Уильям Кингстон - Гризли (сборник)

• Название: Гризли (сборник)
• Автор: Уильям Кингстон
• Издательство: ЛитагентКлуб семейного досуга7b51d9e5-dc2e-11e3-8865-0025905a069a
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-14-8396-4, 978-966-14-8395-7, 978-966-14-7926-4, 978-5-9910-3124-0, 978-966-14-8392-6, 978-966-14-8394-0

На севере Канады, в суровом и безлюдном краю, осиротевший медвежонок Мусква встречает огромного раненого медведя Тира. Их ждут невероятные приключения и открытия, но трогательная дружба поможет преодолеть все опасности!

В сборник также вошли приключенческие повести и рассказы различных авторов: «Охотники на волков» (Дж. Кервуд), «Приключения юного раджи» (У. Кингстон), «Заклинатель змей» (Л. Русселе), «Коралловый остров» (Р. Баллантайн), «Маленький Тумаи» (Р. Киплинг).

---

Было очевидно, что Тир бывал на этой площадке еще и раньше и потому знал, куда он идет. Он поднимался все выше и выше и, казалось, хотел упереться прямо в отвесную скалу. Путь Тира лежал прямо к большой щели, чуть-чуть пошире его тела, и он пролез в нее и вышел наконец на край такой дикой и такой каменистой скалы, каких Мусква не видел еще никогда. Место походило на громадную каменоломню и тянулось в таком виде почти до самой вершины горы. Идти по тысячам острых камней среди этого хаоса для Мусквы было почти невозможно и, когда Тир стал вскарабкиваться на ближайшие камни, чтобы перелезть через них, Мусква остановился и стал плакать. В первый раз он признал себя беспомощным и, когда он увидел, что Тир не обратил на его плач ровно никакого внимания и продолжал лезть дальше, страх обуял все его существо, и он стал так громко просить о помощи, как только мог, и в то же время суетливо разыскивал себе дорогу между камней. Совершенно равнодушный к положению медвежонка, Тир продолжал свою дорогу, пока наконец не оказался в полных тридцати ярдах впереди него. Тогда он остановился, с облегчением огляделся по сторонам и стал поджидать.

Это ободрило Мускву, и он стал вскарабкиваться и в своих усилиях добраться до Тира заработал не только когтями, но даже носом и зубами. Потребовались целые десять минут, чтобы долезть наконец до того места, где поджидал его Тир, и это вполне ему удалось. И вдруг все страхи его исчезли. Тир стоял на белой узенькой тропинке, гладкой, как пол, около восемнадцати футов шириной. Это была необыкновенная и как-то таинственно выглядевшая тропинка, и самое место, по которому она шла, казалось каким-то странным. Можно было подумать, что ее пробивали здесь тысячи рабочих, которые работали здесь своими молотами и выламывали целые тонны камней и шифера и засыпали пространства между выбоинами мелким щебнем, чтобы сделать из нее хотя и узкую, но гладкую дорогу, которая потом оказалась в одних местах точно усыпанной мельчайшим песком, и в других – точно залитой цементом. Но вместо каменщиков ее проложили копыта сотен, а может быть, даже и тысяч поколений горных баранов. Это была козья и баранья тропа через горный хребет. Первые рогатые прошли здесь, быть может, еще раньше, чем Колумб открыл Америку – так много лет понадобилось бы, чтобы проторить в скалах такую гладкую дорогу простыми копытами! Тир пользовался ею во время своих перевалов через горный кряж из одной долины в другую, и, кроме него, ею же пользовались еще чаще и другие животные. Когда он стоял на ней и поджидал к себе Мускву, то оба они услышали приближавшееся к ним какое-то странное бормотанье. Футах в пятидесяти или сорока от них тропинка круто огибала громадный камень, и из-за него-то, медленно спускаясь по тропинке, и показался вдруг крупный дикобраз.

Существует на всем Севере закон, что человек не должен убивать дикобраза. Он считается другом заблудившегося человека, потому что сбившийся с пути и изголодавшийся путник или охотник даже в тех местах, где уже не может найти буквально ничего, всегда может встретить дикобраза; его может легко убить даже ребенок. Он представляет собою в пустыне настоящего юмориста – он вечно счастлив, добродушен, и нет более безвреднейшего существа, чем он. Он беспрерывно болтает и разговаривает сам с собою и во время своих прогулок бывает чрезвычайно похож на подушку, утыканную иголками, которая двигается, не обращая внимания ни на что, точно во сне. Когда этот своеобразный тип спускался прямо на Мускву и Тира, то он весело о чем-то разговаривал сам с собой и чавкал так, что можно было принять эти его звуки за лепет ребенка. Он был невероятно толст и когда, не торопясь, спускался вниз, то его бока и хвост стучали по пути иголками о камни. Он смотрел только на дорогу у самых своих ног. Он был глубоко погружен в свои размышления, которых, вероятно, вовсе не существовало в природе, и заметил Тира только тогда, когда был от него уже всего только в трех или четырех шагах. Тогда он моментально свернулся шариком и стал сильно кричать. После этого он замер, как сфинкс, и только исподтишка поглядывал своими красненькими глазками на громадного медведя.

