Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 2

• Название: За Москвою-рекой. Книга 2
• Автор: Варткес Тевекелян
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1966

Вторая книга романа «За Москвою-рекой» В. Тевекеляна охватывает насыщенный большими событиями период жизни нашего общества (1962–1965 годы).

Перестройка работы промышленности на новой основе влечет ломку старых привычек и навыков, порождает новые конфликты и столкновения характеров.

Рядом с замечательными людьми, уже знакомыми читателю по первой книге, такими, как Алексей Федорович Власов, Сергей Полетов, Леонид, Милочка, в романе выведены новые персонажи, в их числе и дельцы, любители «красивой» жизни.

События в романе развиваются на острой сюжетной основе, в процессе борьбы раскрываются характеры действующих лиц.

«За Москвою-рекой» — это книга о наших современниках.

---

После прогулки, приятно усталый, несколько возбужденный своими не такими уж веселыми мыслями, Сизов шел в столовую завтракать. На отсутствие аппетита пожаловаться не мог, считал себя абсолютно здоровым, не лечился, к врачам не ходил.

Как-то приехал отец навестить сына, привез его любимых пирожков с капустой, — мать прислала. Пробыл с сыном часа три и все время ворчал:

— Вы бы пришли в заводские курилки, послушали бы, что говорят рабочие!.. Совсем оторвались от народа, — думаете, только вы, руководители, знаете все… А в деревне — что? Удирают люди из деревень, вербуются на любую работу, уезжают куда глаза глядят. Кому охота работать бесплатно?.. Нет, Владимир Ильич не так учил! — Старик достал пачку дешевых папирос «Бокс», закурил, глубоко затянулся дымом, закашлялся.

— Удивляюсь тебе, отец!.. Ты старый большевик, вроде сознательный член общества, а на все критику наводишь. Разве не понимаешь, что наши недостатки происходят из-за нашего роста! — не слишком уверенно возражал сын.

— Брось ты агитировать меня заученными словами! Рост да рост… Слов нет, сделано много, но нельзя же все ошибки и недостатки прикрывать трудностями роста. О жизни народа тоже нужно думать. Я потому и навожу критику, что душа болит! Пойми, здесь все мое, создано моими руками, и я за все в ответе.

Сын молчал. И так же молча проводил старика до станции.

Приближалось время, когда он должен предстать перед строгими очами секретаря горкома, не смея высказать ни единого слова протеста или по-человечески спросить: «Скажите, на кого вы меня меняете? Почему такие бесчестные карьеристы, как Сурин и Астафьев, у вас в почете? Не наводит ли все это на грустные размышления?» Пустое, — не скажет и не спросит! Не принято… Если даже скажет и спросит, все равно ничего не добьется…

Отдыхающие в санатории, наблюдая за странным поведением этого сероглазого, вечно задумчивого человека, решили, что Сизов просто зазнавшийся бюрократ и не желает ни с кем общаться.

Второго марта, рано утром, Сизов по заведенному порядку вышел на прогулку. Кто-то окликнул его. Следом за ним быстро шел, задыхаясь, успевший ожиреть, несмотря на молодые годы, Горин — секретарь одного из райкомов комсомола Москвы.

— Дмитрий Романович, какой ужас!.. Вы слышали?

— Нет, я радио не включал. Случилось что?

— Тяжело заболел товарищ Сталин! Сам слышал, передавали по радио.

Некоторое время они молча шагали рядом.

— Видно, дело серьезное. Иначе не объявили бы по радио, — нарушил молчание Горин.

— Похоже, — односложно ответил Сизов.

Пятого марта 1953 года московское радио сообщило о смерти Сталина.

День был пасмурный, серый. Дул холодный, пронизывающий ветер. От его порывов раскачивались, сухо потрескивали деревья, а с елок сыпался снег.

Прослушав сообщение о смерти Сталина, Сизов зашагал навстречу снежному вихрю. Долго ходил он без цели и почти без мыслей. Губы его дрожали. Не переставая повторял шепотом одно и то же: «Что же теперь будет со страной, что теперь будет?..»

Возбуждение первых минут постепенно улеглось, сердце стало биться ровнее. И вдруг, как вспышка молнии, его осенила мысль, что теперь вряд ли его отстранят от работы. И сразу начал казнить себя: «Не совестно ли — в такое время думать о личном?» Но тут же нашелся ответ: «Ничего не поделаешь, — Сталин умер, а жизнь продолжается»…

Да, жизнь продолжается… Он решил немедленно вернуться в Москву.

Прямо с вокзала Сизов отправился домой. Отец только что вернулся с работы. Умывшись, переодевшись, он сидел за столом в ожидании обеда. Мать хлопотала на кухне, гремела посудой.

Открыв сыну дверь, Роман Митрофанович крикнул жене:

— Мать, а мать, говорил я тебе — не усидит Митя в санатории, обязательно вернется!

За обедом по случаю приезда сына Роман Митрофанович достал из буфета заветную бутылочку, налил себе полстакана, жене и сыну по рюмке водки.

