Игорь Тумаш - Чисто русское убийство

• Название: Чисто русское убийство
• Автор: Игорь Тумаш
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2009

---

«Пчелки» Фоминцева все сняли, всех запечатлели, целая гора кассет получилась. Слезы мэра, побелевшие окаменевшие лики «чикагских мальчиков», очередной сердечный приступ Ольги Генриховны, стенания Джулии. И обморок Славы — совсем племяш в конце концов расклеился. Хотя это было уже и слишком, но по–человечески понятно и на сей раз — мальчишка ведь совсем. Щенок-с.

* * *

На следующий же после похорон день Прищепкин встретился с Аглаей Владимировной, домработницей Мироновых. В темном пустом сумрачном буфете завода «Вымпел». Приготовился выслушать очередную историю из жития Петра Олеговича и взял себе порцию морковки. Однако услышал такое, что, во–первых, вопрос канонизации Миронова отпал безвозвратно; во–вторых, то, что как бы изначально витало в воздухе, неизвестно как и откуда в нем очутившееся, но явное, хоть возьми да поверь, однако категорически и дружно отрицаемое как Фоминцевым, так и Александром Генриховичем.

— Петра Олеговича мог убить Самойлов. Я была нечаянным свидетелем их перепалки по телефону, — с горящими щеками, потупившись, сказала женщина. — Без всякой задней мысли подняла в соседней комнате параллельную трубку и…

— Кто такой Самойлов?

— Танцор из театра оперы и балета. Любовник Миронова.

— … … …

— Правда, начало разговора я не слышала. Но из того, что услышала… Самойлов явно приревновал Петра Олеговича к мальчишке из модельного агентства. Самойлов все пытался вытянуть из Миронова подтверждение, что мальчишку тот давно, еще до знакомства с ним, и ныне параллельно «использует».

— Вы хотите сказать, что…

— Понимаете, Ольга Генриховна больна хронически, — уж кто ее только не лечил, куда только не ездила. По–женски больна, понимаете? Ольга Генриховна не могла быть близка с Петром Олеговичем физически. А тот не мог изменять жене, потому что благоговел перед ней… любил безмерно… Они познакомились молодыми, но пожениться не успели. Ольга Генриховна ждала возвращения Петра Олеговича из тюрьмы, отказывала всем претендентам на руку и сердце. Представляете, сколько тех было?..

— Ну, коль больная…

— Не всегда же была больная… Дождалась, поженились.

— В общем, Петр Олегович невольно вспомнил свою паханскую привычку?

Аглая Владимировна кивнула.

— Мужчина во цвете лет, в отличной спортивной форме…

— Самойлов грозил убить Миронова?

— Да у Самойлова язык бы, наверно, не повернулся. Грозил самоубийством. Но Самойлов–то жив, а Петр Олегович…

— Петр Олегович оправдывался?

— Еще чего?! — Аглая Владимировна за хозяина даже обиделась. — Станет Петр Олегович перед каким–то педером оправдываться. Сказал, будто отчитываться Самойлову не должен, клятву верности ему не давал. Что если тому вздумается наложить на себя руки, то это его личное дело. Издевательски этак сказал. И бросил трубку.

— Все правильно, — констатировал Георгий Иванович, в задумчивости разглядывая витрину буфета с зачерствевшими бутербродами. — Именно так и должен был ответить авторитет, привыкший использовать педеров, но не считавший их за людей. — Как фамилия мальчишки?

— Бурмистров, — ответила Аглая Владимирона, — редкостный красавчик. Да его все по рекламе майонеза «Сальве» знают. И в бульонных кубиках вроде снимался, и в шампуне — забыла каком. Фактура–то идеальная: рослый, в меру подкачанный, шея толстая, а голова, словно у динозавра, маленькая. Ну и волосы, конечно, завитые. До плеч. Обнять и плакать, короче.

— Скажите, — Прищепкин, застеснявшись собственной подозрительности, отвел взгляд и ковырнул вилкой морковную струганину, — вы действительно сняли параллельную трубку совершенно случайно?

Аглая Владимировна, слегка зардевшись, кивнула:

— Разумеется.

— Пыль нужно было стереть?

— Нет, — невозмутимо ответила Аглая. — Я просто заметила, что трубка криво лежала на прерывателях. И хотела поправить.

— Ладно, проехали… Расскажите мне, пожалуйста, о бытовых привычках четы Мироновых, образе жизни. Вообще как можно больше. Я ведь еще несколько дней назад не знал об их существовании. И вот пытаюсь разобраться в мотивах убийства.

— Петр Олегович все время пропадал на заводе и возвращался домой поздно вечером. Но по нескольку раз на день звонил Ольге Генриховне, часто дарил цветы. Жили они очень замкнуто, никто у них не бывал. Петр Олегович общался со своими людьми вне семьи, вне дома, а Ольга Генриховна в общении с посторонними никакой потребности не испытывала, ей хватало мужа. Она очень необычный, яркий, талантливый и возвышенный, можно сказать, набожный человек.

— В церковь на все службы ходила, по монастырям ездила?

