Ефим Пермитин - Три поколения

• Название: Три поколения
• Автор: Ефим Пермитин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

Книга «Три поколения» — мой посильный вклад в дело воспитания нашей молодежи на героических примерах прошлого.

Познать молодежь — значит заглянуть в завтрашний день. Схватить главные черты ее характера в легендарные годы борьбы за советскую власть на Алтае, показать ее участие в горячую пору хозяйственного переустройства деревни и, наконец, в годы подъема целины — вот задачи, которые я ставил себе на протяжении трех последних десятилетий как рядовой советской литературы в ее славном, большом строю.

---

Никодим подошел вплотную к Алеше, наклонился к самому уху и, несмотря на то что в тайге они были одни, тихонько зашептал:

— Приказ нам с тобой косачишек, глухарей бить — мясо требуется. Деньги нужны, а пушнина — те же деньги. Да что мы с тобой — митингу открывать будем?.. Пойдем!

Но Алеша упрямо покачал головой.

Никодим опасливо посмотрел по сторонам. Еще ближе склонился к уху Алеши и закончил решительно:

— Когда потребуется — нам скажут. Я и сам не хуже бы твоего в отряд. «А нет, говорят, Никодим Гордеич, хорош ты пока и на заимке…»

— Так скажут, позовут, говоришь? — обрадовался Алеша.

— А то? — все так же вопросом ответил Никодим и тронул лыжи.

Глава XXXIX

Никодим и Алеша убили уже более сотни тетеревов да десятка два тяжелых глухарей.

— Как глухарь, так пятеро до отвала сыты. Пятерых мужиков одним молодецким выстрелом мы накормили с тобой, — радовался Никодим всякой удаче.

Партизанский отряд находился, очевидно, не так далеко от заимки Корневых: люди из отряда покрывали расстояние за дневной переход на лыжах.

Настасья Фетисовна не раз для гостей топила баньку. Относилась она ко всем партизанам одинаково тепло и заботливо. Несмотря на молодой ее возраст, бородатые мужики звали ее «мать».

— Ты, мать, поглядывай тут, пока мы с веничком пожаримся на полке. Не ровен час… расшевелили мы гнездо… — улыбались партизаны.

— Мойтесь, мужики, без думушки, в случае чего, я стрел дам.

Настасья Фетисовна брала первую попавшуюся винтовку, надевала лыжи и уходила на «гляден» — гору вблизи заимки. Сколько таких заимок было разбросано по тайге в близком расположении к отряду, Алеша не знал, но корневская заимка для партизан была надежным местом.

Дважды Никодим бегал на лыжах в родное свое село Маральи Рожки с секретным поручением и оба раза благополучно возвращался.

Несмотря на большую усталость, возбужденный мальчик подробно рассказывал матери и деду все новости села, из которого они, бросив родной свой дом, вместе с отцом бежали от колчаковцев.

Ночами он сообщал Алеше, как «пощипали» партизаны белых, какое настроение у маральерожцев и смежных с ними деревень и кто в ближайшее время из крестьян «обязательно подастся в отряд».

— Дело наше ясное, как солнце, вот и тянутся к нему люди, — повторял мальчик услышанную от агитатора фразу.

Алеша завидовал Никодиму, участвовавшему по-настоящему в серьезном деле. И не скрывал зависти.

— Ну, а меня, меня-то когда же позовут? — спрашивал он.

— Поправляйся как следует, признакамливайся к тайге, к лыжному ходу — позовут и тебя. Успеешь еще ноженьки намять…

На заимку Корневых нагрянула беда.

Никодим и Алеша затемно ушли в дальние березняки бить тетеревов на утренней и вечерней заре. Настасья Фетисовна после обеда проводила «гостей» с заплечницами, туго набитыми дичью, привела в порядок избу и села за вязку варежки, как вернувшийся со двора дед Мирон сказал:

— Дочка, кого-то опять бог дает к нам, да много вершны…

У Настасьи Фетисовны дрогнуло сердце: она знала, что своим днем на заимку на лошадях незачем. Привычным движением женщина оправила платок на глянцево-черных волосах и быстро оглядела избу.

К сеням, бряцая оружием, уже подходили. В окно избушки заглянул широколицый, бородатый человек со шрамом через всю левую щеку.

Настасья Фетисовна, склонившаяся над варежкой, невольно повернула голову к окну: человек пытливо оглядывал внутренность избы. Потом бородач сорвал с головы барашковую папаху и махнул ею. И тотчас же дверь в сенях загремела под ударами сильных ног.

— Отворяй!..

Настасья Фетисовна положила недовязанную варежку на стол, воткнула стальную спицу в клубок с шерстью и пошла в сени мимо деда Мирона.

— …на дорогу выставить часового… — услышала она, открыв дверь.

— Что вы тут на семи запорах!.. — визгливым тенорком закричал и замахнулся на женщину обнаженным клинком маленький казачишка в необыкновенно высокой чернобарашковой папахе.

Настасья Фетисовна невольно заслонилась рукой и, стараясь казаться спокойной, сказала:

— Дверь не заперта, пожалуйста, заходите.