— Выпьем за упокой его души!.. Жаль, — он мог оставить о себе хорошую память, — сказал он, подняв стакан.

От неожиданности младший Сизов даже поперхнулся. Поставил свою рюмку на стол и уставился на отца.

— Опять сел на своего конька! — вмешалась мать. — Не смущай парня, дай ему спокойно поесть.

— Погоди, мать, — остановил жену Роман Митрофанович. — Надобно разобраться. Может, у секретаря райкома есть на этот счет свои особые соображения, пусть выскажется.

— Я тебя не понимаю…

— Чего тут не понимать? И так все ясно.

— Я бы на твоем месте воздержался от таких скоропалительных выводов.

— Глянь-ка на него, он и дома митингует, совсем отучился по-людски разговаривать. Привычка, ничего не поделаешь. Дорогой сынок, забудь на минутку, что ты секретарь, так сказать, вождь и учитель районного масштаба. Давай разберемся во всем по порядку.

— Давай разберемся!

— Как тебе известно, в ту войну, первую империалистическую, я был солдатом, тогда тоже люди воевали, как говорится, не щадя живота своего, хотя большинство из нас в бога не верили и царя вовсе не уважали, а вот отечество — совсем другое дело, никто из нас не хотел отдавать родную землю на поругание чужеземцам. Во время же Отечественной войны народу было что защищать по всем статьям, и он защищал изо всех сил. Никто не собирается отрицать того, что после смерти Владимира Ильича Сталин взял правильную линию, преградил путь троцкистам, взялся за индустриализацию со всей свойственной ему энергией. Позже он зазнался, стал считать себя гением. Конечно, в этом помогли ему окружавшие его подхалимы. Было время, когда я сам вскакивал на ноги при одном упоминании его имени и изо всех сил кричал «ура». Потом уж разобрался, что к чему… Кому пришло в голову приписывать все наши достижения одному человеку? Видно, людям, которые больше думали о своей карьере, чем о благе народа… Получалось, что все мы сидели сложа руки, а он сам строил электростанции, заводы, фабрики. Мы отлеживались на печке, а он переносил за нас холод и голод, своей грудью преградил путь врагу…

— Отец, я знаю одно: во всем этом нужно хорошенько разобраться! — сказал сын.

— Я уже разобрался… Хочу тебе помочь!

— Думаю, что все это значительно сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Отец и сын долго молчали. Старый рабочий, высказав то, что накопилось на душе за долгие годы, почувствовал облегчение. Он допил стакан и принялся за еду. У сына аппетит пропал, он сидел и думал о том, что отец не такой человек, чтобы сводить какие-то свои счеты. Очевидно, приходится переоценивать многие ценности…

В эту ночь Дмитрий Сизов спал плохо, резкие слова отца не выходили из головы. «Лишь бы не наломать нам дров, — думал он, — не пустить под откос то, что создано…»

Утром Сизов поехал в горком партии. Ему не терпелось встретиться с кем-нибудь из секретарей, узнать новости.

В коридоре он столкнулся лицом к лицу со вторым секретарем городского комитета. Тот дружелюбно поздоровался с ним и сказал:

— Хорошо, что сам догадался приехать! Мы уж собирались посылать за тобой. Заходи, заходи, — широким жестом он пригласил Сизова к себе в кабинет. — Отдохнул, значит? — спросил он, опустившись в кресло за письменным столом.

— Да как вам сказать… — начал было Сизов, но секретарь не дал ему закончить:

— Я понимаю, не до отдыха теперь!.. Возвращайся в райком, бери бразды правления в свои руки. Обстановка, сам понимаешь…

Сизов замялся было, но все же сказал:

— Хочу напомнить вам, что перед моим отъездом в санаторий Александр Терентьевич, разговаривая со мной, сказал, что после моего возвращения придется думать о новой работе… Вы ведь тоже в курсе дела…

— Да, конечно. На этот счет у нас были кое-какие соображения, но они отпали. Сейчас не время разбазаривать кадры партийных работников. Сегодня же приступай к работе. Познакомься с обстановкой в районе и позвони! — Когда Сизов был уже у дверей, секретарь горкома остановил его: — Да, совсем забыл, ты повнимательней присмотрись к своему третьему, Астафьеву… Человек он скользкий…

Не нужно было быть очень проницательным, чтобы понять: при новой обстановке ему, Сизову, отдается предпочтение перед Астафьевым.

— Хорошо, я представлю вам свои соображения, — сказал Сизов.

5

В конце месяца при подсчете оказалось, что план еле-еле вытянули на сто и семь десятых процента. Производительность труда и оборудования тоже упала. Не то что о переходящем знамени — даже о каком-либо месте в соцсоревновании нечего было и думать. Никто ведь не примет во внимание, что люди на комбинате старались изо всех сил и выработали новые, дешевые ткани, — комиссии по подведению итогов социалистического соревнования подавай цифры. Оказывается, формализм может проявиться даже в таком благородном деле, как соцсоревнование!..