Глеб Горышин - Глядя в глаза Ладоге

• Название: Глядя в глаза Ладоге
• Автор: Глеб Горышин
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1989

Размышления о сохранности Ладоги и об обеспечении Санкт-Петербурга чистой питьевой водой.

---

Долгое время Кексгольмская крепость служила узилищем для неугодных империи лиц: в конце XVIII века сюда привезли жену Емельяна Пугачева с дочерьми, продержали чуть не полвека. Здесь томились декабристы, петрашевцы…

В 1811 году Выборгская губерния с Кексгольмом отошла к Финляндии. В 1917 по Ленинскому декрету Финляндия получила независимость. В 1940 году, по договору с Финляндией, Кексгольм к нам вернулся. В 1944 его с боем взяли наши войска. В 1947 Кексгольм переименовали в Приозерск…

Всякий раз, принимаясь за чтение «Очарованного странника» Н. С. Лескова (читать его — не перечитать!), погружаюсь в изображенный чародеем слова мир древний, как бы не тронутый временем и людьми, такой глухоманный, что — показалось Николаю Семеновичу Лескову — не было нужды гонять ослушников по этапу в Сибирь: и там не сыщешь эдакой дичи, как на Ладоге у Корелы…

В 1931 году финны построили в Кексгольме целлюлозный завод — на особо чистой ладожской воде, с выпускной трубой в Вуоксу. Из той трубы хлестало до середины шестидесятых годов, когда санэпидслужба забила тревогу. (Заметим, что по Вуоксе подымался на нерест ладожский лосось.) Вместо того чтобы приступить к строительству очистных сооружений, Минлесбумпром… (Эту преамбулу «вместо того чтобы» можно приложить к любой из ладожских проблем, которых накопилось невпроворот.) Возобладало экологическое троглодитство: провели три трубы в Дроздово озеро — чистейшую лагуну, соединили его бетонным лотком с Щучьим заливом Ладоги. К середине восьмидесятых Дроздово озеро переполнилось, превратилось не только в вонючую лужу, но в химическую бомбу замедленного действия. Омертвел, зачужел — для озера и людей — Щучий залив, названный так по своей рыбности. Вода в Приозерске стала непитьевой: язык загрязнений приблизился к водозабору Ленинграда. Еще бы немного и…

В октябре 1986 года было принято окончательное решение о закрытии Приозерского целлюлозного завода. Понятно, что этот исход не случился сам собою; министерство, руководство завода выставляли главные козыри: вискозная целлюлоза нужна стране; с заводом связано социальное бытие населения Приозерска; все другое исправим после. Изыскивались обходные пути, им находилась в верхах поддержка: в зиму 1986–1987 годов ударными темпами сваривали плети труб — для стока с завода, в обход Дроздова озера, в Ладогу, подальше от берега…

Разразилась сшибка весьма могущественных сил с санэпидслужбой, у которой всего–то пробирка с пробой воды да еще маленькая власть на частичную санкцию. И — с общественным мнением. То есть сшиблись ведомственный подход, не знавший до сих пор альтернативы, с экологическим, гуманитарным. Последний взял верх в силу чрезвычайных обстоятельств.

Плети труб остались несваренными до конца, сам видел: лежат, ржавеют; ударный труд сварщиков — неотмеченным…

В сентябре 1987 года я спросил у директора год как закрытого целлюлозного, еще не пущенного мебельного (на заводе в то время шили чехлы для будущей мебели) завода Алексея Владимировича Баркалова, что думают наши соседи, партнеры — финны — о такой радикальной мере. Он взвесил, припомнил…

— Финны сказали, что у них такое невозможно: закрыть большой завод. «Это только в такой богатой стране, как ваша… при вашей системе…» У них капиталист бы не согласился, поискали бы другой выход…

Вспоминаю высказывание одного руководящего товарища, причастного к ситуации в Приозерске. В пик событий, оно приводилось в печати:

— Никогда не думал, что в наше время, при нашей общественной системе, возможен столь остродраматический социальный конфликт.

Можно прокомментировать этот «крик души»: драматизм конфликта накапливался в пору застоя, его радикальное разрешение предопределила перестройка. Однако острота снята лишь отчасти. На Ладожском озере, то есть вокруг него, семь крупных целлюлозно–бумажных производств вовсе без очистных сооружений или же с частичной очисткой, с неконтролируемым сбросом в озеро вредных отходов. Собственно, нет норм сброса, нет и сколько–нибудь надежной технологии радикальной очистки.

