Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении

• Название: Агент, бывший в употреблении
• Автор: Богомил Райнов
• Издательство: Амфора
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-367-03729-6

Заключительный роман из цикла о знаменитом болгарском разведчике Эмиле Боеве.

Издание не рекомендуется детям младше 12 лет

---

— Но погодите, господа, погодите! — восклицает шокированный Фукс и, следуя примеру других, мгновенно выхватывает свой пистолет.

Проворней всех оказывается Гауптман-младший, чей крупнокалиберный пистолет раньше всех оглашает кабинет выстрелами. В порядке старшинства первым сражен Донев, не успевая даже схватиться за оружие. Горькая судьба постигает и Слона, который то ли от пуль, то ли от страха с грохотом валится между стульев, успевая, однако, сделать два или три выстрела, хотя и без видимого успеха. Участь Петера тоже трагична, но оказывается почти незамеченной, поскольку все внимание сосредоточивается на лестнице, топот на которой подсказывает, что и плебс из партера тоже рвется принять участие в перестрелке. Их действия, пусть и самоотверженные, обречены на провал. Не успевает дверь распахнуться, как помощники страховщика начинают исполнять роль мишеней, в которые градом сыплются пули из крупнокалиберного пистолета. Не пострадали только близнецы, потому что их обезвредили еще внизу у входа.

— Скорее, в любой момент может нагрянуть полиция! — кричит мне Табаков, который вместе с «нотариусом» и «наследником» уже у выхода. Устремляюсь за ними и в этот момент чувствую, как что-то обжигает мне правую лопатку. Недобитый Слон находит возможность подняться и послать мне вдогонку свою прощальную пулю.

Жжение в лопатке — просто мелочь, шутливое напоминание о том, что игра в чет-нечет со смертью еще продолжается. Делаю шаг вперед, потом пытаюсь сделать второй, потом… потом проваливаюсь в темноту.

…Нахожу себя в каком-то смутном пространстве. Сначала думаю, что это просто смеркается, но потом чувствую, что этот мрак движим и неудержимо влечет меня в неведомом направлении, как морская волна. Не сказал бы, что плыву на гребне волны, скорее — под волной, рискуя, что она обрушится на меня и погребет под собой. И все-таки плыву. Ускользаю от нее в последний миг, но она снова нависает надо мной, и снова я ускользаю от нее в ту самую последнюю секунду, которая отделяет жизнь от смерти.

И так — до бесконечности.

Не знаю ни сколько прошло времени, ни что стало со мной. И вдруг слышу чей-то слабый голос, долетающий из какого-то далекого далека. Голос звучит снова, уже совсем призывно:

— Товарищ начальник!

Осознаю, что это Пешо и пытаюсь его укорить: «Я тебе не начальник, и перестань называть меня товарищем», но с губ моих не слетает ни звука. А призыв повторяется, на этот раз сопровождаемый прикосновением чьей-то холодной руки к моему лбу. Открываю глаза. Мрак рассеивается. Надо мной склонился какой-то человек. Это действительно Пешо.

— Вы должны это проглотить, — и сует мне в рот какую-то таблетку. — Запейте водой.

Выполняю указание, лишь бы он отстал от меня, потому что ощущаю, как мрак снова пытается поглотить меня.

Проходит еще какое-то время, но не имею представления, сколько именно. Снова слышу голос, на этот раз женский.

— Ты в своем уме? Человек умирает. Почему ты не вызовешь врача?

И опять голос Пешо:

— Как я могу? А полицейские?

— Молодец. Пусть лучше умирает, лишь бы не явились полицейские.

Она говорит еще что-то, но я не разбираю слов, потому что голос совсем тихий, а я снова тону во мраке.

— Вы наша единственная надежда, доктор Мозер, — говорит Марта.

Но это происходит уже гораздо позже, и пространство вокруг меня светлое.

— Я вас понимаю, госпожа, но вы ведь знаете, что я невропатолог, а не хирург. Этому человеку нужен хирург и притом как можно скорее.

«Неужели так уж необходимо болтать у меня над головой?» — сказал бы я, если б мог. «И погасите этот свет», — добавил бы, поскольку чувствую, как вместе со светом в грудь мою проникает боль.

Проходит еще какое-то время, и боль становится сильнее, потому что теперь я лежу на животе. И снова надо мной бубнит чей-то мужской голос:

— В полевых условиях, говорите… Но это не значит, что я способен оперировать на кухонном столе ножом, которым только помидоры резать…

Может, он говорит еще что-то о помидорах, но чувствую укол в плечо и снова погружаюсь в небытие.

— Ты уже совсем было собрался на тот свет, — говорит мне Марта два дня спустя. — Хорошо, что доктор Мозер — он ведь друг Табакова — нашел хирурга и уговорил его сделать операцию прямо в гараже. Хирургическую операцию в гараже! Мне это даже в голову не пришло бы. И как только подумаю, что всем этим я обязана своему любимому, пусть и бывшему, супругу!..

