Иван Кратт - Великий океан

• Название: Великий океан
• Автор: Иван Кратт
• Издательство: Военно-морское издательство Военно-морского Министерства Союза ССР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1951

Историческая дилогия «Великий океан», написанная русским советским писателем И. Ф. Краттом (1899–1950), рассказывает об отважных землепроходцах, вышедших в конце XVII века на берега Аляски и пытавшихся закрепиться в Северной Калифорнии, где в 1812 году было основано русское поселение под названием «Росс» (т. е. «русский»), нынешний Форт-Росс в штате Калифорния США. Писатель создал колоритный образ Александра Андреевича Баранова (1746–1819), первого правителя русских поселений в Америке. Роман состоит из двух книг: «Остров Баранова» и «Форт Росс».

Текст романа приводится в ранней редакции (1951 год, Военно-морское издательство Военно-морского министерства Союза ССР) и отличается от более поздних изданий.

---

После гибели лодки палисады крепости опустели. Не было приметно никакого движения. Лишь несколько дымовых столбов, поднявшихся над стенами крепости, указывали, что защитники форта собрались на совещание.

Баранов все еще стоял на палубе. Его предположения оправдались. Дерзкое сопротивление индейцев-колошей было рассчитано на серьезную поддержку. Умный и хитрый Котлеан не отказался бы сам от переговоров. Ни разу не встречаясь, они хорошо изучили друг друга. Котлеан знал, что слово правителя — закон и что Баранов его не нарушал никогда.

Волнение в бухте улеглось окончательно. Серая гладь простиралась до дальних скал. Тучи снова затянули небо, стало теплее и очень пасмурно. Резко кричали чайки. Неподвижно, протянув голые ветви к заливу, на уступе кекура торчала кривая, старая лиственница.

Пробило четыре склянки. Едва на шлюпе умолк звон колокола, ворота крепости распахнулись, и оттуда вышли три человека. Передний нес палку с привязанной к ней белой полоской материи, двое других тащили весла. Индейцы размеренным шагом приблизились к береговым камням, сели в лодку.

— Едут! — сказал Лисянский и задержался возле Баранова. Весь день капитан-лейтенант не уходил с палубы, даже не спускался в кают-компанию поесть. Правда, спокойно обедали только мичман Берх и Каведяев, остальные были наверху.

Правитель отложил в сторону подзорную трубу. И без увеличительных стекол он разглядел, что между приближающимися индейцами Котлеана не было. Вождь тлинкитов никогда не расставался с красным суконным плащом, посланным когда-то ему в подарок Барановым; кроме того, белое орлиное перо украшало его волосы. Сидевшие в лодке не имели никаких знаков отличия. Темные одежды, спущенные до пояса, связки амулетов на груди. Обличье мирных охотников. Лишь грубо разрисованные деревянные маски чудовищ, висевшие сбоку на ремне, напоминали о том, что в любую минуту парламентеры могут стать воинами.

Маленькая байдара шла прямо к «Неве». Столпившиеся у борта отчетливо различали гребцов и рулевого, державшего в руке древко с флагом. Сверху, над белым лоскутом, было прикреплено крыло дикого голубя — знак мира.

Недалеко от шлюпа лодка остановилась. Сидевший на корме встал, откинул назад одеяло, выпрямился, поднял над головой флажок. Несколько секунд индеец стоял так, лицом к кораблю, тихонько раскачиваясь, высокий, худощавый… Затем вдруг что-то резко, гортанно крикнул и, повернувшись, во всю длину упал плашмя на воду.

— Шлюпку! — скомандовал Лисянский. — Живее!

Торопливо подойдя к Баранову, он громко заметил:

— Теперь посланец не имеет дозволения плыть. Ждать будет. Если не подберем в свою лодку, должен тонуть. Обычай сей видел?

Вместо ответа правитель подошел к матросам, ловко и быстро орудовавшим возле шлюпбалок, взялся короткой, пухлой рукой за тали, снова накинул петлю на крюк. Шлюпка качнулась и повисла. От неожиданности все притихли.

Над водой показалась голова посланца, лоснились прилипшие волосы… Потом опять скрылась.

— Господин Баранов! — опомнился, наконец, Лисянский.

Но правитель ступил на самый край борта и, словно ничего не случилось, спокойно и властно сказал по-индейски сидевшим в лодке гребцам:

— Я — Баранов. Котлеан нарушил закон. Он хитрый и коварный вождь. Он посылает на смерть лучших своих воинов. Он подружился с белым разбойником и выполняет его волю. Пусть приезжает сам дать справедливый ответ. Посланных им я не приму…

Голова индейца показалась еще раз. Открыв рот, мутными глазами он глядел на корабль, на висевшую почти над водой шлюпку. Плечи и руки его не шевелились, ни единого слова не сорвалось с посиневших губ… Воин твердо выполнял обычай.

Матросы отступили к юту. Лисянский нервно подался вперед, но, встретив взгляд светлых, казалось, ничего не видящих глаз правителя, остался на месте.

