Гюстав Флобер - 12 шедевров эротики

• Название: 12 шедевров эротики
• Автор: Гюстав Флобер
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2016

То, что ранее считалось постыдным и аморальным, сегодня возможно может показаться невинным и безобидным. Но мы уверенны, что в наше время, когда на экранах телевизоров и других девайсов не существует абсолютно никаких табу, читать подобные произведения — особенно пикантно и крайне эротично. Ведь возбуждает фантазии и будоражит рассудок не то, что на виду и на показ, — сладок именно запретный плод. "12 шедевров эротики" — это лучшие произведения со вкусом "клубнички", оставившие в свое время величайший след в мировой литературе. Эти книги запрещали из-за "порнографии", эти книги одаривали своих авторов небывалой популярностью, эти книги покорили огромное множество читателей по всему миру. Присоединяйтесь к их числу и вы!

---

Он вернулся к двери и снова посмотрел на часы. Было только четверть четвертого. Он сел у главного входа, жалея, что здесь нельзя закурить папиросу. На другом конце церкви, около клироса, все еще слышались неторопливые шаги полного господина.

Кто-то вошел. Жорж быстро обернулся. Это была простая, бедная женщина в шерстяной юбке; она упала на колени возле первого стула и осталась неподвижной, сложив руки, устремив глаза к небу, вся поглощенная молитвой.

Дю Руа смотрел на нее с любопытством, спрашивая себя, какая печаль, какое горе, какое отчаяние могли терзать эту простую душу. Она погибла от нищеты, — это было видно. Может быть у нее к тому же был дома муж, который ее бил, или умирающий ребенок.

Он мысленно произнес: «Бедные люди! Как они страдают!» И им овладел гнев против безжалостной природы. Потом он подумал, что эти нищие, по крайней мере, верят в то, что о них заботятся на небе, верят в то, что там точно записаны все их земные дела и подводится баланс их добрых и злых поступков. На небе. Где же это?

И Дю Руа, которого тишина церкви располагала к размышлениям о высоких материях, одним взмахом мысли вынес суждение о вселенной, прошептав:

— Как все это глупо устроено!

Шелест платья заставил его вздрогнуть. Это была она.

Он встал и быстро подошел к ней. Она не протянула ему руки и тихо сказала:

— Я располагаю всего несколькими минутами. Я должна тотчас вернуться; встаньте на колени возле меня, чтобы нас не заметили.

И она направилась в главный придел, отыскивая приличное и надежное место с видом женщины, хорошо знакомой с расположением церкви. Лицо ее было закрыто густой вуалью; она двигалась тихо, едва слышными, заглушенными шагами.

Дойдя до клироса, она обернулась и прошептала таинственным тоном, каким обычно говорят в церквах:

— Пожалуй, в боковых приделах лучше, — здесь слишком на виду.

Перед дарохранительницей главного алтаря она низко склонила голову и сделала приседание, затем повернула направо, в сторону выхода, и, наконец, решившись, взяла молитвенную скамеечку[45] и опустилась на колени.

Жорж завладел соседней скамеечкой, и, как только оба они оказались на коленях и приняли молитвенную позу, заговорил:

— Благодарю вас, благодарю. Я вас обожаю. Я хотел бы вам постепенно повторять это, хотел бы рассказать вам, как я начал вас любить, как вы покорили меня с первого же раза… Позволите ли вы мне когда-нибудь излить свою душу, высказать вам все это?

Она слушала его в позе глубокой задумчивости, как будто ничего не слыша. Потом ответила, не открывая закрытого руками лица:

— Я совершаю безумие, позволяя вам так говорить со мною. Безумием с моей стороны было прийти сюда, безумие — делать то, что я делаю, давать вам надежду, что этот случай может иметь какие-нибудь последствия. Забудьте об этом, так нужно, — и никогда мне об этом не говорите.

Она замолчала. Он искал ответа, решительных, страстных слов, но, не будучи в состоянии подкрепить их жестами, чувствовал себя связанным.

Он начал:

— Я ничего не жду… ни на что не надеюсь. Я люблю вас. Что бы вы ни делали, я буду вам повторять это так часто, с такой настойчивостью и страстью, что, в конце концов, вы поймете меня. Я хочу, чтобы моя нежность передалась вам, чтобы постепенно, час за часом, день за днем, она проникла в вашу душу, чтобы в конце концов вы пропитались ею, точно влагой, падающей капля за каплей, чтобы она смягчила вас, наполнила нежностью и заставила когда-нибудь ответить мне: «Я тоже люблю вас».

Он чувствовал, как дрожит ее плечо рядом с ним, как вздымается ее грудь; она прошептала очень быстро:

— Я тоже люблю вас.

Он сильно вздрогнул, словно от удара по голове, и испустил вздох:

— О боже мой!..