Я действительно в гараже. Это крохотное помещение, в котором Пешо держит свой «опель», на котором он разъезжает, выполняя поручения шефа. Наверно, он и спал здесь, пока я не занял тут единственную койку, уже прооперированный, перевязанный и готовый к новой жизни — если, конечно, капризами Провидения мне отпущено какое-то количество дней.

— Как я сюда попал? — спрашиваю водителя.

— Сидел в «опеле», когда вдруг из ворот выскочил шеф и, сев в «мерседес», крикнул мне, чтобы я посмотрел, все ли с вами в порядке.

— А где сам Табаков?

— Откуда мне знать. Наверное, дома.

Сейчас этот вопрос меня не особенно волнует. Он возникает снова через неделю. Меня уже перевезли в дом к Марте, я поправился в пределах возможного и с приливом новых сил ощущаю возрождение любопытства к житейским проблемам.

— Ты не смотрел, Табаков не вернулся домой? — спрашиваю Пешо, когда он заходит меня проведать.

— Не смотрел.

И, заметив мое недоумение, объясняет:

— Не рискую вертеться вокруг его квартиры, пока все не утихнет. Не хочу, чтобы меня во что-то впутали, иначе австрийцы меня вытурят. Вы бы знали, что пишут в газетах о той перестрелке.

— И что пишут?

— Чего только не пишут. Сведение счетов между бандитами. Приток эмигрантов с Востока, мол, превращает Вену в Чикаго в самом центре Европы и всякое такое.

— А о Табакове пишут?

— Его не упоминают. Но если так продолжится, то и его приплетут.

— А что может продолжится? Тех-то всех перестреляли.

— Одних перестреляли — прибудут другие.

Марта тоже настроена пессимистически.

— Не надейся найти Табакова дома. Я уже проверяла: птичка упорхнула.

— Птичка ли? Ты, наверное, хотела сказать — перепел.

— Хоть глухарем его назови, все едино: глухарь улетел.

Я уже достаточно окреп, чтобы рискнуть выйти из дома. Прошу Пешо отвезти меня по известному адресу. После некоторого колебания и с условием, что мы остановимся на соседней улице, он исполняет мою просьбу.

Чтобы избежать встречи со швейцаром, захожу со стороны гаража. Решетка поднята, в помещении пусто. Поднимаюсь по узкой лестнице и, не пройдя еще и полпути, слышу какую-то непонятную возню. Чуть погодя что-то грубо тыкается мне в ноги. Собираюсь уже выразить возмущение сильным пинком, когда понимаю, что это Черчилль. Грязный, исхудавший и почти неузнаваемый, но все же Черчилль.

— Что же ты тут делаешь, мой песик? Почему один? Где твой плохой папочка, бросивший сыночка на произвол судьбы?

На все мои вопросы Черч только поскуливает, выражая одновременно и радость, и страдание.

— Вот уж чего не ожидала от этого жестокого эгоиста, — комментирует Марта, купая бульдога в ванной. — Бросить единственное любимое существо! Чего еще ждать от подобного зверя!

— Не думаю, что он его бросил. Он скорее бросил бы родную мать, чем Черча.

— Ты считаешь, что его убили?

— Я ничего не исключаю.

Наличие столь трагической вероятности погружает женщину в глубокое раздумье. Не сказал бы, что это скорбное раздумье, скорее — озабоченность.

— Хорошо, что полиция не опечатала его квартиру, — замечаю, чтобы приободрить ее.

— Чего же тут хорошего? Ты же сказал, что бандиты перерыли там все вверх дном.

— Это они так считали.

— А ты что думаешь?

— Думаю, что кое-что осталось.

— Если ты имеешь в виду бронзовые часы и портрет графини, то это не бог весть какие ценности.

— Я имею в виду кое-что посерьезнее. Но не будем торопиться. Пусть все уляжется. Всему свое время. Подумай лучше, где он мог затаиться.

— Именно об этом я и думаю. Должно быть, выбрал такое место, которое считает самым надежным. Только вот где оно?

Спустя три дня тайно следую за «опелем» Пешо и оказываюсь в поселке на берегу Мондзее. Кто-то скажет, что это черная неблагодарность — шпионить за человеком, который спас тебе жизнь. Но что поделаешь — работа прежде всего.

Мондзее. Табаков любил это место. А теперь именно здесь ошивается его водитель. Ездит от лавки к лавке, покупает то да се, словно этого всего в Вене не купить. Может, он просто избегает слишком часто появляться на людях в Вене? Но почему облюбовал именно Мондзее? На улочках поселка трудно разъехаться. Не удивительного, что скоро наши с Пешо дороги пересекаются. То ли он мне преграждает дорогу, то ли я — ему, но мы пересекаемся.