Иван Кратт - Великий океан

• Название: Великий океан
• Автор: Иван Кратт
• Издательство: Военно-морское издательство Военно-морского Министерства Союза ССР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1951

Историческая дилогия «Великий океан», написанная русским советским писателем И. Ф. Краттом (1899–1950), рассказывает об отважных землепроходцах, вышедших в конце XVII века на берега Аляски и пытавшихся закрепиться в Северной Калифорнии, где в 1812 году было основано русское поселение под названием «Росс» (т. е. «русский»), нынешний Форт-Росс в штате Калифорния США. Писатель создал колоритный образ Александра Андреевича Баранова (1746–1819), первого правителя русских поселений в Америке. Роман состоит из двух книг: «Остров Баранова» и «Форт Росс».

Текст романа приводится в ранней редакции (1951 год, Военно-морское издательство Военно-морского министерства Союза ССР) и отличается от более поздних изданий.

---

Стуча сапогами по камням, он двинулся к палисаду. Алексей знал, как трудно было ему отказаться от этой помощи. Люди изнурились, скот надо было добывать у испанцев или индейцев, а с теми и другими еще не удалось встретиться. Племена, оставившие землю, видимо, откочевали к Каскадным горам, испанцы не подавали признаков жизни.

Все же Алексей почувствовал облегчение от этого поступка Кускова. Словно боялся, что тот не выдержит искуса. Он даже улыбнулся, видя, как разочарованно плюнул Лука, ждавший, по крайней мере, хоть полкружки рома. Теперь награда пропала. Промышленный поднял камень и с ожесточением кинул его в одну из лошадей, отставшую от других и мирно щипавшую посевы. Животное шарахнулось, стало на дыбы, затем понеслось вскачь в прерию.

Алексей вернулся к строениям и до вечера уже никуда не отлучался. Палило солнце, густо истекала из свежеокоренных бревен смола, сохла и превращалась в камень глина. Ошалелые от зноя люди копались у высокого тына, тесали и пилили плахи. Они работали в одних потемневших от пота нательных рубахах, обернув головы тряпьем и пахучими ветками лавра.

Разговоров не было. Шуршали с веселым подзвоном пилы, стучали топоры да изредка кто-нибудь натужно крякал, дорвавшись до баклаги с квасом. Да в тени мазанки, развешивая сушиться белье, высоким голосом пела баба.

Жара истомила всех, но Иван Александрович торопил своих людей, ставших плотниками, землекопами, лесорубами. На пустынном берегу океана, под бирюзовым небом медленно, вершок за вершком, вырастало новое поселение Российско-американской компании.

* * *

Форт стоял на горе. Сто шестьдесят шесть ступеней вели от него к морю среди гряды камней и скал. Просторный прямоугольник берега был обнесен двухсаженным тыном, по углам поставлены сторожевые будки. Казармы и дом правителя примыкали к самому палисаду. Прочие строения и магазины заложены на другой стороне двора. Форт еще не был достроен и походил на крепость с высокими воротами, глухими стенами. Жилища для алеутов и байдарочные сараи собирались строить за оградой, там же выбрали и место для бани. Иван Александрович собирался развести еще сад и пасеку, чтобы хоть немного напоминало родину. Это было его давней мечтой.

— Не на год строимся, — говорил он с гордостью, хлопая огрубевшей рукой по какому-нибудь срубу.

Он отходил прочь, подальше от форта, и долго глядел на желтеющие строения, на склоны гор, поросшие дубом и лавром, на пустынный пока океан и ровную дикую прерию, на которой видел стада, пашни. Проселок меж высокой пшеницы, конь под дугою, телегу со снопами… Благодатные земли, освященные мужицким трудом.

К концу августа прибыло небольшое суденышко из Ново-Архангельска. Главный правитель отправил его проведать новое заселение, прислал с десяток промышленных, две чугунные для салютов пушки, молодого чахоточного монаха и плотный пакет с сургучными печатями.

Шкипер подивился форту, обругал гавань, рассказал, что Баранов сам отбирал людей, сам проверил поклажу и такелаж судна, передал низкий поклон всем.

— Постарел Александр Андреевич, — говорил безбородый сухонький старикашка шкипер, — сильно постарел. Одначе откудова и сила берется? Днем и на море, и в крепости, сам штурманов обучает, ночью до вторых петухов по зальцу своему ходит да пишет. А там караулы проверять идет, зорю бьет… Тебе, Алешке и Василию особо кланяется. Было б на кого, говорит, заселение оставить, сам бы навестить приехал. Новую крепость, говорит, пускай освятят с богослуженьем, торжество устроят и имя ей пускай сами подберут.

Старикашка рассказал еще, что недалеко отсюда у мыса Мендосино встретил подозрительную шхуну. Завидев русский флаг, судно не подняло своего и легло в дрейф.

— Не иначе, корсар бродит. Так что ты — того!.. А я им такого черта устрою, ежели нападут… На абордаж! — вдруг крикнул он свирепо. — На абордаж!

Багровое лицо шкипера даже посинело. Он закашлялся, потом подмигнул и победоносно ушел. Кусков знал старика. Со своими четырьмя матросами тот действительно мог атаковать любой корабль, посмевший остановить суденышко. Но он также знал, что старый мореходец в каждом судне видел пирата. И все же был рад присланным Барановым пушкам. Он поручил Алексею установить их на валу палисада, обращенном к морю.

— Салютовать будем, а по крайности и попугать можем, — сказал он, с заметным удовольствием поглаживая чугунные дула. — Теперь, Леша, все.

Освящение форта назначили на тридцатое августа, день тезоименитства царя. Так решил Кусков. Прибывший монах расхворался, две службы отслужить ему трудно. Да и лишний праздник — лишний расход и утеря дней.

Рано утром, как только сошел туман, на влажном еще от росы дворе собрались все промышленные и алеуты.

Солнце уже поднялось над океаном, голубело небо, ярко-зеленые проступали подошвы гор, далеко в вышине парил орел. Запах смолы и водорослей мешался с запахом ладана и лавровых веток, натыканных Лукою посреди двора. Там был устроен «алтарь». Промышленный не поленился притащить их из лесу — так ему нравились всякие торжества. Сейчас он разжигал кадильницу и, строгий и важный, в новом длинном кафтане, с подрезанной ножом бороденкой, беспрерывно дул на раскаленные угли. Остальные промышленные тоже приоделись. В сюртуках и кафтанах, купленных на складах компании в Ново-Архангельске, стояли они широким полукругом, дальше толпились алеуты. Нанкок, нацепив медаль, протиснулся на самое видное место.

Как только люди выстроились, из дома показался Кусков, за ним Алексей и Василий, несшие ведерко с кропилом и сине-бело-красный российский флаг. Сзади шел бледный, дрожавший от озноба монах, держа обеими руками большой позолоченный крест.

Собравшиеся подались вперед, некоторые сдернули картузы и шапки. Глядя на них, обнажили головы все. Стало тихо и торжественно. Многие вдруг поняли, что сегодняшний день самый значительный в их жизни и что прожили ее недаром. Люди забудут имена, ветер развеет могилы, но в памяти отечества дело их останется навсегда.

Кусков подошел ближе, снял картуз, провел по лицу ладонью.

— Господа промышленные!.. — сказал он громко. Высокий, исхудалый, с не поддающимися седине волосами, стоял он перед собравшимися и в эту торжественную минуту казался совсем молодым. — Господин главный правитель послал нас сюда служить Российско-американской компании и нашему государю и отечеству верой и правдой… Сегодня он нам прислал наш русский флаг. Теперь и на сей земле мы будем ему верны…

Он скоро закончил свою маленькую речь, отступил назад и, пропустив вперед монаха, скромно стал в конце шеренги.

Монах служил молебен. Чахлый, с запавшими глазами, он неожиданно громким и чистым голосом произносил слова и говорил их мягко и с большим чувством. Запах ладана, смолы и лавра, крики кружившихся над фортом чаек, щебетанье похожих на воробьев черных птичек, величественная картина прерии и белых вершин Сьерры-Невады, чужой, ставшей теперь родной земли, трогали душу, и даже горловой, ненатуральный голос Луки, изображавшего хор, не вызывал ни у кого смешка. Когда же Алексей в конце молебна поднял на высокой мачте флаг и одновременно грохнули выстрелы двух пушек, промышленные заулыбались, как дети, а алеуты припали к земле.

После богослужения монах окропил освященной водой строения, стены, двор и даже Нанкока, которого подослал Василий, затем тихо улыбнулся и с полчаса кашлял. Кусков сам отвел его в горницу.

Сразу же, не отпуская людей, Иван Александрович велел придумывать название, какое хотелось бы всем дать новому заселению. Называли разные: и «святой Троицы», и в честь царя — «Александровск», и в честь Баранова и Кускова, и «Алеутским», а Лука внезапно взгрустнул и предложил окрестить именем святой великомученицы Серафимы. Промышленные, а за ними алеуты галдели, спорили, отталкивали друг друга. Наконец, остановились на трех: «Александровск», «Трех святителей» и «Форт Росс» — предложение Алексея.

— Святыми и так все земли названы, — сказал он запальчиво. — Пускай наше русское будет.

Кусков приказал Василию написать все три названия, каждое на отдельной щепке, а щепки положил под икону, еще не убранную с алтаря.

— Бог спор решит, — заявил он просто. — Ну, тяни, Лука!

Промышленный подошел к иконе, примял бороду, перекрестился и, быстренько выхватив щепку, даже икнул от волнения. Затем сунул ее Василию.

— Форт Росс! — прочитал тот громко.

…Впервые за много недель промышленные весь день гуляли. Кусков выставил бочонок рома, зажарил трех баранов, добытых в горах охотниками, варили осетров и рыбу «Кузьму», ели дикие персики и виноград, росшие на южных склонах холмов. Палили из ружей и пели песни. А когда море и береговые камни покраснели от закатного зарева и дневной зной сменила прохлада, жгли на пригорках костры и любовались алеутскими плясками. Позже танцевали все, а пьяненькие Лука и Нанкок неистово барабанили ложками по пустому бочонку.