Уильям Локк - Счастливец

• Название: Счастливец
• Автор: Уильям Локк
• Издательство: Издательский центр «Единорог»
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-900116-16-6

В романе «Счастливец» мы встречаемся со старинным сюжетом, неизменно вызывающим симпатии читателей, — сюжетом Золушки. Только здесь он относится не к девочке, а к мальчику.

Это необыкновенная история о том, как маленький оборвыш, заброшенный, никем не любимый, истязаемый собственной матерью, но талантливый и очаровательный, как экзотический цветок, становится мужчиной, красивым, как греческий бог, и благородным, как король. Ведомый своей счастливой звездой, он идет по жизни, покоряя сердца, достигая высот и… терпит катастрофу. И все-таки, верный себе, выходит из нее победителем. Ну, а потом, как в настоящей сказке — и в настоящей жизни — женится на принцессе…

Оба романа не только занимательны по сюжету: их автор блещет эрудицией и, развлекая читателя, обогащает его массой интересных сведений. При этом романы легко и приятно читаются, благодаря своеобразному стилю Локка — доверительному и в то же время ироничному, проникнутому чисто английским юмором.

---

Когда подсчитывали уже последние голоса, вошел служащий с письмом к Полю. Оно было доставлено посыльным. На конверте он узнал руку Джен. Он вскрыл его и прочел:

Мистер Фин умирает. Доктор говорит, что он не переживет ночи. Приезжайте, как только сможете.

Джен.

Около здания мэрии улица была забита народом. Люди прорывались сквозь ряды полиции, охранявшей подступы к парадной лестнице и подъезду. Люди висели на столбах электрических фонарей над головами толпы. Люди длинной линией вытянулись спиной к окнам магазинов на противоположной стороне улицы. Несмотря на холодную ночь, окна домов были открыты. В кулуарах мэрии, за стеклянными дверями, виднелось несколько фигур, двигавшихся взад и вперед, приходящих и уходящих, — членов комитетов, журналистов, служащих. Начал моросить дождь, но толпа не обращала на него внимания. Засверкали блестящие от влаги капюшоны непромокаемых плащей полицейских. Толпа хранила порядок, сдерживаемая внутренним напряжением. Все глаза были устремлены на безмолвное ярко освещенное здание, откуда должны были сообщить результаты.

В одном окне второго этажа был выставлен большой белый щит, пока совершенно чистый и загадочный. Под прямым углом к одной стороне здания тянулась Гей-стрит, шумные трамваи пробегали по ней взад и вперед, и все сидящие в них обращали взгляды к белому щиту в надежде прочесть не нем результаты выборов.

Вдруг показался человек, вышедший из зала в кулуары. Он бросил какие-то слова дожидавшимся там людям, те сразу зашумели и затем исчезли. Человек прошел в раскрывшиеся двери и показался под портиком над лестницей. Огромная толпа задвигалась и зашумела, и весть быстро пронеслась по рядам.

— Савелли. Большинством 1370 голосов.

И тотчас же раздались дикие возгласы торжества, толпа разбилась на тысячи волнующихся, как вспененное море, групп. Люди плясали, кричали, хлопали друг друга по спине, все пришло в движение. Белый щит осветился цифрами:

Савелли — 6135.

Фин — 4765.

Опять раздались шумные вопли, потом большое двойное окно в центре второго этажа распахнулось, и в нем окруженный мэром и служащими, появился Поль.

Он оперся о чугунную перекладину и взглянул вниз, на творившееся там столпотворение. Его уши были оглушены шумом, глаза ослеплены огнями и тысячами скрещивавшихся отблесков от движущихся лиц, рук, шляп и платков. Еще не родился человек, который мог бы без волнения принимать неистовые овации толпы. Клубок подкатил к горлу Поля, ведь в конце концов восторг толпы был искренен. В эту минуту он был идолом населения. Из-за него такое количество народа дожидалось под холодным дождем, в грязи, и теперь напоминало кипящий котел человеческих страстей. Поль сильнее сжал перекладину и закрыл глаза. Как во сне, услышал он позади себя голос мэра:

— Скажите несколько слов. Они не услышат вас, но это неважно.

Тогда Поль выпрямился, глядя на бушующую толпу. Потом поискал в карманах и внезапно поднял руку, держащую письмо, и подождал, пока волнение несколько улеглось. Теперь он овладел собой. Он хотел сказать несколько слов, которые обдумал, и знал, что если он сможет добиться, чтобы его выслушали, то скажет их так, как обдумал. Наконец, наступило сравнительное спокойствие.

— Джентльмены, — сказал он, махая письмом, — мой противник скончался.

Он остановился. Эти слова, такие неожиданные, так странно отличающиеся от обычных благодарственных речей, побежали по рядам толпы, из ряда в ряд.

— Я говорю перед лицом смерти, — сказал Поль и снова остановился.

Волнение прокатилось, как длинная волна, по улице, наступила тишина и проникла в открытые окна.

— Я прошу вас выслушать меня, потому что должен сказать вам нечто очень важное. — И голос его прозвучал громко и ясно. — Вчера вечером мой противник был принужден сознаться, что тридцать лет тому назад он отбыл тюремное заключение. Этот удар после долгих лет искупления, затраченных на служение Богу и ближним, убил его. Я хочу публично засвидетельствовать, что я, его противник, не участвовал в низком ударе, повергшем его. И хочу объявить также: он — мой собственный отец. Я, Поль Савелли, — сын моего противника Сайлеса Фина.

