Эмили Бронте - Грозовой перевал

• Название: Грозовой перевал
• Автор: Эмили Бронте
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-88353-601-3

Это история роковой любви Хитклифа, приемного сына владельца поместья «Грозовой Перевал», к дочери хозяина Кэтрин. Демоническая страсть двух сильных личностей, не желающих идти на уступки друг другу, из-за чего страдают и гибнут не только главные герои, но и окружающие их люди. «Это очень скверный роман. Это очень хороший роман. Он уродлив. В нем есть красота. Это ужасная, мучительная, сильная и страстная книга», – писал о «Грозовом Перевале» Сомерсет Моэм.

…Если бы старый Эрншо знал, чем обернется для его семьи то, что он пожалел паренька-простолюдина и ввел его в свой дом, он убежал бы из своего поместья куда глаза глядят. Но он не знал – не знали и другие. Не знала и Кэтрин, полюбившая Хитклифа сначала как друга и брата, а потом со всей пылкостью своей юной натуры. Но Хитклифа не приняли в семье как равного, его обижали и унижали, и он долго терпел. А потом решил отомстить. Он считает, что теперь все, кто так или иначе связан с семьей Эрншо, должны страдать, причем гораздо больше, чем страдал он. В своей мести он не пощадит никого, даже тех, кто к нему добр. Даже любящую его Кэтрин…

---

– Боюсь ли я смерти? Нет, – ответил он. – У меня нет ни страха, ни предчувствия, ни надежды на нее. Да и откуда им взяться? У меня крепкое сложение, я не предаюсь излишествам, занятия мои не связаны ни с опасностью, ни с риском. Значит, мне на роду написано оставаться среди живых до тех пор, пока голова моя не поседеет, и, возможно, так и будет. И все-таки в моем нынешнем состоянии мне долго не протянуть! Я ведь каждодневно должен напоминать себе дышать, почти что напоминать своему сердцу биться. Это как пытаться разогнуть тугую пружину. Я буквально заставляю себя совершать простейшие действия, если на них не толкает меня один-единственный помысел, я заставляю себя обращать внимание на что-то живое или мертвое, если оно не связано с одной всеобъемлющей идеей. Есть у меня только одно желание, и все мое существо, все мои способности направлены на его достижение. Так давно я вступил на этот путь и следую по нему с таким упорством, что, я убежден, желание это будет исполнено, ведь оно поглотило все мое существование. Не было у меня жизни – а лишь одно предвкушение того, что будет. Мое признание не принесло мне облегчения, так пусть хоть поможет понять некоторые перепады моего настроения, которые иначе и не объяснишь. Видит Бог, битва эта слишком затянулась, скорей бы она закончилась!

Он принялся мерить шагами комнату, бормоча под нос ужасные вещи, и очень скоро я пришла к тем же, что и Джозеф, выводам: муки и угрызения совести превратили жизнь Хитклифа в ад на земле. Я ломала себе голову, чем это может кончиться. Хотя раньше он почти ничем не обнаруживал своего душевного состояния, оно в последнее время стало для него привычным, да и сам он это признавал. Но ни одна живая душа не догадалась бы об этом по его облику и поведению, как не догадались и вы, мистер Локвуд, когда встречались с ним. В ту пору, о которой я говорю, он оставался почти таким же, как тогда, когда вы его видели, только еще больше полюбил одиночество и еще меньше разговаривал на людях.

Глава 34

После этого вечера мистер Хитклиф избегал встречаться с нами за едой, однако не запрещал Гэртону и Кэтрин занимать свои места за столом. Хозяину Грозового Перевала явно не хотелось идти на поводу своих чувств, поэтому он решил, что лучше сам будет держаться подальше от остальных домочадцев, а есть раз в день казалось ему вполне достаточным.

Однажды ночью, когда все обитатели Перевала уже лежали в постелях, я услышала, как он спускается по лестнице и выходит через парадную дверь. Я не слыхала, чтобы он вернулся, и утром обнаружила, что его все еще нет. Это было в апреле: погода стояла теплая и приятная, трава зеленела, щедро вспоенная дождями и весенним солнцем, а две карликовые яблоньки у южной стены цвели наперегонки друг с другом. После завтрака Кэтрин настояла, чтобы я вынесла кресло и села со своей работой под елями у угла дома. Она же уговорила Гэртона, который к тому времени уже полностью залечил свою руку, вскопать и засадить ее маленький садик, который она была вынуждена перенести в этот уголок сада, чтобы не слышать жалоб Джозефа. Я наслаждалась весенними запахами и дивным синим небом над головою, когда моя юная леди, убежавшая к воротам, чтобы выкопать там первоцвет для бордюра клумбы, вернулась с совсем малым количеством корней этого растения и сказала нам, что сюда идет мистер Хитклиф.

– И он говорил со мной, – добавила она в непонятном смущении.

– Что он сказал? – спросил Гэртон.

– Велел мне убираться сейчас же, бежать со всех ног, – ответила она. – Но он выглядел при этом совершенно не похожим на себя, я даже замешкалась, чтобы рассмотреть его получше.

– И как же он выглядел? – задал вопрос Гэртон.

– Ну, можно сказать, что он был почти что радостен и весел. Да нет, не «почти что», а очень радостен, и еще он был очень взволнован и даже как будто какой-то шальной, – промолвила она.