Осенью 1987 года мы с фотокорреспондентом Анатолием Васильевичем Фирсовым отправились на машине вокруг озера: работали тогда над фотоальбомом о Ладоге (нынче выйдет в издательстве «Планета»). Поехали с вдохновлявшей нас мыслью: поглядеть Ладоге в глаза. Признаться, дорога редко давала нам эту возможность: лишь на востоке, за Питкярантой, у Олонца — низко, ровно, далеко в озеро видно; на севере дорога петляет в распадках, прорублена в гранитах согласно геометрии шхер, каньонов, «бараньих лбов».

***

Под Приозерском свернули к озеру, на турбазу объединения «Красный треугольник». Озеро явило себя холодно–бирюзовым, наморщенным западным ветром, преобладающим здесь. Из лона вод вышел на гранитный берег Александр Васильевич Агапов, инструктор туризма. В воздухе было + 12°, в воде (как сообщил нам купальщик) + 10°. Голое тело Агапова гармонировало с окружающей природой, как любят у нас говорить, «вписывалось». В теле инструктора не было изъяну: гладкокожее, малость смугловатое — в меру отпущенных за лето светилом ультрафиолетовых лучей. С седых, по–гусарски разросшихся бакенбардов Александра Васильевича стекала вода. После, за чаем, Агапов назвал свой возраст: 69 лет.

Когда–то он участвовал в арктических экспедициях с биологическими целями, изучали круговращение болезнетворных микробов: от рыбки к чайке, от чайки обратно в море. Фотокорреспондент Фирсов встречал Агапова на островах Баренцева моря. Мир наш дивно широк, столь же дивно и тесен…

Пригревало солнце, синевела Ладога; на турбазе «Красного треугольника» проходили Всесоюзные соревнования по ориентированию; слышался латышский, эстонский, литовский говор.

На берегу пустынных волн стоял… главврач Приозерской санэпидстанции Юрий Сергеевич Занин, внезапно приобретший широкую известность как главное действующее лицо приозерской сшибки: много лет облагал штрафами администрацию завода, применял санкции — за превышение ПДК (предельно допустимой концентрации) отравы, подавал докладные во все инстанции, какие есть, подымал голос на пленумах, сессиях, исполкомах. То есть как врач посвятил свою жизнь выздоровлению занемогшего озера, борьбе с болезнетворным началом — нашему с вами здоровью.

Из глаз приозерского доктора Занина исходил озерный бирюзовый свет. Занин глядел в озеро, ждал сына, откуда–то с островов, с брусникой. И сам набрал брусники… Остановленный при его активном участии завод не дымил, не выпускал в озеро потоки биогенов и другой дряни. Занин сказал, что ситуация нынче благоприятная: в Щучий залив ныряли аквалангисты, установили, что стало чище. Вот ужо построят фильтрующую дамбу в Щучьем заливе… Форсированно строятся очистные сооружения для городских стоков. Закуплены в Бельгии особо эффективные угольные фильтры…

Примерно то же с очисткой всюду: еще не построили, не ввели, но введут, форсированно, — и в Ляскеле, Питкяранте на целлюлозно–бумажных производствах, и в Лахденпохье, Лодейном Поле на городских стоках. И в Невской губе: дамбу поперек Невы возвели, а очистные сооружения для пятимиллионного города все еще строят — форсированно. А насколько спасительна очистка, та, что есть, та, что будет? В стоках — промышленных и бытовых — кроме органики, биогенов, почитай, вся таблица Менделеева.

В светлом взгляде Юрия Сергеевича Занина еще сквозила тревога: так недавно все было. Да и нынче не кончилось. У него очень русское лицо; на лице след долгих борений, сурового испытания, как у актера Георгия Жженова. Стесанный снизу подбородок, скулки торчком, впалые щеки (приходит на намять есенинское: «На щеки впалые бежит сухой румянец…»), челка мягких светлых волос на выпуклом, поместительном лбу. Глаза такого цвета, как озеро в умеренно–солнечную погоду, при слабом, холодном, западном ветре.

Я уже не раз примерял мое перо к особенности цвета очей озерного жителя и впредь, пожалуй, не удержусь: по–особому преломленная синева–голубизна ладожского настоя слишком заметна во взоре. Посмотришь в глаза человеку — будто в глубь озера заглянул.

Главврач Приозерской санэпидстанции заметно дергался: еще не научился скрывать свои чувства. Он оказался в перекрестье разнообразных, отнюдь не добрых к нему сил. Ему грозили по телефону и так — чуть не решеткой. В родном своем городе Приозерске для большинства «заводчан» он стал персоной нон грата: выискался умник наш завод закрывать! Ату его!

Когда я выступал в Приозерске в библиотеке перед читателями, разумеется, весьма экологически продвинутыми (в Приозерске!), у меня спросили: «А орден Юрию Сергеевичу Занину дадут?» Я чистосердечно сказал, что не знаю. До сих пор ордена давали за досрочное введение в строй производственных мощностей. А за закрытие оных…