Виталий Севастьянов - Советская фантастика 80-х годов. Книга 1 (антология)

• Название: Советская фантастика 80-х годов. Книга 1 (антология)
• Автор: Виталий Севастьянов
• Издательство: Дружба народов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-285-00008-4

В очередной том «Библиотеки фантастики» вошли произведения современных советских писателей-фантастов так называемой Школы Ефремова, В книге представлены различные жанры и направления, характерные для фантастической прозы 80-х годов: философская проза Е. Гуляковского, фольклорная фантастика О. Корабельникова, космический вестерн М. Пухова, фантастические сказки Ю. Харламова.

---

— Убрал бы эту тварь, Ханс,— раздраженно покосился Люке.

Перегонщик не ответил.

— Вы плохо знаете историю Земли, Ханс.— Хенк усмехнулся.— Сплошная эклектика. Вы перепутали несколько эпох.

Слова Хенка прозвучали двусмысленно.

Пододвинув бокал с титучаем, Хархад сказал:

— Минут через двадцать, Хенк, Шу получит нужную карту.

— Я предпочел бы получить свой курсопрокладчик.

— Ишь, какой мудрый со звезд,— обернулся наконец перегонщик.— Что, потянуло к Стене? К этим безмозглым тварям?

Он имел в виду протозид.

— Я бы предпочел, чтобы вы называли их как-нибудь иначе, Ханс.

— П р о т о з и д ы !

Само слово прозвучало как ругательство.

— Почему вы не вернетесь домой, Ханс? Зачем вам сидеть на Симме?

Ханс презрительно рассмеялся. Он не собирался дискутировать с каким-то икс-обероном.

Какое-то время все молчали. Только мозопс встряхивался в корнях цикадоидеи и жадно, не к месту, зевал, судорожно раздвигая мощные челюсти.

— Он омерзителен...— сказал Ханс с оттенком непонятного восхищения. Он имел в виду мозопса.— См омерзителен, но он наш. Он жил на нашей земле, он дышал нашим воздухом и пил нашу воду.

— Вы и ко мне испытываете отвращение, Ханс?

Перегонщик резко вскочил, и Хархад замер, готовый вмешаться в любую минуту.

— Я бы мог убить тебя, псевдохенк! — с ненавистью выдохнул Ханс.— Ты ждешь, ты вслушиваешься, ты присматриваешься к нам. Ты любезен, ты прост, а где-то рядом, благодаря твоим проклятым друзьям, три древние цивилизации уже поют отходную! Ты чужд нам больше, чем эта тварь! — Ханс ткнул кулаком в сторону сразу замершего мозопса.— Зачем ты пришел к нам? Кто тебя звал? Зачем на тебе человеческое тело?

— Любовь к своему, Ханс, не должна строиться на ненависти к чужому.

— Заткнись! — заорал Ханс.— Космос ворует у нас людей, мы привыкли к этому. Но зачем он подбрасывает нам псевдохенков? Разве к этому можно привыкнуть? Когда я впервые в своей жизни погнал пылевые облака этим твоим тварям, мне говорили: «Зачем это тебе? Пусть они сдохнут, эти твои первичники! Они же чужие, им на нас наплевать, они никогда никому не помогли, не протянули никому руку помощи. Ни одно разумное существо не станет жить по своей воле под Стеной. Это же дохлая зона, говорили мне. Там все мертво от радиации, холода, там все убито гравитационными флуктуациями!» Сейчас я вижу, они были правы — не следовало подкармливать этих тварей.

«Ну да... Первичники... Дохлая зона... Ни одно разумное существо не станет жить по своей воле под Стеной...»

Хенк чувствовал: он впервые коснулся нити, которая могла привести к разгадке.

«Первичники... Дохлая зона... Ни одно разумное существо...»

Он улыбнулся и глянул прямо в глаза оторопевшему от неожиданности перегонщику.

— Держу пари,— вспомнил он слова Челышева.— Придет время, Ханс, ты сам захочешь пожать мне руку.

— Не руку,— пришел в себя перегонщик.— Не руку. Какую-нибудь омерзительную псевдоподию!

«Первичники... Дохлый сектор... Нет, он сказал — зона... Впрочем, это все равно».

Хенк встал. Он не протянул руку Люке — где шляпа? Он сам найдет ее на Земле. Он торопился к Шу. Его подгоняла странная догадка.

Он шел к выходу, расплескивая башмаками рыжие доисторические лужи. Он боялся упустить кончик нити, так ко времени подброшенный ему Хансом.

17

Он сидел перед экранами Шу, озаренный неярким светом. Мысль о том, что он покидает Симму, и может быть надолго, может быть навсегда, ничуть его не тревожила. Он понимал Петра Челышева: таких, как он, псевдохенков следует держать подальше от настоящих людей.

Он опять подумал о Симме.

«Не такая уж затерянная планетка...» Если раньше о ней помнили в основном пилоты, почтовики да звездные перегонщики, то сейчас она на слуху у всего Межзвездного сообщества. Несколько крупнейших цивилизаций, затаив дыхание, ждут сообщений Челышева о передвижении протозид.

А они не останавливались.