— Нет, Ольге Генриховне для веры не нужны ни храмы, ни посредники. Говорит, будто Бога в сердце носит. И молится по–своему, молитвами, пришедшими во сне или во время медитаций. Две висящие в спальне картины Николая Рериха с гималайскими пейзажами — ее иконы, книги по агни–йоге — Библия. Так что набожна Ольга Генриховна не в общепринятом смысле, а в теологическом. Родилась такой, необычайно близкой Небу своей оторванностью от Земли, добротой, тонкостью чувств, интеллигентностью. Вот не позовешь Ольгу Генриховну к обеду, о еде и не вспомнит, не подашь платье — может проходить весь день в ночной рубашке. Зато выучила пять языков, классическую музыку знает и чувствует на уровне профессора консерватории, фанат поэзии Серебряного века. Свалившееся ей на голову богатство этому отрыву существенно поспособствовало. Ведь с бытом стала сражаться за нее прислуга. И даже обязанность следить за своим гардеробом, за рубашками, носками Петра Олеговича она полностью возложила на меня. В обиде я не осталась, так как получаю приличную зарплату, но все мои обязанности в доме невозможно и перечислить. В общем, я и домработница, и экономка, в моем подчинении повар, водитель и горничная. Работы по горло получается, начать с того, что Петр Олегович был мясоедом, а Ольга Генриховна — вегетарианка. Значит, нужно два отдельных меню составить, согласовать, закупить продукты. Плюс каждодневная уборка, стирка и еще сто текущих мелких дел. Мне даже приходится ездить на примерки к портнихе Ольги Генриховны. Хотя и размеры носим мы разные и ростом повыше я, но портниха как–то приноровилась. А за Петра Олеговича к портному охранник Деменков ездил. Мироновы для своего положения люди крайне непривередливые, к потребительству равнодушные.

— Зачем тогда, спрашивается, понадобилось Петру Олеговичу к этому положению стремиться, с производством водки, извиняюсь, связываться?

— Петр Олегович был большим патриотом страны и надеялся в ближайшем будущем подняться на такие высоты, с которых сумеет как–то влиять на российскую внешнюю и внутреннюю политику.

— Водочку–то хоть употреблял?

— Разумеется, но опять же исключительно вне дома, Ольга Генриховна спиртное и на дух не переносила. И табак, кстати, тоже. Петру Олеговичу пришлось бросить курить.

— Интересно, знает ли Ольга Генриховна о его главном пороке?

— Вряд ли, — ответила Аглая Владимировна. — При всем уме Ольги Генриховны трудно представить, чтобы такая мысль могла прийти ей в голову. А если даже и приходила, ну, ненароком, нечаянно как–нибудь, то Ольга Генриховна волевым усилием бы ее оттуда все равно выкинула. Она приучилась контролировать мысли. Никакого негатива, чтобы не спровоцировать осуждение, только позитив.

— Лично я бы так не смог, — независтливо отметил Прищепкин. — Профессия не позволяет. Ладно, расскажите–ка мне теперь о Славе.

— Хороший парнишка, все при нем — голова, сердце. Однако слабовольный, без характера. В последнем, одиннадцатом классе гимназии в девочку одну влюбился. А та профурой оказалась, подучила Славку, чтобы деньги из дома приемных родителей таскал. Славка корысть видел, ведь неглупый был. Но чтобы добиться благосклонности, осыпал ее просто — та и в руках столько денег не держала. Я к Петру Олеговичу: так, мол, и так. Петр Олегович ничего племяннику говорить не стал, а дал Марецкому задание: сопливку ту где–нибудь закадрить и на себя переключить. А Марецкий за такое дело и безо всякого б задания взялся — не кирпичи таскать. Великолепно справился, сопливка потом, любовь выклянчивая, с полгода на пятки ему наступала. Учился Слава просто блестяще, как говорится, на лету все схватывал. В этом плане у Мироновых с ним никаких проблем не было. С животными любил возиться. Петр Олегович только поощрял. И террариум у Славы был — ну, с гадами который ползучими, и собаки, коты, попугаи. Вот только занятий спортом Слава чурался. Петр Олегович пытался и на бокс засунуть, и на самбо свое. Чтобы мужчиной рос. Слава недели две с энтузиазмом походит, а потом увиливать начинает. И в боях все до одного поединка проигрывал, хотя и технику на тренировках вроде исправно брал. Но это уже из–за характера. Вернее, по причине его отсутствия. Зато уж на олимпиадах среди школьников по всем предметам сверкал. Грамот натаскал — не сосчитать. Что еще можно о Славе рассказать? Ну, разве еще о том, что водки пить не может. Просто ни грамма организм его не приемлет, чумной сразу делается. Уж Петр Олегович бился с ним, бился, пытаясь научить выпивать так, чтоб мозги не терял. Без толку! Ведь он же Славу в крупных бизнесменах видел. А как тот сможет заниматься бизнесом в России, будучи абсолютным трезвенником? Очень домашним рос Слава мальчиком, замкнутым, стеснительным. Друзей близких никогда не было. Все книжки читал. Отношения между ним с четой Мироновых всегда ровными были, без срывов. Любил их Слава.