Баранов перекрестился, медленно, чуть горбясь, приблизился к бледному, ошеломленному Гедеону, поцеловал блестевший на его груди крест…

Отвернувшись к заливу, Павел стоял у мачты. Он не смотрел на гребцов, не видел тонувшего индейца… Это было жестокое испытание. Мальчиком он узнал борьбу и смерть, видел, как убивали индейцы русских и русские индейцев, знал, что это была война, что так было и будет и что враги — это свирепые колоши. Он никогда не думал о том, что сам наполовину индеец, и никто об этом ему не напоминал, — ни у Баранова, ни в Санкт-Петербурге или в Кронштадте, хотя в бумагах стояло слово «креол». Русские всегда были великодушными, и он гордился своей новой родиной. За эти годы он вырос, многое узнал и осмыслил и ехал сюда полный великих надежд и планов…

Павел был глубоко потрясен. Он глядел на дальние острова, на просторную водяную пустыню, слышал тихие неторопливые шаги приемного отца. На сером, обескровленном лице юноши выступили росинки пота.

Индеец больше не показался. По тихой, быстро темневшей воде удалялась байдара, у самого борта корабля качалось всплывшее голубиное крыло. Наступила ночь.

* * *

Котлеан не приехал. Перед рассветом колоши напали на отряд Кускова, убили трех алеутов, изрубили несколько байдар. Иван Александрович преследовал индейцев до самой крепости, и его лазутчики, взобравшись на деревья, видели за стенами форта большое оживление.

— Сот шесть народу, — закончил Кусков свой немногословный доклад.

Покинув каюту, он с облегчением выпрямился. Потолки были низкие, и стоять приходилось согнувшись.

Баранов поднялся, оперся рукой о столик. В сумеречном свете каюты лицо правителя казалось нездоровым, бледным. Он совсем не спал, всю ночь просидел на койке, не закрывая глаз. После вчерашнего случая с парламентером Лисянский заперся у себя в каюте. Павел куда-то скрылся. Только монах Гедеон ерошил свои жесткие усы и глядел в упор глубоко сидящими сверкающими глазами. Испуг у миссионера прошел, но он словно чего-то ждал.

— Иди, — сказал, наконец, Баранов помощнику. — Приводи своих людей под кекур. Заложу там новую крепость…

Весь день с кораблей перевозили запасные пушки, устанавливали их на кекуре. Шестидесяти саженей в окружности, семидесяти футов высоты достигал этот островок из крепкого слитного камня.

По лесу, примыкающему к берегу, время от времени «Нева» била картечью. Где-то вдали горел сухостой. Сизое марево тянулось к горам, металось воронье. Лес стоял глухой, настороженный, бесшумно валились срезанные картечью ветки.

К вечеру на укрепленной посреди камня высокой мачте взвился и заполоскал на ветру трехцветный флаг. Пять залпов с кораблей, пять с верков новой крепости приветствовали символ Российской державы.

Глава третья

Даниэль Робертс продул ствол пистолета, сунул его за пояс, потрепал за уши напуганного выстрелом, припавшего к земле щенка. На застреленного индейца не посмотрел. Котлеан сосредоточенно курил длинную трубку, двое других стариков сидели неподвижно, глядели на огонь костра.

— Среди твоих воинов, Котлеан, — сказал Робертс, бережно расправляя узкую, светлую, точно льняную бороду, — видимо, много друзей Баранова.

В его словах прозвучала угроза, но старый вождь невозмутимо продолжал курить. Золотилось белое перо, прикрепленное к головной повязке, отблескивал медный черенок трубки.

— Китх-Угин-Си, великий житель земли, имел сестру, и рожденных от нее детей истреблял, чтобы не размножить племя людей!.. — произнес вдруг один из стариков. Насмешка покривила его вялые, сморщенные губы. — Может, сестра великого жителя была белолицей?

Котлеан молчал. Озаренное пламенем лицо его было почти равнодушно, только глубже залегли морщины на лбу и вокруг хищного рта. Синела на медно-красных скулах причудливая татуировка.

Вождь смотрел на угольки костра и, казалось, не слышал ни плача детей, ни ропота воинов у пустых котлов своих барабор…[3] Сильных нет. Великое племя променяло доблесть на ружья, горькую воду — на вшивые одеяла, на табак и украшения женщин. Свирепые стали жадными, неукротимые — равнодушными. Заросли тропы. От запахов крови и пороха омертвел берег. И разве не правы были другие, всю жизнь прожившие с русскими, видевшие от них защиту и щедрость. И только он, Котлеан, пошел к врагам Баранова.

Гудела за стенами блокгауза река, в сумраке над кострами сновали летучие мыши. Близкий лес обступил крепость, гнилью и сыростью тянуло от обомшелых елей.

Не сказав ни слова, закутавшись плащом, Котлеан ушел в свою хижину. Разошлись старики. У костра остались Робертс, щенок и мертвый индеец, с побуревшим, слипшимся на затылке пучком волос. Левая рука убитого изогнулась, торчали окостенелые, растопыренные пальцы.

Даниэль Робертс, наконец, поднялся, сгреб ногой тлевшие ветки, надел круглую шляпу, лежавшую возле костра. Щенок подбежал к убитому, поджав хвост, осторожно обнюхал. Робертс отшвырнул собачонку и, переступив через труп, направился вдоль стен.