– Значит, ночная прогулка его так развлекла, – заметила я притворно беспечным тоном. На самом деле я была удивлена не менее Кэтрин. Мне очень хотелось проверить, не ошиблась ли она, ведь увидеть хозяина веселым нам случалось ох как нечасто. Я придумала какой-то предлог, чтобы войти в дом. Хитклиф стоял в дверях, он был бледен, он весь дрожал, однако глаза его горели странным радостным блеском, полностью изменившим выражение его лица.

– Будете завтракать? – спросила я. – Вы, должно быть, проголодались, проведя всю ночь на улице.

Мне очень хотелось узнать, где же он был, но спросить его напрямую я не решалась.

– Нет, я не голоден, – быстро ответил он, отвернувшись, как будто догадавшись, что я пытаюсь определить причину его хорошего настроения.

Я растерялась, не зная, стоит ли сейчас лезть к нему с наставлениями, но потом все-таки решилась:

– По-моему, не очень-то хорошо бродить по ночам по округе вместо того, чтобы лежать дома в постели, особенно в это время года, когда так сыро. Позволю себе заметить, что вы можете простудиться или свалиться в лихорадке. Посмотрите на себя: с вами сейчас творится что-то неладное!

– Ничего такого, что бы я не смог перенести, – ответил он, – и перенесу с превеликим удовольствием, но при условии, что ты от меня отстанешь. Входи в дом и не докучай мне больше.

Я подчинилась. Проходя мимо него, я заметила, что он дышит часто-часто, как больная кошка. «Ну вот! – сказала я про себя. – Не миновать нам болезни. Не могу понять, чем он занимался всю ночь».

В этот день он сел обедать с нами и получил из моих рук полную тарелку еды, как будто бы собирался наверстать все упущенное за дни добровольного поста.

– У меня нет ни простуды, ни лихорадки, – сказал он мне, продолжая наш с ним предыдущий разговор, – и я готов отдать должное тем яствам, которыми ты собираешься попотчевать меня.

Он взялся за нож и вилку и уже хотел приступить к еде, как вдруг что-то как будто его отвлекло. Он положил прибор на стол, бросил странный взгляд в окно, а потом встал из-за стола и вышел в сад. Мы видели, как он ходит там взад-вперед, пока ели сами, и Эрншо сказал, что сходит к нему и спросит, почему он не хочет есть и не обидели ли мы его ненароком.

– Ну что, он придет? – воскликнула Кэтрин, когда ее кузен вернулся.

– Нет, но он ни на кого из нас не сердится, – ответил Гэртон. – Похоже, что он действительно на седьмом небе, только не пойму от чего. Признаться, я малость его вывел из терпения, когда дважды попытался заговорить с ним. Тогда он прогнал меня к тебе и удивился, как я могу в нынешних обстоятельствах искать общества кого-то еще помимо тебя.

Я поставила тарелку Хитклифа на особую полку в камине, чтобы еда не остыла. Он вернулся через пару часов, когда в зале уже никого не было. За это время спокойнее он не стал. Его переполняла какая-то неестественная – я подчеркиваю, неестественная! – радость. Она лилась из запавших глаз под черными бровями, но лицо его при этом оставалось мертвенно бледным, а зубы время от времени обнажались в подобии улыбки. Он дрожал, но не от слабости и не от холода, а так, как дрожит натянутая до отказа струна. Это была даже не дрожь, а трепет.

«Я должна спросить его, в чем дело! – подумала я. – Если я этого не сделаю, то никто не отважится». Решившись, я сказала вслух:

– Вы получили хорошие новости, мистер Хитклиф? Вы выглядите необыкновенно оживленным.

– Не говори глупостей, откуда я должен был получить такие новости? – ответил он. – Просто я от голода сам не свой, но, похоже, есть не должен.

– Почему не должны? – удивилась я. – Вот ваш обед.

– Не хочу я сейчас есть, – пробормотал он. – Подожду до ужина. И, Нелли, очень тебя прошу, скажи Гэртону и остальным, чтобы не беспокоили меня. Не хочу, чтобы вокруг меня вечно толпился народ, и вообще – пусть в эту комнату никто, кроме меня, не заходит.

– И каковы причины этого запрета? – спросила я. – Скажите мне, что с вами происходит, мистер Хитклиф? Где вы были прошлой ночью? Я задаю эти вопросы не из праздного любопытства…

– Ты задаешь эти вопросы из самого что ни на есть праздного любопытства, граничащего с бестактностью, – прервал он меня со смехом, – но я, так и быть, отвечу. Прошлой ночью я стоял на пороге ада. А сегодня я в преддверии рая. Я его уже вижу – всего какие-то жалкие три фута отделяют его от меня. А теперь тебе лучше уйти! Ты не увидишь и не услышишь ничего, что бы тебя испугало, если не будешь совать свой нос куда не надо.

Я подмела у очага, протерла стол и ушла, озадаченная сверх всякой меры.

В тот вечер Хитклиф остался дома: он сидел в зале и никто не нарушал его уединение. В восемь вечера я решила, что нужно принести ему свечу и ужин, хотя он меня и не звал. Когда я вошла, он опирался на подоконник открытого окна, но смотрел не на улицу, а вглядывался в сумрак, царивший в комнате. Огонь в очаге догорел, оставив один только пепел, в помещение натянуло сырого прохладного воздуха. Вечер стоял облачный и такой тихий, что можно было услышать не только шум ручья, текущего в Гиммертон, но и его веселое журчание по гальке, и плеск воды, обтекающей крупные камни. Я поморщилась от досады, увидев погасший очаг, и принялась закрывать окна одно за другим, пока не дошла до окна, около которого сидел Хитклиф.