Александр Казанцев - Русская фантастическая проза XIX — начала XX века (антология)

• Название: Русская фантастическая проза XIX — начала XX века (антология)
• Автор: Александр Казанцев
• Издательство: Правда
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1986

Сборником «Русская фантастическая проза XIX — начала XX века» открывается 24-томная «Библиотека Фантастики» куда включены лучшие произведения отечественных и зарубежных авторов. В настоящий сборник входят фантастические повести и рассказы как писателей-классиков, так и малоизвестных русских писателей.

Содержание:

* Осип Сенковский. Учёное путешествие на Медвежий остров (повесть)

* Николай Гоголь. Нос (повесть)

* Владимир Одоевский. 4338-й год: Петербургские письма (рассказ)

* А. К. Толстой. Упырь (повесть)

* Константин Аксаков. Облако (повесть)

* Михаил Михайлов. За пределами истории. За миллионы лет (повесть)

* Фёдор Достоевский. Сон смешного человека (рассказ)

* Алексей Апухтин. Между жизнью и смертью (рассказ)

* Константин Циолковский. На Луне (повесть)

* Константин Случевский. Капитан Немо в России: Глава из Жюля Верна, никем и нигде не напечатанная (рассказ)

* Валерий Брюсов. Республика Южного Креста: Статья в специальном № "Северо-Европейского Вечернего Вестника" (рассказ)

* Александр Богданов. Красная звезда (роман)

* Пётр Драверт. Повесть о мамонте и ледниковом человеке: Совершенно фантастическая история (повесть)

* Николай Морозов. Эры жизни (рассказ)

* Александр Куприн. Жидкое солнце (повесть)

* Велимир Хлебников. Мы и дома (рассказ)

* Велимир Хлебников. Лебедия будущего (рассказ)

* Велимир Хлебников. Радио будущего (рассказ)

* Велимир Хлебников. Утес из будущего (рассказ)

---

— Вероятно, — добавил от себя Фиц-Рой, — ваш прибор усиливает звуки?

— Да, в чудовищной, совершенно невероятной степени. Он делает со звуками, даже с самыми крохотными, никем не слышимыми и даже не подозреваемыми, то, что делает с изображением предмета лупа или микроскоп, — объяснил Немо.

— Но ведь в таком случае последствия этого изобретения действительно неисчислимы! — проговорил Фиц-Рой, очень хорошо и быстро сообразив, к чему может привести открытие. — Мало того, что глухонемые обретут слух, но ведь и медицина, ограничивающаяся выслушиванием и постукиванием, будет иметь в своем распоряжении гораздо более верного и нелицеприятного распознавателя, чем пальцы и уши врачей.

— Нет, конечно, сомнения в том, — ответил Немо, — что теперь можно будет изучать самомалейшие звуки как в здоровом, так и в больном организме, и какие чудесные диагнозы болезней будут возможны!

Немо вынул прибор из ящика и не замедлил поставить на стол, между тарелок и ножей.

— А уже делались с прибором опыты? — спросил Фиц-Рой.

— Делались, и весьма удачно. Для того, чтобы уловить едва слышные звуки, мало того, для того, чтобы записать их, приставляют к исследуемому органу особый микрофон и соединяют его с микрофонографом, т. с. с записывателем звуков; электрический провод от батареи в 60 небольших элементов из сернокислой ртути достаточен. Новый аппарат этот изобретение молодого французского ученого Дюссо, он записывает даже не слышимые нами звуки в сердце человека и в его легких с необыкновенною точностью.

— Но ведь это бесконечно и поразительно в своих применениях! — воскликнул Фиц-Рой. — Ведь таким способом можно будет, пожалуй, записывать и шумы движения мысли в мозгу человека!

— Да, да, конечно, — добавил Немо, — и по этому пути уже идут изобретатели. Аппарат Дюссо стал известным Эдиссону, и маг Америки работает над тем, чтобы сделать микрофонограф бесконечно чувствительным. Самому Дюссо уже удалось записать бесконечно малые шумы, производимые, например, насекомыми при их хождении; он записал также звуковые изменения, вызванные нервным волнением у артиста и оратора.

— Чудесно, чудесно! — добавил Фиц-Рой; он внимательно осматривал аппарат, знакомился с его не очень сложным механизмом.

— Так это поможет, значит, нашему бедному Бруту? — заметила Мэри.

— Да, несомненно, — оказали в один голос и Немо, и Фиц-Рой.

— А нельзя ли позвать сюда Брута сейчас же? — спросила Мэри.

— Конечно, можно…

Не прошло и пяти минут времени, как Брут появился на «Наутилусе». Приспособление аппарата, при том условии, что им орудовали такие люди, как капитан Немо и Фиц-Рой, длилось очень недолго, а электричества на «Наутилусе» имелось достаточно всегда.

Брут, человек угрюмый от природы, по мере усиления глухоты становился еще угрюмее и молчаливее, и лицо его приобретало ту неподвижность, в которой нет места ни малейшей улыбке и которое отличает глухих и в особенности глухонемых.

Опыт с Брутом удался совершенно и вполне наглядно. Когда ему было предложено взять в руки микрофонографический рожок, схожий с давно знакомым ему телефонным, и приложить к уху, когда пущен был электрический ток, весьма слабый из осторожности, лицо Брута немедленно просияло, и он улыбнулся: мир звуков, ясных и отчетливых, давно ему незнакомых, возник для него снова и приобщил к жизни тем общением, которое когда-то, до глухоты, имелось для него.

