Игорь Тумаш - Миром правит любовь![= Влюбленный сыскарь]

• Название: Миром правит любовь![= Влюбленный сыскарь]
• Автор: Игорь Тумаш
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2001

В журнале «Искатель» № 3 за 2002 год эта повесть была опубликована под названием «Влюбленный сыскарь». Все права защищены! Повесть запущена в сеть Интернета в рекламных целях и предназначена только для чтения ее поклонниками ИнтерЛит клуба!

Автор работает над большой серией «сатирического детектива» с этими же героями. Уже написано шесть повестей из запланированных тридцати. Он ищет издателя для серии и литературного агента, способного представлять его интересы за пределами СНГ. С ним можно связаться по электронной почте, адрес:

[email protected]

Спасибо за интерес к его творчеству!

---

Здесь это было просто невозможно. В тувалунском языке слово «страдать» вообще отсутствовало. Тувалунцы были на редкость жизнерадостными людьми. С утра до обеда они плясали народные танцы, затем отдыхали в растянутых между пальмами гамаках и наслаждались ничегонеделаньем. Изредка ловили рыбу.

Впрочем, особо неугомонные граждане этого островного государства имели возможность трудоустроиться в косторезную мастерскую: вырезать на потребу туристов гребни из панцирей морских черепах; или в типографию — печатать почтовые марки.

Но не об экономике Тувалу сказ. Бисквиту, короче, бунгало понравилось, которое министр обещал отдать за дочерью в приданное. Сказка: окна спальни выходили на океан, кухня — для Лехи, считай, спортзал — имела тридцать три квадрата и была оборудована по последнему слову техники.

Приготовления к свадьбе шли уже полным ходом, у доминиканского собора, где должен был состояться обряд венчания, для взвешивания жениха установили весы. И вдруг будущий тесть заявил Лехе, что занятия спортом тому придется оставить: «Для моего зятя это недостаточно респектабельное занятие. Его дело заседать в каком–нибудь комитете, например, по распределению ооновской гуманитарной помощи. И потягивать ледяной «Будвайзер», — мотивировал чиновник.

— Оставить спорт? Никогда!!! — категорически отказался Бисквит. — Скорее в Фунафути выпадет снег, чем я дам на то согласие! Спорт — это я! Я — это спорт! Это радость желудков тысяч болельщиков гастрономии и фанатов кулинарии! Наконец, смысл жизни миллионов обжор!

Свадебную церемонию отменили. Несостоявшаяся невеста на берегу океана уж плакала–плакала. Министр экономики Тувалу был готов взять свои слова обратно, но вернуть Бисквита они уже все равно не могли. Прямиком из Фунафути Леха полетел в Сидней, на заседание Олимпийского комитета. Дабы потребовать объявить кулинарбол олимпийским видом спорта.

— Это было бы справедливо, — отметил Швед. — Любителей пожрать в мире более шести миллиардов, а вот поклонников какого–нибудь фристайла…

— Леха, а каким ты считаешь кулинарбол видом спорта: летним или зимним? — спросил Прищепкин, стараясь, лишний раз продемонстрировать своему пищевому ангелу–хранителю интерес к его жизни.

— Есть блюда, про которые можно сказать, что те однозначно принадлежат к зимней кухне, например: салат из соленых груздей с конопляным маслом и базиликом; есть блюда чисто летние: щи из крапивы, белорусский холодник или русская окрошка, — благожелательно ответил Бисквит. — Поэтому было бы логично включение кулинарбола и в программы летних игр, и зимних.

Прищепкин вдруг резко затормозил. Завизжали покрышки, «Крайслер» развернуло поперек дороги.

— «Растяжка»! — выдавил он.

«Крайслер» не доехал до растянутой над шоссе тонкой проволочки, наверно привязанной за чеку некоего «тормозного» устройства, всего с метр. Разглядел же!

— Какая падла ее поставила? — беспомощно пробормотал Швед, озираясь по сторонам: они были без оружия, получить разрешение на ввоз которого в Египет было невозможно.

Словно черти из табакерки, из–за бугорка тут же выскочили две «падлы» и бросились им наперерез, сзади показался некий пикап с вооруженными людьми в кузове, спереди — та самая «Мазда» с тонированными стеклами.

— Сопротивление бессмысленно, — уныло констатировал Прищепкин, отстегивая ремень безопасности.

«Крайслер» окружили шумливые оборванные люди и бесцеремонно обыскали детективов. Отобрали документы и деньги, связали руки за спиной. Их действиями руководил некий брезгливый господин в белом полотняном костюме, которого Прищепкин тут же окрестил «беем». Следует отметить, что обе стороны не нуждались в представлении друг другу и поэтому не задавали лишних вопросов, не пытались понтовать или распускать хвосты.

— Так куда едем–то? — только спросил Бисквит, когда им ненавязчиво предложили залезть в длинный кузов пикапа «Форд».

— Туда, — ответил «бей», неопределенно кивнув в сторону барханов.

— К господам Мухаммеду бен Ауду и Мулею бен Юсуфу? — все же попытался уточнить спортсмен, называя фамилии из «авиапассажирской сказки».

