини Ольденбург. Тут я, к сожалению, ничем не могу помочь. Вы ведь не хотите, чтобы после стольких лет я лишился звания лучшего шпика в этом специализированном аду?