Когда затем Немо, приставив микрофон к своему сердцу, соединил его с микрофонографом и дал опять рожок в руки Брута и он приложил его к уху, — лицо Брута стало совсем весело.

— Что ты слышишь? — спросила его Мэри, заметив эту веселость.

— Мельница стучит! — ответил он.

Все расхохотались, и даже сам Немо вместе с другими.

— Ну, многочтимый хозяин, — проговорил Немо, — вы, конечно, не откажетесь принять от меня этот прибор в обмен на вашу чудесную шапку.

— Не могу отказаться, спасибо! — ответил Фиц-Рой и, взяв гостя за руку, сильно пожал ее.

— Меня больше не нужно? — спросил Брут и, получив ответ, вышел.

Завтрак прошел очень оживленно. Особенно понравился Немо фаршированный язык трески, поданный к закуске. Такая роскошь возможна только на месте, где трески, не выдерживающей в свежем виде и нескольких часов перевозки, мириады.

— А вы из этих языков консервов не делаете? — спросил Немо.

— Не стоит того!

— Но, скажите, почтенный Фиц-Рой, я видел у вас на столе разные консервы, я видел у вас в лаборатории множество новых приборов; все ваши окна снабжены стеклами — откуда и как получаете вы все это и вообще как сообщаетесь, с жилыми местностями, из которых ближайшая, кажется, Архангельск?

— Архангельск не ближайшая, — ответил ФицРой, — но в ближайших, как, например, Мезень, ничего достать нельзя. Что касается до сообщений, то они чрезвычайки удобны и просты. Лучшее и главное, конечно, зимнее время. Бывают у нас иногда в море суда, но рейсы их не срочны, и на них надежда плохая, а вот зимою другое дело: на близкие расстояния ездим на собаках или на оленях, на далекие, по тундре, на буере!

— На буере? По тундре?

— Да, лучшей дороги на свете нет. Гладь неописуемая на тысячи верст. Большею частью, при посредстве тех или других ветров, достаточно одного только паруса, но на всякий случай я всегда беру с собою и электрический двигатель, который, однако, пустил в ход не более двух или трех раз.

— Но ведь вам необходим компас? — спросил Немо.

Вместо ответа Фиц-Рой взглянул на жену, немного вспыхнувшую и опустившую при этом глаза.

— Да, — ответил он, — однажды Мэри забыла компас, мы вспомнили о нем часа через два пути и едва не погибли.

— Да, это было ужасно! — ввернула от себя Мэри.

— Я помню, что сильнейший норд-ост успел отнести нас на запад в час времени не на один десяток верст. Совершенно неожиданно скользнули мы в область ветров. Кругом не было видно ни зги, и пришлось остановиться. Если бы не особенное счастье и не звезды небесные, которые явились к нам вдруг на помощь, едва ли бы имели мы удовольствие принимать вас, капитан, здесь у себя.

— Но нет худа без добра, — ответила Мэри, — с тех пор ни я, ни муж е компасом не расстаемся.

При этих словах она вынула из-за платья висевший у нее на груди вместо медальона компас; имелся также компас на ременном поясе, которым опоясан был Фиц-Рой.

— Но что за восторг, если бы вы знали, — сказала Мэри, — нестись на буере со скоростью вихря по бесконечной тундре! Нам приходится надевать в этих случаях кожаные маски с очками. И красивы мы тогда, нечего сказать! — добавила она,

— Да, отмеривать по версте в полминуты — это удовольствие большое, — сказал Фиц-Рой. — А уж если хотите роскошную картину, так представьте себе безмолвную, тихую, зимнюю ночь, магнитное сияние, охватывающее полнеба и освещающее бесконечность, потрескивания этого сияния и тихий, равномерный стук электрического двигателя, уносящего вас по светлой, но мертвой бесконечности!

— Вот бы вы к нам зимою приехали, капитан! — сказала Мэри.

— На «Наутилусе»? — ответил Немо, улыбаясь.

Близилось время, назначенное для отбытия Немо, — ровно полдень. С невероятною быстротою погода, очень хорошая с утра, захмурилась, и свинцовые тучи начали облегать небо. Порывистый ветер крепчал, неслись по воде один другому навстречу шквалики, а неистовые завывания в расщелинах скал предрекали близость урагана. Облака в небе то сбивались в кучи, то рассеивались, образуя какие-то просветы, тотчас же закрывавшиеся. Беспокойство облаков передавалось и миру пернатых, начавших сновать над «Наутилусом» во все стороны с диким, испуганным криком. Вдали раздавались раскаты грома.

— Ведь грозы у вас здесь большая редкость? — спросил капитан Немо.

— Да, не часты, — ответил Фиц-Рой.

Немо ужасно боялся того, чтобы словоохотливый Фиц-Рой не начал болтать с ним по поводу гроз. В три истекших дня ему так надоело пребывание на суше, он так неудержимо стремился снова покачаться в океанских волнах, наступавшая гроза так манила его к себе, что он только и думал о том, как бы ему поскорее отчалить от берега. Он обратился к рупору, висевшему на стене за его спиною, и очень громко спросил в машинное отделение:

— Готовы ли к отплытию? А? Что? Готовы?

Ответ последовал утвердительный.

Хотя стоянка «Наутилуса» была совершенно безопасна и, казалось, никакая волна океанская не проникнет в этот спокойный заливчик, тем не менее «Наутилус» начал слегка постукивать своими металлическими боками о береговую скалу.

— Неужели вы тронетесь теперь, — спросила Мэри, — когда еще вчера вечером состоялось предсказание бури?

— Это ему нипочем, дорогая Мэри, он немедленно нырнет ниже пояса волнения.