Михаил Жигжитов - Повести

• Название: Повести
• Автор: Михаил Жигжитов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1986

Повести бурятского прозаика рассказывают о жизни таежников-промысловиков. Со страниц произведений встают яркие, самобытные характеры людей отважных и мудрых.

Автор поднимает важные нравственные проблемы, показывая нелегкий путь обретения человеком своей судьбы.

---

С больших серых глаз словно ветром сдуло сонную пелену. Отбросив доску, Васька соболем выпрыгнул наружу и с вытянутыми руками заметался вокруг юрты.

В открытую дверь неудержимыми волнами ворвался холод. Спавший ближе всех к двери Сватош сначала съежился, а затем начал ворочаться, подвигаясь к огню.

Через тонкую дощатую стенку юрташки сквозь сон он услышал приглушенный Васькин голос: «Дя-а Хабель! Дя-а Ха-а-бе-ель!.. Ха-а-бе-ель!»

В ответ тихо рассмеялась тайга. Смеялись сосны и кедры, приняв образ страшных носатых чудовищ…

Сватош рванулся. Сел и, со сна ничего не понимая, уставился в черную пасть двери. Потом громко закричал: «Что такое? Эй, эй, где вы?!»

Уже где-то в отдалении снова послышался Васькин голос: «Дя-а Ха-абе-ель!.. Эй, черт Ха-абелька-а-а!..»

Расталкивая товарищей, Сватош выскочил на жгучий снег. За ним, проклиная браконьера и Ваську, выползли Бим с Бойченом.

Обдало холодом. Таинственно молчит лохматая тайга. Лишь весело подмигивают далекие пучеглазые звезды. Им нет дела до крохотной кучки мечущихся людей.

Подбежав к лыжам, Бимба взревел медведем:

— Э-э-э, цволочь! Убей Хабельку бурхан! Язба!

— Что такое?

— Лыжа пропадал — Хабелька убегал!

— Оно и так понятно! Прозевал, чертяка! Тьфу, дьявол!

Вспугнутая людским криком сова взлетела на самую макушку корявой лиственницы и удивленно спросила у Малютки-Марикан:

— Чего им надо?

— Ч-ч-черт их з-з-з-знает! — заикаясь на перекатах, ответила речка.

* * *

Удалившись примерно на три выстрела от юрты, Хабель остановился и стал напряженно слушать. От крепкого мороза раздается хлесткий треск деревьев. Порой бухнет упавшая с высоты кухта. А больше ничего не слышно.

«Жди, жди, дурило!.. Напоит тебя густым чаем Ха-бель, жди!» — браконьер ехидно улыбнулся, а потом улыбка сменилась жалкой гримасой: — Вот черт, навязался на мою душу проклятый чех… Житья нету от него… Дождешься пули, погоди ужо… Приберут тебя… как Витьку…»

Грязные, с длинными черными ногтями пальцы притронулись к ушам. Они стали деревянными. «Хо-хо, кажись, растеряю их по дороге… Как же без шапки-то?» Быстро разувшись, размотал суконную портянку и обвязал ею голову. «Теперь догоняйте!» — «Гоняйте-яйте», — отозвалось эхо. А тайга тяжко со стоном вздохнула: «Ох-у-уш-ш-ш-ты…»

У Хабеля отличное зрение. За долгие годы браконьерства он приучился и к ночным походам по тайге. Впрочем, этот навык присущ всем хищникам, как четвероногим, так и двуногим. А поэтому он имел огромное преимущество перед Сватошем и его помощниками.

Перед рассветом Хабель вышел на чумницу, ведущую к Орлиному гнезду. За крутым черным мысом из ущелья вылетела сердитая Давашкит.

Браконьер сошел с чумницы и, спрятавшись за кудрявой елинкой, начал слушать. Долго простоял Хабель в своей засаде. Убедившись, что его не преследуют, перекрестился и тронулся вверх по Давашкит.

Ночная темь сменилась мутно-серой пеленой, сквозь которую начали просвечиваться даже сучья на деревьях. Подойдя к островерхой юрте, браконьер недовольно проворчал; «Ишо дрыхнет тунгус… таво не чухат, что стражники рядом…»

По закону тайги, испросив позволения у хозяина юрты, Хабель отодвинул доску и заполз в темную нору.

— О-бой! Кто пришла так рано?

— Разожги очаг-то… увидишь маскарад, как на святках.

— А-а-а, Хабель! Ты сдурела, чо ли?

— Вот те сдурела… Небось сдуришь от такова…

— Ты чо баишь… Остяк понимай нету.

— Ох, Оська, чуть живой я… Всю ночь удирал от Зенона… Чего тут понимать-то… Одевайся и иди к устью Давашкит. А я немножко вздремну… Утром оне должны прийти по моей чумнице… Пропусти их и выстрели три раза. Услышу и смоюсь через Орлиное гнездо, туда они не сунутся… Понял?..

В маленьких медвежьих глазках эвенка засверкали злые огоньки:

— Буду стрелять Зенонку!

— Ты, паря, дело толкуешь, а я думал, духу не хватит у тебя.

— Убить нада… Чо пули жалеть?

— Мотри, Оська, убьешь — Малютка-Марикан будет твоя. Не убьешь — самого кончат.

— Остяк умейт стрелять, — сердито сопя, эвенк вышел из юрты.