Булавочные очаги чудовищных, невероятных масс, протозиды описывали сложную циркуляцию, сводящую их в один центр — квазару Шансон. Вселенная, конечно, такая большая штука, что ее не так-то просто сломать, и все же...

На всех трех экранах перед Хенком крутились, как акробаты, ряды цифр. Низко выли вакуумные насосы — «Лайман альфа» восставала из спячки. Вместе с нею пробуждался и Хенк: на «Лайман альфе» он ни от кого не зависел. Впервые за много лет мысль об одиночестве не угнетала его.

Но зачем он так тянет время?.. Он действительно боится того, что уже не увидит Симму?..

Эта мысль его испугала. Он не хотел так думать.

Экран внешнего инфора вспыхнул. Диспетчер смотрел на Хенка с откровенной неприязнью:

— Как у тебя?

— Норма.

— Начинаю отсчет.

Хенк внимательно вслушивался в тревожный стук метронома. Этот стук означал: через пять минут он, Хенк, покинет Симму, через пять минут он, Хенк, может потерять последний шанс когда-либо вернуться на Землю.

— Где Челышев?

Из-за плеча диспетчера выглянул озабоченный Охотник.

— Петр... Еще одна просьба...— Хенк медлил, но Челышев, кажется, не собирался его торопить.— Запросите Землю... Я хочу знать...— Он запнулся, но заставил себя закончить: — Я хочу знать... Там, на Земле, в моем саду... Жива ли там белая роза?..

Челышев покачал головой, диспетчер криво ухмыльнулся. «Ты недешево обходишься Земле»,— вспомнил Хенк.

— Линии связи заняты,— ответил Охотник.— Мы начинаем эвакуацию архивов. Но я попробую через Цветочников. Обычно они мне не отказывают. Правда, формулировка — сад... роза... Будет нелегко это сделать, Хенк, но я попытаюсь.

— Это следует сделать быстро.

— От этого зависит нечто серьезное?

— Мне кажется — да, Петр.

— Для протозид! — не выдержал все же диспетчер. И спохватился: — Или для людей тоже?

— Для тех и других вместе...

18

Луч локатора жадно щупал пространство, начиненное редкими звездами. Весь левый экран занимала Стена. Исполинская стена тьмы, в которой не существовало ничего. Исполинская стена тьмы, лишенная пространства и времени. Истинное и бесконечное н и ч т о.

«Гибель Крайнего сектора... Миры, сжигающие друг друга... А, может, все не так?.. Может, все страшнее?.. Может, прав арианец Фландерс и протозиды действительно способны взорвать Вселенную?..»

Он ясно представил, как это может быть.

Чудовищный, непредставимый, одновременный взрыв квазаров, галактик, шаровых скоплений, чудовищный гравитационный удар по продолжающей расширяться Вселенной. Катастрофическое уменьшение, свертывание пространства, катастрофическое возрастание масс. Конечно, там, на Земле, в глубинах Внутренней зоны, даже столь грандиозная катастрофа будет зафиксирована не сразу. Пройдут еще миллионы лет, а фон излучения будет оставаться практически прежним, и лишь потом, когда Вселенная, сжимаясь, сократится до одной сотой нынешнего объема, ночное небо над Землей вдруг- начнет светлеть, пока не станет таким же теплым, как дневное сейчас. Еще через семьдесят миллионов лет наследники и преемники нынешних землян увидят небо над собой невыразимо ярким. Молекулы в атмосферах планет и звезд, даже в межзвездном пространстве, начнут диссоциировать на составляющие их атомы, а сами атомы на свободные электроны и ядра. Космическая температура достигнет миллионов градусов, работа как звездного, так и космического нуклеосинтеза окажется уничтоженной; мир, коллапсируя, рухнет в пространственно-временную сингулярность[4].

Хенк оборвал себя.

Миллионы лет — это не мало. Сейчас следует думать о сегодняшнем дне — о тех же Арианцах и Цветочниках, о том же океане Бюрге, обреченных на уничтожение.

Но что, что толкает протозид к верной гибели?

Он опять повторил про себя: «Первичники... Дохлая зона... Ни одно разумное существо не станет жить по своей воле под Стеной...»

«Первичники...»

Похоже, он был близок к разгадке.

Ведь потому протозиды и прозваны первичниками, что действительно представляют одну из самых древних, если не самую древнюю расу Космоса. Рожденные в огне Большого взрыва, протозиды, наверное, как никто, ощущают катастрофическое падение температуры и плотности межзвездного пространства в нашей расширяющейся Вселенной. Уже сейчас ее тепловой фон упал до трех градусов Кельвина, а через десять миллиардов лет он опустится до полутора. Если этот процесс продолжится (а почему бы и нет?), одна за другой начнут остывать, меркнуть звезды. Бесчисленные миры обратятся в руины. Иногда, может, где-то и будут случаться те немыслимо редкие термодинамические флуктуации, что на мгновение вдруг осветят пламенем взрыва обломки мертвых миров, но для жизни этого мало. Это — конец.

«Что остается протозидам? — спросил себя Хенк.— Что им остается, как не эта последняя попытка зажечь прощальный костер и у него погреться? Взорвав квазар Шансон, пусть на короткое время, но они получат те столь необходимые для них температуры и давления, что гибельны для всех остальных живых существ...»