Василий Дюбин - Анка

• Название: Анка
• Автор: Василий Дюбин
• Издательство: Картя Молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

«Анка» — роман-трилогия о жизни рыбаков Приазовья. В центре его — колхозная активистка, председатель сельсовета. Она мужественно выстояла в тяжелые годы Великой Отечественной войны, а потом вместе с земляками строила новую счастливую жизнь.

---

— Что случилось? — с деланным удивлением спросил Павел.

— Да вот, хотела в окно сигануть. Удирать вздумала…

— Выйди! — крикнул ему атаман.

Полицай вышел. Павел прошелся по кабинету, сел за стол и, качая головой, с укором проговорил:

— Ай-яй-яй… И не стыдно вам, Анна Софроновна, с полицаями драться? Окна бить?.. А помните, когда вы изволили вызвать меня в этот же кабинет, я вел себя тихо, спокойно, вежливо…

— Где Валя? — перебила его Анка.

— В надежных руках… Если не забыли, тогда вы меня выгнали из кабинета, опозорили… А я с вами, Анна Софроновна, по-хорошему…

— Перестань кривляться… мерзавец.

— Зря оскорбляете, Анна Софроновна, я понимаю, вы волнуетесь…

— А ты торжествуешь? Гадина. Недолго придется тебе ликовать.

— Прикуси язык, Анка. Твоя судьба в моих руках. Хочу — казню, хочу — помилую, женой атамана сделаю…

— Женой предателя? Немецкого лизоблюда? Никогда!

— Добром не пожелаешь — в дугу согну.

— Не согнешь! — вскинула Анка голову, бросила на Павла гневный взгляд. Глаза ее горели неистребимой ненавистью, побелевшие губы мелко дрожали. — Не согнешь…

Павел желчно усмехнулся.

— Согну. Недавно Танька Зотова то же самое говорила… тут, в этом самом кабинете, на этом самом диване… А потом и надломилась… Теперь она каждую ночь ко мне домой ходит…

— Неумело врешь, — презрительно произнесла Анка. — Не таковская Таня, чтоб к немецкому наймиту ходила.

— А вот и ходит. Постель мне разбирает, ноги моет, перину взбивает. Огонь бабенка! От ее ласки сгореть можно… Но мне полюбовница без надобности. Жена нужна мне!.. А ты, перед людьми и перед богом, моя жена. И будешь ею.

— Да я бы лучше удавилась…

— Сам удавлю, ежели не станешь жить со мной по согласию.

— Не бывать этому. Запомни, «атаман»!

— Будет! — гневно вскричал Павел. — Девкой распутничала со мной, нагуляла ребенка, а теперь артачишься?

— Я не распутничала, а была дурой… Поверила, будто человек ты.

— Когда же ты поумнела? Когда в комсомол вступила? Или когда стала коммунисткой?..

Отвернувшись, Анка молчала.

— Ладно. Ты у меня по-другому заговоришь. Сама заговоришь. Я с тобой панькаться не стану. Ишь ты! Она еще брезгует мною… Эй, орелики!

Вошли полицаи.

— Отведите ее. Да привезите с гумна соломы.

Полицаи вели Анку по улице. В чистом небе медленно плыл ущербный месяц. На зыбком море искрилась серебристая лунная дорожка. Хутор затаился в сторожкой тишине, ни огонька, словно в куренях вымерло все.

— Стой! — скомандовал полицай, открывая калитку.

— Куда вы меня? — отшатнулась Анка, узнав высокие ворота двора Белгородцевых.

— Иди, иди, большевистское отродье, — полицай грубо толкнул Анку в спину.

— Осторожнее! — раздался позади насмешливый голос Павла. Вы, соколики, понежнее обращайтесь с нею, — и усмехнулся. — Ну, ведите ее в светлицу.

Рядом с домом во дворе находился глубокий погреб, куда вели широкие каменные ступени. Когда-то, еще при жизни матери Павла, там стояли бочки с соленьями, зимние запасы овощей. Теперь погреб пустовал. К нему и подвели Анку. Полицай отодвинул железный засов, отворил тяжелую дверь.

— Вот твоя светлица, полезай. Не выпущу, покуда сама не попросишься и не будешь ласкова со мной, — сказал Павел.

— Не дождешься, — и Анка сама шагнула вниз, исчезла в темноте погреба.

— Дура. Если покоришься…

— Не покорюсь продажной душонке! — оборвала его, как отрубила, Анка.

Полицай закрыл дверь, загремел засовом.

— И черт с тобой! — в исступлении закричал Павел. — Можешь сидеть там, пока совсем не истлеешь!

XXIII

Помрачнел атаман, ходил темнее черной тучи. Затаил на Анку жгучую злобу. Бессильная ярость душила его.

«Что же придумать, чтобы сломить ее упрямство?..» — напрягал он мозг. Однако так и не мог ничего придумать. Только все больше озлоблялся, чувствуя превосходство Анки.

— Брось кручиниться, атаман, — сказал лейтенант, к которому забрел не находивший себе места Павел. — Пей, — немец пододвинул наполненный стакан.

— Шнапс? Не могу. Поганое зелье.

— А самогонки?