* * *

Скала из черного гранита нависла над суровой Давашкит. Прямо под ней, минуя узенькую речную полынью, змеится чумница Хабеля. Зоркие медвежьи глазки, не отрываясь, следят за белой змейкой. Остяк уже все обдумал: «Зенон дойдет до верхней кромки полыньи — пуля убьет его на этом месте. Остальные стражники подбегут спасать своего товарища — здесь они тоже получат по пуле… А потом столкнуть их в полынью, и делу конец. Ищите… Грех простит Бараг-хан-ула[22], поставлю ему шкалик спирта. Дал я твердый таежный зарок убить Зенона — надо сделать. А там трава не расти! Раз отобрали мою Малютку-Марикан, без нее лучше не жить мне… В своей тайге… на своей речке… прячусь, как проклятый вор. Зачем мне такая жизнь!»

Длинный черный ствол берданки нацелился и застыл в ожидании своих жертв. Солнце уже давно оторвалось от вершины Орлиного гнезда. «Почему отворачивает светило свое лицо от нас?.. Повернись бы сейчас к нам — все стало бы по-иному… Тепло!» — мечтает Остяк. Он трясется от холода, но терпеливо ждет своего недруга.

Солнце перевалило за полдень. Стало ясно, что Зенон по какой-то причине не стал преследовать Хабеля. «Пожалел своих стражников, — заключил браконьер, — он знает, что за Хабелем им не угнаться… О-бой! Хабель великий лыжник!» Эвенк закурил и с невеселыми, тяжелыми мыслями направился к своей юрте. «Надо менять место, а то застанут голого в юрте. Что делать тогда? Обманывать, как Хабель, я не умею, — рассуждает Остяк. — Все труднее становится промышлять соболя в родных местах… что мне делать? Все мои предки охотились здесь… Придумали какой-то заповедник. Кому он нужен? Зенон расплодит соболей… Заберет их себе и увезет на родину. Он же чужеземец. У наших-то глаза где… Всех начальников перехитрил… Ох, беда, беда!»

Остяк уже давно дошел до юрты и, объятый думами, ничего не замечая, стоял у входа.

Очнувшись, он заполз в свою конуру. В юрте было так холодно, что у Хабеля заиндевели брови, но он, скрючившись по-собачьи, продолжал спать. Замерзшими пальцами эвенк стал ворочать остатки углей, но они были холодные. Покачав головой, он достал кремень и трясущимися руками долго высекал искру. Прошло довольно много времени, когда запылал костер и оживил унылую темную юрту. Высунувшись из юрташки, он набил снегом котелок. Молочной белизны снег, побывав в грязных руках, делался темно-бурым, но таежник не обращал на это внимания, подвесил котелок над костром.

Хабель, согревшись, начал распрямляться. Остяк, посмотрев на товарища, покачал головой.

— Шибко Петрован устал… всю ночь бегали два брата — волк да он…

В котелке забулькала бурая жижица. Эвенк достал из кожаного мешочка кусочек чаю, повертел его и, отломив часть, кинул в котелок.

— Жидкий будет, как у скупого… Но что поделаешь, делить нада на три ночевки… Сухарей на двоих не хватит… Мало-мало голодать будем — дело привычное. Эй, Петруха, чай пить да уходить нада…

Хабель, промычав, повернулся на другой бок и захрапел пуще прежнего.

— …Ставай, бурундук, засоня! — Костлявый кулак Остяка довольно крепко стукнулся о ребра Хабеля.

— Ты пошто, паря, дерешься-то, — поднялся браконьер. Сонно улыбнулся и попросил трубку.

— А свой табак где?..

— Потерял, братуха…

Вдруг, вспомнив что-то страшное, уставился на эвенка. Видимо, поняв без слов этот встревоженный вопрошающий взгляд, Остяк лениво выдавил: «Нету… не стрелял». Хабель облегченно вздохнул.

— Слава богу… Отвело.

— Чо, жалко Зенона?

— Понять, Оська, не могу, башка не варит… бываю злой на него, ажно так и разорвал бы… А бывает, жалею. Один раз водил его, водил дьявола целых пять ден. Вижу, уже третьи сутки его поняга пуста. Ночью подкрался к его отогу. Смотрю, сидит он у огня и швыркает одну водичку — жалко стало. Тоже ведь наш брат, таежник! Да и у меня харчишка негусто оставалось. Но ведь я-то попутно и рябчика подстрелю, где глухаря, а он-то даже мышонка не тронет… Заповедник! Подумаешь… Чудак какой-то, ей-бог… Положил на чумницу я половину сухарей и ушел. А завел-то, Оська, я его туда, где твой дед оленей не пас. Не будь моих сухарей — капут бы ему… Верная смерть.

— Тьху, тьфу, совсем дурной Хабелька! — плюется эвенк.

Хабель усмехнулся и пожал плечами.

— А как-то он заблудился. Уже лежал на боку, словно заморенный теленок. Совсем собрался на тот свет. Так да сяк, вывел я его на чумницу и ушел домой…

— Э-э-эх, Хабелька, ты большая дурака! — Остяк сердито сплюнул и, обжигаясь, большими глотками начал пить чай.

К вечеру второго дня Хабель с Остяком достигли вершины гольца Орлиное гнездо. Здесь под исполинской гранитной «церковью» они спрятали капканы.