— Басаргин!

Из-за угла избушки вырос огромный, грузный казак, заглядывавший раньше в окно; он застыл с широко выпученными глазами. Даже в необыкновенной своей папахе казачишка был ему в плечо.

— Что изволите, господин вахмистр?

— А-с-с-мотреть!

Басаргин схватил женщину за плечо и скомандовал:

— Иди передом!

Настасья Фетисовна вошла в избу. Казак, вытянув шею, сначала заглянул внутрь и только потом перешагнул через порог. На голбчике он увидел сидевшего дедку Мирона и оглушительно заревел:

— Руки уверх!

Дед Мирон поднял худые, сморщенные руки и слезящимися глазами испуганно уставился на казака. Басаргин заглянул под кровать, на полати и даже, встав на колени, посмотрел в черный зев подпечья.

Настасья Фетисовна стояла, опершись на стол, и смотрела то на широкую спину казака, то на свекра. Руки деда Мирона дрожали от старости и слабости и невольно опускались, а он все силился держать их над головой…

— Опустите, батюшка, вы же из годов вышедший…

— Ма-а-лчать! — взвизгнул Басаргин.

Он открыл шкафчик с посудой и заглянул в него. Потом сорвал одеяло с кровати, подушки и постель и бросил на середину избы.

Убедившись, что и под постелью нет никого, он, ступая прямо по подушкам, пошел к порогу.

Настасья Фетисовна нагнулась и хотела было сложить одеяло и подушки на кровать, но казак обернулся и еще более грозно закричал:

— Ма-а-лчать!

Не закрывая распахнутой настежь двери, Басаргин громко доложил:

— Все мышиные норки перерыл — одного партизана захватил, господин вахмистр!

— А бомбы у него нет?

Стоявшие у дверей промерзли и вошли в избу. Карателей было семеро.

— Никак нет, господин вахмистр, бомбов не оказалось!

Вахмистр пытливо взглянул на деда Мирона выпуклыми, рачьими глазками, нахмурился и прошел в передний угол. В избе, без папахи, вахмистр выглядел сказочным «карлой». Короткие ноги его были кривы. Настасья Фетисовна схватила белье с пола и бросила на кровать.

Старческие колени дедки Мирона тряслись, поднятые руки опустились ниже головы.

Настасья Фетисовна не выдержала и снова сказала:

— Да опустите вы, батюшка, руки, ведь у вас же в чем душа держится…

Вахмистр подошел вплотную к женщине и в упор взглянул ей в глаза своими выпуклыми глазками.

— Ты кто? Кто ты тут командовать? — И, повернувшись к карателям, приказал: — Связать его! На мороз! Под горячие плети! Без подробных сведений не являться!

— Слушаюсь, господин вахмистр!..

Каратели во главе с Басаргиным подхватили часто мигающего слезящимися глазами деда Мирона и поволокли из избы.

— Прощай, дочка! — обернувшись, сказал дед и уже из сеней крикнул: — Обо мне не думай! Отжило дерево — можно и в поленницу…

Дверь за карателями захлопнулась.

— Ну-с, Корниха, а я уж, видно, сам поговорю с тобой! Са-а-ам! — срывающимся в фальцет голосом закричал белогвардеец. — Но сначала угости гостя. Перемерзли, отощали в дороге. Попотчуй, как своих гостей потчуешь. Я про тебя все знаю, партизанская ты мать!..

Настасья Фетисовна достала из печки горшок с кашей.

— Так, так, — хмыкал себе под нос «карла». — Ну, а как бы там перед едой, хозяюшка, того-этого… — Маленькое личико вахмистра сощурилось, искательная улыбка мелькнула в глазах.

Женщина молчала. В избу со двора вошел Басаргин и вытянулся у порога:

— Кровью подплыл. Посинел весь, чуть дышит, а молчит, господин вахмистр.

— Посолить сверху да дать еще — заговорит!..

— Пробовали, солили. Хорошо того бить, кто плачет, господин вахмистр, а этого — как по дереву…

— А ну-ка, я сам на подмогу выйду! Так приготовь тут… — повернувшись к хозяйке и выразительно щелкнув себя пальцами по воротнику, сказал вахмистр.

Он надел папаху и, часто шагая короткими ногами, вышел за Басаргиным.

«Через окно. Надеть лыжи — и в лес… Часовой поставлен на дороге… Зипун! Топор!..»

В одну руку Настасья Фетисовна схватила зипун, в другую — топор. На носках она подошла к окну и сильно надавила на створчатую раму. Забухшая рама только подалась под рукой. «Ой, накроют! Ой, накроют!..» Настасья Фетисовна нажала плечом, и рама распахнулась, обдав разгоряченное лицо морозом.

Единственное окно избушки выходило к реке. На дворе она услышала свист плетей, крики карателей и предсмертные стоны свекра. Распластавшись вдоль стены, Настасья Фетисовна тихо подошла к сеням, где стояли лыжи, схватила их, всунула ноги в юксы и катнулась под гору к реке.

Белогвардейцы заметили женщину, только когда она поднималась на противоположный берег. Несколько голосов крикнуло одновременно: