Жорж Сименон - Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник)

• Название: Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник)
• Автор: Жорж Сименон
• Жанр: Иностранный детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-14-4054-7, 978-966-14-4053-0, 978-966-14-3502-4, 978-5-9910-2004-6, 978-966-14-4050-9, 978-966-14-4052-3

«Записки Мегрэ» – автобиография прославленного комиссара, в которой он рассказывает о своем знакомстве с начинающим писателем Жоржем Сименоном.

Молодой работник полиции Жюль Мегрэ входит в парижский свет, чтобы провести свое первое в жизни расследование странного ночного происшествия… («Первое дело Мегрэ»)

Банда Петерса Латыша действует по всему миру. Аферисты бесстрашны, дерзки и неуловимы. Но только не для комиссара Мегрэ! («Петерс Латыш»)

---

Это был долговязый костлявый парень с большим носом, резкими чертами лица, рыжими волосами, а его кожу вечно покрывали прыщи, но не те мелкие прыщики, которые приводят в отчаяние безусых юнцов, а здоровенные красно-фиолетовые блямбы, которые Жюбер постоянно покрывал мазями и лекарственными порошками.

В тот же вечер я поджидал его у аптеки, где Феликс работал уже несколько недель. У него не было родственников в Париже. Он жил рядом с Шерш-Миди, у людей, которые предоставляли приют двум или трем пансионерам.

– А ты чем занимаешься?

– Я служу в полиции.

Я как сейчас вижу его фиалковые глаза, светлые, как у девицы, вижу промелькнувшее в них недоверие. Его голос звучал как-то странно, когда Жюбер повторил:

– В полиции?

Он посмотрел на мой костюм, невольно поискал глазами на углу бульвара постового полицейского, как будто хотел сравнить нас.

– Я работаю секретарем комиссара.

– А! Отлично! Я понял.

Что сработало дальше – боязнь людского мнения? Или я просто не смог объяснить, а он не смог бы понять? Но я не признался Жюберу, что еще три недели тому назад носил форму и что больше всего на свете я хочу попасть в Сюрте.

Ему, как и многим другим людям, профессия секретаря виделась прекрасной, достойной, уважаемой; я весь такой чистенький восседал в кабинете, среди книг, с пером в руке.

– У тебя много друзей в Париже?

По правде говоря, кроме инспектора Жакмэна, я толком не был знаком ни с одним человеком. В комиссариате я был новичком, к которому только присматривались, перед тем как принять в свои ряды.

– И подружки у тебя тоже нет? Чем же ты занимаешься в свободное время?

Ну, прежде всего у меня было не так уж много свободного времени. Плюс к этому я много занимался, потому что ради достижения заветной цели решил сдать экзамены, которые были введены не так давно.

В тот вечер мы вместе поужинали. Во время десерта Жюбер обронил весьма многообещающую фразу:

– Необходимо им тебя представить.

– Кому?

– Очень достойным людям. Друзьям. Сам увидишь.

В тот день он ничего толком не объяснил. Я уже не помню почему, но несколько недель мы не виделись. Я вообще мог больше никогда с ним не встретиться. Я не оставил Жюберу своего адреса, а у него не было моего. Идея подождать его у входа в аптеку не приходила мне в голову.

Нас снова свел случай. На сей раз мы столкнулись у дверей «Театр-Франсе»: оба стояли в очереди за билетами.

– Как это глупо! – сказал Феликс. – Я думал, что уже никогда не найду тебя. Я даже не знаю, в каком комиссариате ты работаешь. Я рассказал о тебе своим друзьям.

Он говорил о своих друзьях с таким загадочным и многозначительным видом, что казалось, будто речь идет о неком клане или таинственной секте.

– По крайней мере у тебя есть фрак?

– Да, есть.

Нет необходимости уточнять, что это был фрак моего отца, немного старомодный – ведь он был куплен к свадьбе родителей, – который я перешил по своей фигуре.

– В пятницу я возьму тебя с собой. К восьми часам вечера ты должен быть совершенно свободен. Танцевать умеешь?

– Нет.

– Не страшно. Хотя было бы неплохо, если бы ты взял несколько уроков танцев. Я могу порекомендовать хорошую и недорогую школу. Я сам ее посещал.

На этот раз он записал мой адрес и даже адрес маленького ресторанчика, в котором я привык ужинать в нерабочее время. В пятницу вечером Жюбер уже сидел на кровати в моей комнате и смотрел, как я одеваюсь.

– Я должен ввести тебя в курс дела, чтобы ты не допустил какой-нибудь оплошности. В этой компании мы с тобой будем единственными, кто не принадлежит к Управлению мостов и дорог. В этот круг меня ввел мой дальний родственник, которого я разыскал совершенно случайно. Месье и мадам Леонар очаровательны. А их племянница – самая прелестная девушка на свете.

Я сразу же понял, что Жюбер влюблен и почти силой тащит меня в незнакомый дом исключительно для того, чтобы продемонстрировать предмет своих воздыханий.

– Не бойся, там будут и другие девушки, – пообещал мой приятель. – Очень милые.

Так как на улице шел дождь, а нам хотелось прибыть на место чистыми, мы наняли фиакр; впервые я сел в парижский фиакр не по служебной надобности. Как сейчас вижу наши манишки, белеющие в свете газовых фонарей, и Феликса Жюбера, останавливающего экипаж перед цветочной лавкой, чтобы мы могли вставить по бутону в петлицы фраков.

– Старый месье Леонар, – объяснял Феликс, – его зовут Ансельм, уже десять лет как на пенсии. До этого он принадлежал к высшему руководству Управления мостов и дорог, и его преемники до сих пор обращаются к нему за советом. Отец его племянницы тоже служит в администрации Управления. Можно сказать, что с этим ведомством связана вся их семья.

Жюбер рассказывал об этом учреждении с таким видом, словно для него это был потерянный рай и он готов был отдать все на свете, чтобы вернуть драгоценные годы, потраченные на изучение медицины, и начать свою карьеру заново.

– Ты сам увидишь!

И я увидел. Мы остановились у довольно старого, но богатого и комфортабельного дома, расположенного на бульваре Бомарше, невдалеке от площади Бастилии. Все окна четвертого этажа были освещены, и взгляд Жюбера, выходящего из фиакра, красноречивей всяких слов объяснил, что именно там нас ждут обещанные светские развлечения.

Я чувствовал себя весьма неловко и уже сожалел, что позволил приятелю уговорить меня. Высокий воротник с загнутыми кончиками мешал; мне все время казалось, что галстук-«бабочка» постоянно сбивается на сторону, а одна фалда фрака топорщится, как петушиный хвост.

Лестница была мало освещена, но темно-красный ковер, покрывавший ступени, показался мне роскошным. Окна лестничных площадок были украшены витражами, и такой декор я еще долго считал верхом изысканности.

Жюбер нанес на свое прыщавое лицо особенно густой слой мази, отчего его кожа отливала фиолетовым цветом. С почти священным благоговением мой спутник дернул за шнур, висящий у двери. Из апартаментов долетали обрывки разговора, но не было слышно ни преувеличенно громких голосов, ни смеха, которые обычно являются отличительными чертами оживленного светского собрания.

Нам открыла горничная в белом фартучке, и Феликс, протягивая ей свое пальто, весь светясь от счастья, что он вхож в столь блистательное общество, произнес:

– Добрый вечер, Клеманс.

– Добрый вечер, месье Феликс.

Гостиная была весьма просторной, но не слишком хорошо освещенной, и изобиловала темными драпировками. В соседней комнате, виднеющейся за широким дверным проемом, мебель расставили вдоль стен так, чтобы освободить место для танцев.

Жюбер с покровительственным видом подвел меня к сидящей у камина пожилой даме с седыми волосами.

– Я хотел бы представить вам моего друга Мегрэ, о котором я имел честь вам рассказывать и который горит желанием засвидетельствовать вам свое почтение.

Без сомнения, Феликс репетировал эту фразу всю дорогу и теперь удостоверился, что я поприветствовал даму надлежащим образом, не выглядя при этом чересчур смущенным, – в общем, оправдал его ожидания.

Пожилая дама была очаровательна: хрупкая, с тонкими чертами лица, и я даже несколько растерялся, когда она с улыбкой спросила:

– Почему вы не служите в Управлении мостов и дорог? Я уверена, что Ансельм расстроится.

Ее звали Жеральдина. Ее муж, Ансельм, сидел в соседнем кресле; сидел настолько неподвижно, что казалось, будто его принесли сюда, словно восковую фигуру на выставке. Он был очень стар. Позднее я узнал, что ему далеко за восемьдесят, а Жеральдине восемьдесят только исполнилось.

Полный парень, затянутый во фрак, тихонько наигрывал на рояле, а молоденькая девушка в бледно-голубом платье переворачивала страницы нот. Я видел лишь ее спину. А когда нас представили, я не осмелился взглянуть ей в лицо – настолько смутился от того, что нахожусь здесь, толком не зная, о чем говорить и куда себя деть.

Танцевать еще не начали. На низком столике стоял поднос с сухими птифурами, и поскольку Жюбер бросил меня на произвол судьбы, через некоторое время я оказался прямо у этого столика и – даже сегодня я ничем не могу объяснить свое поведение, уж точно не чревоугодием – принялся уплетать пирожные, хотя совершенно не был голоден и не любил птифуры. Вероятно, я ел, чтобы скрыть неловкость.

Первое пирожное я взял машинально. Затем потянулся к следующему. Кто-то сказал:

– Тише!..

Еще одна девушка, на сей раз в розовом платье, слегка страдающая косоглазием, принялась петь. Она стояла рядом с роялем, опираясь на него рукой; в другой руке певица держала веер.

А я по-прежнему ел. Я не отдавал себе отчета в своих действиях. Я не замечал, что пожилая дама наблюдает за мной с изумлением, и другие гости, обратив внимание на мое поведение, не сводят с меня глаз.