Нина Соротокина - Венец всевластия

• Название: Венец всевластия
• Автор: Нина Соротокина
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-1018-9, 978-5-4444-7475-4

Русь XV века. На престоле великий князь Иван III. Его второй женой стала греческая царевна Софья Палеолог, умная и решительная женщина. Она принесла на Русь новый быт, новую культуру, но и византийские интриги. Кто наследует русский трон? Сын от первого брака Ивана III Иван Молодой или сын Софьи Палеолог Василий. Волей случая в сложную интригу при русском дворе ввязывается юный итальянец Паоло — сын русской рабыни и богатого флорентинца.

---

В разгар веселья в палату неслышной походкой в вошла служанка Софьина — гречанка Анастасия, подошла к государыне и зашептала в ухо. Вид у служанки был совершенно невозмутимый, поэтому удивительно было, что Софья изменилась в лице и воскликнула: «Быть не может!» Но Анастасия с той же невозмутимой миной закивала в ответ — может, еще как может, сама видела, что Елена Волошанка незваной явилась на посольское пиршество! «Пусть только в палату войдет, негодница, — мысленно кипела Софья, не забывая при этом приветливо улыбаться послам, — пусть только ногу через порог занесет, ужо я ей покажу свое место! Я царица в славе, а ты, вдовья невестка, — никто!»

Однако про вдовую Елену не скажешь — жалкая. Вошла в сок, лицом расцвела, щеки алеют — румяниться не надо. Тела не нагуляла, так и осталась тощей, ровно селедка, а чтоб скрыть безобразие, носит на себе многие одежды, утолщающие фигуру — смех! Ручки мягонькие, голос ласковый, а в глазах-колодцах так и пляшут болотные огни, возбуждая мужскую похоть.

В присутствии царя Елена гасила неприличный блеск, прикрывая глаза веками, как курица пленкой — экая умница, тихоня, послушница. Софья видела ее насквозь и мужу не раз говорила — Елена ведет жизнь зазорную, она нечиста, говорят люди, что имеет полюбовника, да не одного, а великое множество. Царь не соглашался: «Напраслина! — любимое слово. — Елену при ее красоте каждый охаять готов, а что принимает она в своем дому мужей-книжников, так то разговоры богословские, которые не порочат вдову, а только возвышают в глазах людей умных. А про дураков говорить не будем».

Как же… мужи-книжники! У всех у них одно на уме! И высокие разговоры только прикрытие. С царицей они свои мудрые беседы не ведут. Софья уже старуха, за сорок перевалило, а эта… правду говорят люди: вдове тридцать лет, как венец — к лицу. Ясное дело, змея явилась попрощаться со своим сердечным дружком — Федором Курицыным. Дьяк по посольским делам ехал в Ливонию, но до границы должен был сопровождать посольский обоз.

Но время шло, а незваная гостя ногу через порог не заносила. Софья тяжело поднялась, отерла платом разгоряченное лицо и сама пошла выяснять, что там делает в дому Елена Волошанка. Не дело подниматься царице ради невестки, но иного выхода нет. Она застала Елену выходящей из двери дочери.

— Доброго здравия, матушка! — голос елейный и поклон в пояс.

— Не ожидала видеть тебя здесь, — строго сказала Софья.

— Сестрица Елена прислала нарочного со словами — приезжай, де, попрощаться. Я и приехала, путь в Дорогомилов не долгий.

Мало тебе мужского полу, Елена-прекрасная, ты и с Лёнушкой, чистой голубицей, дружбу завела. Софья давно заметила обоюдный интерес вдовы и дочери. Что у них может быть общего? Разница больше чем в десять лет. Сама Елена никогда не хаживала в покои Лёнушки, а та чуть что схватит рукоделие и бежит к названой сестрице. О чем они толкуют — Бог весть.

— Зайди-ка в горницу, разговор есть…

Горница была пустая, освещенная одним паюсным фонарем. Говорить пришлось стоя. В Дорогомиловском дому жили летом, тогда и привозили все — столы, лавки, утварь. А сейчас санным путем доставляли сюда только самое необходимое, чтобы было где послов принять. Печи топили не переставая, но в боковой горнице было все равно холодно, и как-то слишком резко пахло дымом. Шум пиршества сюда не долетал, за окном выл ветер, и оттого в помещении было особенно неуютно.

— Как бы метель не поднялась, — озабоченно сказала Елена.

— Успеешь доехать.

— Да я не о себе забочусь. Если с ночи завьюжит, то к утру не успокоится.

— Так ты о Лёнушке, значит, печалуешься, — усмехнулась Софья. — Что она тебе сказала?

Елена помолчала, потом и вздохнула еще с показной сердобольностью:

— Страшится…

— А ты что?

— Сказала, чтоб не боялась, что все хорошо будет. Про великого князя Александра говорят — видный мужчина.

— Подумайте… слова-то какие — видный. Ты-то откуда знаешь?

— Федор Васильевич рассказывал.

— Это дьяк Курицын, что ли?

Елена кивнула.

— А что он еще рассказывал?

Невестка оживилась.

— Он был в Литве и в Вильно, и в Тракае. Тракайский замок знатный и богатый, сложен из огромных камней, балконы и лестницы дубовые, а вокруг дома балконы-гульбища, на них всю ночь смоляные факелы горят, светло, как днем. И Лёнушка наша будет в этом замке хозяйкой.