Тир вовсе не собирался убивать его, но тропинка была узка, а ему надо было по ней идти. Он сделал два шага вперед, и дикобраз повернулся к нему спиной и приготовился нанести ему удар своим сильным хвостом. На этом хвосте торчали сотни иголок, и, подойдя почти вплотную к этим иголкам, Тир задержался. Мусква смотрел на все это с любопытством. Он уже был знаком с иголками, так как одной из них, потерянной дикобразом на ходу, уже успел занозить себе ногу. Тир продвинулся вперед еще на один фут, и вдруг, с неожиданным звуком «чок-чок-чок», самым коварным, на какой только бывает способен дикобраз, способом он бросился на Тира задом, и его широкий, толстый хвост взметнулся в воздухе с такой силой, что выскочившие из него иголки могли бы на четверть дюйма вонзиться в дерево. Но, промахнувшись, он натопорщился снова, и, чтобы не задерживаться, Тир влез на камень и обошел своего врага. Здесь он стал поджидать к себе Мускву. Дикобраз был безгранично удовлетворен своим триумфом. Он встряхнулся, привел в порядок свои иглы и стал спускаться как раз на Мускву, в то же время добродушно замурлыкав вновь. Инстинктивно медвежонок прижался к краю тропинки и дал ему дорогу. Пока он вскарабкивался к Тиру, дикобраз уже был в четырех или пяти футах ниже его и целиком был занят своим путешествием.

Приключениям на козьей тропе еще не суждено было окончиться, так как не успел еще дикобраз укрыться в безопасное место, как из-за увесистого камня вдруг показался барсук, шедший по его следам и предвкушавший лакомую еду по еще теплому запаху. Этот достойнейший горный негодяй был раза в три больше Мусквы и весь состоял из мускулов, костей, когтей и острых зубов, готовых немедленно же вступить в борьбу. У него были белые отметины на носу и на лбу; ноги у него были короткие и толстые, хвост пушистый, а когти на передних ногах были такие же длинные, как у медведя. Тир немедленно встретил его ворчанием, которое должно было служить для него предостережением, и барсук тотчас же из страха за свою жизнь убрался с дороги. Тем временем дикобраз все еще шел вперед и вперед, подыскивая для себя новое пастбище, разговаривал сам с собой и распевал песни и, совершенно позабыв о том, что случилось всего только две минуты тому назад, не сознавал того, что Тир спас его от верной смерти, такой же верной, как если бы он сам свалился в пропасть глубиной в тысячу футов.

Почти целую милю Тир и Мусква шли по этой протоптанной тропе, поднимаясь все выше и выше, пока наконец не добрались до самой вершины горного кряжа. Теперь они были на добрых три четверти мили над долиной, по которой тек ручей, и местами этот кряж, вдоль которого шла козья тропа, был настолько узок, что они могли видеть с каждой стороны его по долине. Для Мусквы все находившееся внизу представлялось точно в зеленовато-золотом тумане; глубины казались безграничными; лес вдоль потока казался только узенькой черной полоской, а группы хвойных деревьев и кедров, росшие, как целые парки, казались отсюда небольшими терновыми кустарниками и ивняком. Здесь, на самой вершине, уже дул резкий ветер. Он хлестал по Мускве с каким-то странным ожесточением, и то и дело медвежонок чувствовал таинственный и очень неприятный холодок от хрустевшего под его ногами снега. Два раза какая-то громадная птица взлетала как раз около него. Это была самая большая птица из всех, каких он видел, – орел. Во второй раз она подлетела к нему так близко, что он слышал шорох ее крыльев и видел большую хищную голову и грозные когти. Тир окрысился на нее и заворчал. Если бы Мусква был один, то ему было бы не миновать этих когтей. Но с ним был Тир, и когда орел в третий раз описал круг, он сделал это уже значительно ниже их. Громадная птица нацелилась уже на другую жертву. Запах этой новой дичи долетел и до Тира и Мусквы, и они остановились.

Может быть, всего только в ста шагах под ними находилась голая площадка из шифера и на этой площадке, греясь на теплом солнышке, нежилось целое стадо горных овец, жевавших свою утреннюю жвачку. Их было штук тридцать, большинство – овцы и их ягнята. Три громадных рогатых барана лежали на снежку несколько поодаль, к востоку.

Со своими шестьюфутовыми крыльями, распростертыми, точно два соединенных между собою веера, орел продолжал описывать круги и при этом так тихо, как это делало бы перышко, летевшее по ветру. Овцы и даже старые бараны вовсе и не подозревали над собой такой опасности. Большинство ягнят лежало около своих матерей, но трое наиболее легкомысленных из них бродили в сторонке и, поигрывая между собой, весело прыгали. Хищные глаза орла устремились именно на них. Как вдруг он отлетел от них далеко прочь и остановился против ветра на расстоянии выстрела; затем он грациозно повисел в воздухе и вместе с порывом ветра полетел назад. Во время этого полета он совершенно не двигал крыльями, все увеличивал и увеличивал свою скорость и вдруг, точно ракета, бросился прямо на ягнят. Казалось, что это явилась и скрылась какая-то тень, и только жалобный, полный страдания крик указывал то направление, по которому улетел орел. И там, где бегали три барашка, осталось только два.