Сильный шум и ропот поднялся из охваченной волнением толпы, но лишь на мгновенье, потому что покров трагического лег на нее, как мрачная вуаль. Поль продолжал:

— Позднее я сделаю достоянием гласности причины, заставившие и его, и меня изменить имя. Сейчас же достаточно установить факт нашего родства и нашей взаимной дружбы и уважения. Что я благодарю вас за избрание, об этом не приходится говорить; и я сделаю все, что будет в моей власти, в пользу того великого дела, представителем которого вы избрали меня. Я сожалею, что не смогу сегодня поговорить с вами в другом месте, как намеревался. Я должен просить вас разрешить мне немедленно отправиться туда, куда призывают меня мой долг и мое сердце, — к смертному одру моего отца.

Он поклонился и жестом простился с толпой. Вернувшись в зал, он прочел удивление на вытянувшихся лицах собравшихся. Снаружи доносилось глухое гуденье расходившейся толпы. Мэр, первым нарушив молчание, произнес несколько банальных слов сочувствия.

Поль поблагодарил его. Потом обратился к Вильсону:

— Простите меня за все, в чем я был не прав сегодня. Причина тому, как видите, совсем особенная.

— О, я вполне представляю себе это, — сказал Вильсон.

— Теперь вы видите, что, я не аристократ.

Вильсон взглянул в лицо молодого человека, увидел стальной блеск темных глаз и гордый изгиб губ и с внезапным волнением пожал его руку:

— Это все ничего не значит. Вы все же аристократ.

Поль ответил, не улыбаясь:

— Я смогу выдержать всю эту историю, вот и все. — Он вынул записку из кармана: — Хотите оказать мне последнюю услугу? Зайдите в клуб консерваторов, расскажите собравшимся там все, что случилось, и передайте эту записку полковнику Уинвуду.

— С удовольствием, — ответил Вильсон.

После этого Поль обменялся рукопожатиями со всеми своими сотрудниками, поблагодарил их и, прося не провожать его, прошел к боковому выходу, где его ждал автомобиль. Огромная толпа стояла по обеим сторонам улицы, сдерживаемая полисменами. Знакомая хромая фигура вынырнула из темноты около двери, держа в руках шляпу, и Барней Биль хрипло прошептал:

— Желаю тебе удачи, сынок.

Поль взял старика за руку и подвел к автомобилю.

— Садитесь, — сказал он.

Барней Биль уперся:

— Нет, сынок, нет.

— Не в первый раз нам ехать вместе. Влезайте. Вы мне нужны.

Старик позволил увлечь себя в роскошный автомобиль, и Поль уселся вслед за ним. И, быть может, в первый раз в истории больших выборов победивший кандидат уехал после объявления результатов выборов в мертвом молчании, в сопровождении самого незначительного из своих избирателей. Но все в толпе обнажили головы.

21

— С ним случился удар вчера, ночью, — сказал вдруг Барней Биль.

Поль повернулся к нему:

— Почему же меня не известили?

— А разве ты помог бы ему?

— Понятно, нет!

— Мог ли ты сделать для него что-нибудь приятное?

— Меня должны были известить.

— Тебе предстояло достаточно неприятностей и помимо того, сынок!

— Это уж мое дело, — возразил Поль.

— Джен и я, будучи тоже ответственными, имели смелость, если можно так сказать, считать это также и нашим делом.

Поль нетерпеливо барабанил по колену.

— Ты не сердишься, сынок? — спросил жалобно старик.

— Нет, не сержусь, на вас с Джен, во всяком случае. Я знаю, что вы поступали так, как считали лучше, из любви ко мне. Но вы не должны были меня обманывать. Я думал, это было только нервное потрясение. Вы ничего не сказали мне, а Джен, когда я говорил с ней сегодня утром, даже не намекнула на серьезность положения. Поэтому я говорю, что вы обманули меня.

— Но я уже сказал тебе, сынок…

— Да, да, знаю. Я не упрекаю вас. Но разве вы не видите? Я с ума схожу от лжи. Мне смертельно тяжело от нее. Я по горло увяз в трясине лжи с самого детства и я адски измучился, выбираясь на твердую почву. Теперь для меня — только правда. Клянусь, ничего кроме правды!

Барней Биль, сидевший, сгорбившись, на переднем сидении автомобиля, как привык сидеть на подножке своего омнибуса, повернул голову.

— Я необразованный человек, — сказал он, — хотя и немало перечитал в свое время, но я пришел к некоторым выводам в моей, так сказать, разнообразной карьере, и один из них — тот, что если ты в парламенте пойдешь вот так же, по пути правды, ты будешь похож на быка в посудной лавке, и они схватятся за палки и колья, чтобы выгнать тебя. Сэр Роберт Пиль, старик Гладстон, Дизраэли — все эти старики прошли через это. Им пришлось идти на компромиссы. Компромисс, — старик любовно остановился, по своему обыкновению, на литературном словечке, — компромисс — вот что придется тебе испытать в парламенте.