— Это стоящий напиток…

Поздним вечером провожал лейтенант захмелевшего Павла. Около Дома культуры атамана ждал полицай. Прощаясь, лейтенант предложил:

— А давай-ка мы эту твою упрямую красавицу в Германию отправим…

— Ну, нет, — перебил его Павел. — Самим богом предназначена ей погибель от моей руки. Что мое, то уж мое.

— Поступай, как знаешь, в твои интимные дела мы вмешиваться не станем. Только смотри: надо подобрать хорошую партию. Отбери самых здоровых. Германии нужны сильные рабочие руки.

— Будет сделано. Прощевай…

У своего куреня Павел остановился и после минутного размышления сказал полицаю:

— Приведи Татьяну Зотову. И немедля. Скажи, атаман требует.

— Или приведу, или волоком приволоку. Стоит только атаману приказать.

Павел вошел во двор. В лунном свете различил фигуру полицая, шагавшего взад-вперед перед дверью погреба.

— Молчит? — спросил Павел.

— Нет, подает голос.

— Что же она говорит?

— Про дочку спрашивает…

— А меня не звала?

— Даже не поминает.

— Вот упрямство! Прямо-таки сатанинское… — процедил сквозь стиснутые зубы Павел и направился в дом. Поднявшись на крыльцо, обернулся, крикнул полицаю: — Жрать-то ей даете?

— А как же, атаман.

— Ну и что она?

— Лопает, — хихикнул полицай.

Таня с трудом переступила порог горницы. Полицай плотно прикрыл за нею дверь, а сам остался в прихожей. Понурив голову, Павел сидел на стуле, облокотившись правой рукой на стол; левая плетью повисла вдоль тела, точно перебитая. Заслышав шаги и скрип двери, Павел медленно поднял голову и уставился на Таню помутневшими глазами.

— Пришла?

— Ты же звал?

— Звал. А чего же ты… такая дохлая?

— Болею.

— Чем?

— Всем болею, — вздохнула Таня.

— Садись.

Таня устало опустилась на стул. Помолчали. В прихожей играли в карты полицаи. Оттуда то и дело доносились крики, матерная брань. Павел усмехнулся.

— Живой народ… Смекалистый… исполнительный. А при советской власти их в тюрьмах гноили. Скажи, товарищ коммунистка, правильно это было? Справедливо поступали большевики?..

Таня не ответила.

— Понятно. Ведь твой муж тоже коммунист. Как же ты их можешь осудить…

Помолчали. Павел сбросил с себя мундир и, кряхтя и отдуваясь, принялся стаскивать тесные сапоги.

— Я ему, этому пирожнику, то бишь сапожнику, руки-ноги повыдергаю… А еще мерку снимал, сучий сын… Помоги-ка, что сидишь, как засватанная.

Таня стащила с него сапоги.

— Разбери постель.

Таня повиновалась.

— А теперь разоблачайся и прыгай в постель.

— Павел… что ты? — в страхе отступила к двери Таня. — Окстись! В своем ли ты уме?

— А что особенного?

— Ну, знаешь, всему есть предел. Глумиться над собой не позволю. Так и знай!

— Значит, моя доброта и мои ласки — глумление?

— Я — мужняя жена, а не… — Она задохнулась. — Лучше петлю на шею, чем такое бесчестье…

— Вот как! Значит, по-прежнему упрямишься? А я-то полагал, что ты одумалась. Гордиться должна, что станешь атаманской полюбовницей.

Таня, закрыв лицо руками, затряслась в беззвучном плаче.

— Ладно. Покаешься, пожалеешь, да будет поздно. Завтра же отправлю в Германию. На рынок! Как рабочий скот! — захрипел Павел, хватаясь за горло, — его душили спазмы.

— Куда угодно, но позора на свою голову не приму, — голос Тани прерывался от рыданий.

— А я говорю — пожалеешь, сука… — Павел открыл в прихожую дверь. — Эй, соколы! Отдаю ее вам до утра. Только до утра. Да не тут, не в курене… А чтоб не кричала, кляп ей в рот, и тащите в сарай.

Но Таня и без того не могла кричать: у нее пропал голос. Ей показалось, что фитиль в лампе моргнул и угас, а она, провалившись сквозь пол, с невероятной быстротой падала в бездонную темную пустоту. Но это только казалось Тане. Потеряв сознание, она упала на длинные и узловатые руки полицая…

На рассвете, когда в хуторе все спали, к Дому культуры подкатил грузовик. В кузове на откидных скамейках сидело двадцать автоматчиков. В двери показался заспанный немецкий лейтенант, начальник Бронзокосского гарнизона. Он вполголоса произнес несколько слов по-немецки. Автоматчики попрыгали на землю и поспешно скрылись в Доме культуры. Машина развернулась. Спустя несколько минут грузовик скрылся за хутором, оставив за собой медленно оседавшее облако пыли.

А с восходом солнца полицаи и солдаты сгоняли хуторян к правлению. Старики и подростки, женщины и девушки шли на сбор, охваченные смутной тревогой. Они предчувствовали, что атаман затеял что-то недоброе. Таня находилась в правлении, в кабинете Павла, ее привели полицаи еще спозаранку. Последним в сопровождении солдата и полицая пришел Бирюк. Он огрызался на полицая, отталкивал от себя солдата, еле волочил ноги и прихрамывал, опираясь на палку. Павел исподлобья посмотрел на Бирюка.