Она продолжала, задыхаясь:

— Зачем я вам это сказала? Я чувствую себя преступницей, презренной… Я… ведь у меня две дочери… но я не могу… Я бы никогда не поверила, никогда не поверила, никогда не подумала… Но это сильнее… сильнее меня. Слушайте… Слушайте… Я никогда никого не любила… кроме вас… клянусь вам… И люблю вас уже целый год, тайно, в глубине моего сердца… О! Сколько я страдала и боролась, если бы вы знали, но больше я не могу… Я люблю вас…

Она плакала, закрыв лицо руками, и все ее тело вздрагивало от волнения.

Жорж прошептал:

— Дайте мне вашу руку. Я хочу прикоснуться к ней, пожать ее.

Она медленно отняла руку от лица. Он увидел ее щеку, совсем мокрую, слезнику, готовую скатиться с ресницы.

Он взял ее руку, сжал ее.

— О! Как бы я хотел выпить ваши слезы!

Она сказала тихим, упавшим голосом, похожим на стон:

— Пощадите меня… Я погибла!

Он едва удержался от улыбки. Что мог он с нею сделать в этом месте? Он прижал к сердцу ее руку и спросил:

— Слышите, как оно бьется? — потому что весь запас его страстных излияний иссяк.

В течение нескольких секунд мерные шаги прогуливавшегося господина все приближались. Он обошел все алтари и уже, по крайней мере, во второй раз спускался по маленькому правому приделу. Услышав, что он уже совсем близко от скрывавшей ее колонны, г-жа Вальтер вырвала у Жоржа руку и снова закрыла лицо.

Теперь они оба стояли неподвижно, коленопреклоненные, как будто вместе возносили к небу пламенные мольбы. Полный господин прошел недалеко от них, бросил на них равнодушный взгляд и направился к выходу, продолжая держать шляпу за спиной.

Дю Ру а, думавший о том, как бы добиться свидания где-нибудь в другом месте, не в церкви, — прошептал:

— Где я вас увижу завтра?

Она не отвечала. Она казалась застывшей, превратившейся в статую, олицетворяющую молитву.

Он продолжал:

— Хотите, встретимся завтра в парке Монсо?

Она повернулась к нему и открыла лицо, смертельно бледное, искаженное ужасным страданием, и сказала прерывистым голосом:

— Оставьте меня… Оставьте меня теперь… уйдите… уйдите… на пять минут… Я слишком страдаю в вашем присутствии… я хочу молиться… и не могу… Уйдите… Дайте мне помолиться… одной… пять минут… Я не могу… дайте мне умолить бога, чтобы он меня простил… чтобы он меня спас… Оставьте меня на пять минут…

У нее был такой взволнованный вид, такое страдальческое лицо, что, не говоря ни слова, он встал, потом, после минутного колебания, спросил:

— Можно мне вернуться через несколько минут?

Она утвердительно кивнула головой, и он направился к клиросу.

Тогда она попыталась молиться. Она сделала невероятное усилие, чтобы призвать к себе бога, и, трепеща всем телом, не помня себя, воскликнула, обращаясь к небу:

— Помилуй меня!

Она яростно сжимала веки, чтобы не видеть больше того, кто только что ушел. Она гнала от себя мысль о нем, она боролась с ним, но вместо небесного видения, которого жаждало ее измученное сердце, перед ее взором продолжали стоять закрученные усы молодого человека.

В течение уже года она днем и ночью боролась с этим все возраставшим искушением, с этим образом, который неотступно преследовал ее, который завладел ее мечтами и телом, который смущал ее сон. Она чувствовала себя пойманной, как зверь в тенетах, — связанной, брошенной в объятия этого самца, победившего, покорившего ее одним только цветом своих глаз и пушистыми усами.

Теперь, в этой церкви, так близко от бога, она чувствовала себя еще более слабой, более покинутой и потерянной, чем дома. Она была не в состоянии молиться, она могла думать только о нем. И уже страдала от того, что он ушел. Однако она отчаянно боролась, защищалась, молила о помощи всеми силами своей души. Она предпочла бы смерть этому падению: ведь она никогда еще не изменяла мужу. Она шептала безумные слова мольбы, а сама прислушивалась к шагам Жоржа, замиравшим вдали, под сводами.

Она поняла, что все кончено, что сопротивляться бесполезно. И все же она не хотела сдаваться; ее охватило нервное исступление. В таком состоянии женщины падают на землю и бьются в слезах и судорогах. Она дрожала всем телом, чувствовала, что близка к тому, чтобы упасть и начать кататься между стульями, испуская пронзительные крики.

Кто-то приближался к ней быстрыми шагами. Она повернула голову. Это был священник. Тогда она поднялась, подбежала к нему и, протягивая к нему руки, прошептала:

— О, спасите меня!

Он остановился в изумлении:

— Что вам угодно, сударыня?

— Я хочу, чтобы вы меня спасли. Сжальтесь надо мной. Если вы мне не поможете, я погибла.

Он посмотрел на нее, спрашивая себя, не сумасшедшая ли перед ним. Он спросил снова:

— Что я могу для вас сделать?

Это был молодой человек, высокий, довольно толстый, с полными, отвислыми щеками, синеватыми от тщательного бритья, красивый городской викарий зажиточного квартала, привыкший к богатым прихожанкам.