— Не будет она в Тракае жить! Там и церкви греческой нет. Государь не единожды ей наказывал, чтоб ходила только в нашу церковь. Литва обещала ей новый храм поставить веры истинной. Брак этот — дело государственное!

Софья говорила напористо, резко, подчеркивая, что не следовало забивать Лёнушке голову всяким вздором перед дальней дорогой. Елена послушно кивала, а потом сказала виновато:

— И еще боится, что свадьбу в Литве будут играть не по нашему обычаю. А Лёнушка хочет, чтоб все было по правилам, чтоб сажали ее с мужем на соболий мех, чтоб слепили вместе две свечи и поставили в пшеницу в сеннике…

— Это ей все нянька нашептала, — перебила с досадой Софья. — Мы люди современные, а свадьбу ей справят как надо. Будет в Вильно кому на старинные обычаи указать. Ты еще про сапоги вспомни.

Обычай с разуванием сапог был очень древний, и если исполняли его сейчас, то словно бы в насмешку. Молодая должна была в первую ночь после свадьбы снимать с мужа сапоги. А у жениха в правом сапоге были под пяткой монеты, а в левом — плетка. Не приведи Господь перепутать, какой первый сапог снимать! И не в том беда, что получишь за невнимательность удар плеткой. Обычай этот подразумевал примету на всю жизнь. Деньги получишь в брачную ночь — купаться тебе вся жизнь в золоте и жемчугах, а если схлопочешь удар — не сильный, чисто символический, то и судьбу обретешь «битую».

— А скажи… — Софья хитро прищурилась. — Правда ли, что дьяк Курицын, сей ученый муж, постиг египетское искусство читать по звездам словно волхв?

Елена даже отступила на шаг, словно ее в грудь толкнули, и уже без всякого почтения выкрикнула:

— Да кто же вам такую напраслину сочинил?

Софья никогда не опускала себя настолько, чтоб вести с Волошанкой откровенные разговоры, невестка должна знать свое место. А здесь как-то все совпало. И ведь не придерешься! Лёнушка сама позвала названую сестрицу, та со всех ног кинулась утешать и напутствовать. А не обидно ли, что не ей, матери, стала открывать она свои страхи, а этой чернявке молдаванской? И желая хоть как-то отомстить за обиду, она и задала свой вопрос. Промямли Елена в ответ что-нибудь невнятное, мол, мне об этот ничего не ведомо, и тема была бы закрыта. Но говорить царице про напраслину!

— Ты, милая, говори, да не заговаривайся! Всяк знает, что дьяк твой пытает судьбу, строит математические таблицы и по ним предсказывает, когда человеку жить, а когда помирать. Может, он и тебе такую таблицу сочинил? Дьяк Курицын — еретик, он с колдунами знается, а что государь на все эти мудрости сквозь пальцы смотрит, так подожди, дай срок…

Не будь в горнице так темно, а глаза Волошанки столь черны да бархатны, как говорили при дворе, можно было бы рассмотреть в них слезы обиды, а может быть, ненависти. Во всяком случае, Софья тешила себя тем, что они там были. Елена стояла прямая, как палка, а потом сотворила широкий крест и произнесла сквозь зубы: «Грех вам…»

Тяжелую сцену окончило появление Василия. Безусое, разрумяненное хмелем лицо его было весело и необычайно приятно. Ликом Василий пошел в отца, тот же нос с горбинкой, тот же пытливый внимательный взгляд, а ладной, чуть полноватой фигурой и мягкой повадкой он напоминал царице брата ее, константинопольского жителя.

— Матушка, мы вас потеряли. Еле нашел. Они хотят музыки! Вот ведь польская привычка. Не могут жить в простоте. Мало им медом голову задурить, так еще музыкой хотят замутить душу. Я уже за скоморохами да дудочниками послал.

На Руси церковь, а равно и простой люд, не одобряли музыки. Когда сам поешь, то Бога славишь, а если из музыкальных инструментов извлекаешь звуки, то, значит, крутит тобой нечистая сила.

Софья засмеялась и пошла за сыном, не сказав невестке ни слова. При появлении царицы посольские встали, приветствуя ее криками восторга. Дудочники еще не пришли, послы вежливо посетовали, что нет на Руси той музыки, которая услаждала царицыны уши в далеком Риме. Вот тут-то Курицын на свою беду и велел служке призвать Паоло, который отсыпался где-то в закутке перед дальней дорогой.

Паоло явился немедля. Остатки сна, как собака воду, он стряхнул с себя еще в сенях и, пошептавшись с дьяком, тут же вынул из чехольчика свою флейту. Курицын с наивным торжеством огляделся вокруг, предвкушая успех своего воспитанника. И Паоло оправдал его ожидания. Старинная тосканская песня вызвала общий восторг, царица даже руки вскинула, призывая всех к полной тишине и прослушала мелодию до конца. После второй песни она удостоила музыканта разговором. Ах, ты, оказывается в Ливонию, собрался со своим господином? Знаю, знаю, ты воспитанник дьяка. Ах, ты еще и толмач? Ну не думаю, что без тебя будет большой урон посольскому делу. Разве что дьяк Федор без тебя погорюет. Пожилые дьяки бывают весьма охочи до молоденьких толмачей.