— Ага, — просто ответил «бей», смахивая пот со лба.

Словно мешки с картошкой, их уложили на дно кузова. По боковым скамейкам расселись вооруженные оборванцы.

Нагретая солнцем жесть начала немилосердно печь их через одежду снизу; сверху на путников полились неукротимые солнечные лучи. «Подобным образом хорошо запекать телячью вырезку, посыпанную тертым сыром и зеленью», — подумал великий спортсмен и из носа у него хлынула кровь.

Однако вышеназванным товарищам из «авиапассажирской сказки» нужны были они сами, а не их труппы: пленников тут же перевели в салон.

Как оказалось, с шоссе они давно съехали и, оставляя за собой шлейфы пыли, неслись по укатанному проселку. «Бей» дал прищепкинцам воды и угостил сигаретами: задание хозяина выполнил — настроение отличное. Он тихонечко напевал под нос какую–то однотонную арабскую мелодию.

Примерно через час они свернули с проселка на едва заметную тропу среди барханов.

Характер пустыни несколько изменился: глина оставила песок в покое и тот, распавшись на отдельные меленькие–меленькие песчинки, стал стеклянно–шелковым. Рассыпав по колбам с талией посередке, его теперь можно было использовать в качестве механизма для солнечных часов.

Машины начали пробуксовывать. Скорость движения кавалькады снизилась километров до двадцати.

Впереди маячили горы. По пути стали попадаться одиночные скалы, вырвавшиеся из песка очень–очень давно, может, миллион лет назад, чтобы уже в обозримом будущем опять в песок вернуться. От них остались одни скелеты — ткани выело время — и поэтому они должны были обрушиться и рассыпаться в прах. Горы также производили впечатление геронтологического ЦК КПСС — расползшиеся основания и ни одной острой вершины.

Расстояния между скалами постепенно сокращались. И вот уже тропе пришлось между ними петлять.

Скалы сменились горами, и сразу завеяло восхитительным холодком. Показалось селение кочевников.

Кочевники жили в своеобразных сборных сарайчиках: четыре жерди опоясывались тростниковыми циновками, еще одна циновка становилась крышей и еще одна полом. Таким образом, весь сарайчик собирался и разбирался минут за пятнадцать, весил килограммов двадцать, занимал объем пресловутого мешка картошки. Учитывая бедуинский образ жизни (срок пребывания на одном месте ограничивался тем временем, за которое верблюды уничтожали окрест все колючки), разве можно придумать что–нибудь более гениальное?

Все, нужно было двигаться дальше.

Однако верблюдами в том селении и не пахло. Скорее бензинчиком, ибо автомобиль стоял почти у каждого такого сарайчика, а вот «кораблей пустыни» не было видно ни одного. Все это было странновато и вызывало подспудное чувство тревоги. Да и бедуины Прищепкину не понравились — оказались больно милитаризованными: почти все попадавшие в поле зрения детектива люди были вооружены, некоторые щеголяли камуфляжной грязно–песочной формой.

Пикап с пленниками подрулил к длинному навесу, в тени которого важно восседали шестеро арабов. У пятерых были густые черные усы, а у шестого — жидкие и пшеничные. Потому что им оказался… Болтуть. И хотя Михаил Викторович окутал себя облаком дыма шиша, Прищепкин узнал его сразу.

«Сейчас на радостях целоваться полезет! — с брезгливостью замшелого холостяка подумал Георгий Иванович. — А губы у него, наверно, липкие. Фу!»

Однако Болтуть «одарил» пленников таким взглядом, что детектив сделал для себя еще более неприятное открытие: уж скорее его расцелует вон тот валун. И вообще: до сей минуты Михаила Викторовича он все же не знал. Болтуть, переживающий за жену, приемного сына и умолявший о помощи, был одним человеком; Болтуть, проявивший себя талантливым конструктором и изворотливым дельцом, был уже человеком совершенно другим; наконец, Болтуть, сидевший сейчас под навесом в компании вальяжных арабов и куривший шиш, был человеком третьим. Каким конкретно? Пока оставалось только гадать. Что интересно, любому из них Станиславский сказал бы — «верю»! Впрочем, этот раскрученный театральный лев верил и советской власти, и товарищу Сталину…

Этот третий Болтуть встал и заговорил, распоряжаясь, по–арабски. Подчинясь жидкоусому вервольфу, пленников развязали и подвели к нему.

— До рукоприкладства, надеюсь, дело не дошло? — вполне вежливо, но с отчужденной холодностью спросил он детективов.

— Да пошел ты! — прошипел Швед. — Ишь, заботливый какой! Вытащил нас в эту тьму–таракань!

— Александр Михайлович, впредь я бы попросил вас быть более сдержанным. Насколько я вас понял, вы большой любитель путешествовать за чужой счет. Вот и прокатились. Чем недовольны? Хотя, знаете, я понимаю: вам всем нужно прийти в себя, немного освоиться. Сейчас вас накормят, переночуете. А завтра мы с вами поговорим. Нам ведь есть о чем говорить, не правда ли?