Геннадий Гусаченко - Покаяние

• Название: Покаяние
• Автор: Геннадий Гусаченко
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2012

«Под крылом ангела-хранителя» — остросюжетный роман-откровение, трилогия книг «Жизнь-река», «Рыцари морских глубин», «Покаяние», которые с интересом прочтут мечтатели-романтики, страстные поклонники приключений, отважные путешественники — все, кто не боится подставить лицо ветру, встретить штормовую волну, вступить в поединок с преступником. Любители экстрима, романтики, любовных интриг найдут в книгах захватывающие эпизоды службы на подлодке, охоты на китов, работы в уголовном розыске. Воображение читателя пленят красочные картины моря, взволнуют стойкость и мужество подводников, китобоев, сотрудников милиции и других героев этих уникальных произведений. Автор трилогии — Геннадий Григорьевич Гусаченко служил на подводной лодке Тихоокеанского флота, ходил в антарктические рейсы на китобойных судах, работал оперуполномоченным уголовного розыска, переводчиком японского языка на судах загранплавания, корреспондентом газет Приморья и Сибири. В 2007-м году Г.Г.Гусаченко совершил одиночное плавание на плоту-катамаране по Оби от Новосибирска до северо-восточной оконечности полуострова Ямал. Впечатления послевоенного детства, службы на флоте, работы на море и в милиции, экстремального похода по великой сибирской реке легли в основу вышеназванных книг. Г.Г.Гусаченко окончил восточное отделение японского языка и факультет журналистики ДВГУ. Автор книг «Тигровый перевал», «Венок Соломона», «Таёжные сказки». Печатался на страницах литературных, природоведческих, охотничьих и детских журналов «Горизонт», «Человек и закон», «Охотничьи просторы», «Охота и охотничье хозяйство» «Костёр», «Муравейник» и др. Чл. Союза журналистов России. Живёт и трудится в г. Бердске Новосибирской области. Тел: [phone]), (8 383 41 2 31 73).

---

На необозримых снежных полях, простёршихся до полюса, бродит, урча, хозяин Арктики — белый медведь.

Хаотичное царство льда, холода и мрака наступающей зимней ночи озаряет фантастический по красоте цветов, тонов и оттенков небесный свет магнитных бурь.

Бледными нежно–зелёными, лилово–розовыми, голубыми лучами расходится полярное сияние от севера к западу и востоку.

Вот появляется яркая малиново–красная арка. Скоро северный её конец бледнеет, а западный развёртывается в длинные перья сказочного павлина. Они сплываются в трепещущую пурпурную полосу, изгибаются в извилистую ленту, раскрашенную во все цвета радуги, растекаются в розовые, зелёные и малиновые пятна.

Луна пожелтела, а море стало совсем чёрным. Яркие пятна над ним поблекли и южная часть небосвода начала окрашиваться в медно–зелёный цвет. Луна высоко поднялась над горизонтом. Свет её посеребрил море, и зрелище сделалось ещё более захватывающим. Но вот луна подёрнулась зеленоватой дымкой, и вокруг неё зажёгся золотистый венец.

Картины игры теней, света и туманов, одна прекраснее другой, сменяются, как в калейдоскопе.

Суровая красота Севера!

Здесь заканчивает свой неудержимый бег могучая и полноводная сибирская река Обь. Жадно поглощает её ненасытный и ещё более могущественный океан, растворяет в себе до последней капли.

Здесь, достигнув предела, остановится течение моей реки–жизни, сольётся с окружающим неласковым, но величественно–спокойным миром, суровым, но прекрасным.

Короток полярный день. Скоро он угаснет совсем.

За мысом Поёлава вспыхнет солнце напослед снопом искр, и затухая, медленно опустится за неровную линию горизонта, вычерченную верхушками карликовых берёзок, худосочных ёлок и густого тальника. Над белым безмолвием тундры на целых полгода повиснет арктическая ночь.

В радужном свете северного сияния заскользят на снегу неслышные тени песцов, оленей, волков, белых полярных сов. Похрустывая наледью, по кромке залива, принюхиваясь и отряхиваясь, протопает невидимый в ночи белый медведь. Лишь глубокие ямки в рыхлом, мокром снегу, оставленные его могучими лапами, выдадут присутствие где–то неподалеку большого, сильного зверя.

Избегая ненужных вопросов рабочих, бросающих на меня любопытные взгляды, я взвалил на себя мешок с лодкой, рюкзак, вооружился ведром, топором, и потащил свой скарб по кромке берега, омываемой пенными волнами.

— Принесло же чудака на край света к белым медведям и птичьим базарам! — вслед себе услышал я. — Жду–не дождусь, как закончу работу и смотаюсь домой, а этот чумарик запросто так сам сюда припёрся…

— Каждый по–своему с ума сходит, — ответил другой рабочий.

— Нет, в натуре, камикадзе какой–то! Эй, на кране! Спишь, что ли? Вира давай!

Пропустив мимо ушей насмешливые высказывания в свой адрес, я бодро шагал в своё неведомое Никуда, от которого теперь отдаляло всего лишь энное количество шагов по берегу Ямала.

И в такт шагам по галечнику я напевал:

Буря, ветер, ураганы, ты не страшен, океан!
Молодые капитаны поведут наш караван…

Эта песня помогала мне выстоять на палубе штормующего китобойца, в охотничьих походах по сопкам уссурийской тайги и Забайкалья. Поможет и сейчас!

Мы не раз отважно дрались,
Принимая вызов твой,
И с победой возвращались
К тихой гавани домой…

Насчёт отважной драки с бурями и метелями, господствующими в этих широтах, и которые уже заявляют о себе порывистым морозным ветром, кто бы сомневался…

О победном возвращении в тихую гавань лучше не думать…

Им, этим работягам в касках, выгружающим трубы с баржи, приехавшим на Крайний Север в надежде «зашибить деньгу», не понять моего стремления достичь моря, и воздев руки к небу, воскликнуть:

— Господь милосердный! Я дошёл!

Я очистил в одиночном плавании свою душу от скверны. Я покаялся в грехопадениях своих, откровенно рассказав о них в походном дневнике. Предоставленный сам себе, я многое понял из того, что ранее не доступно было моему разуму.

Я каюсь в том, что жил без веры в Тебя, отрицал Тебя, хулил и вёл себя самым недостойным образом.

Молюся убо Тебе, Господи: помилуй мя, и прости ми прегрешения моя, вольная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением.

В походе я терпел лишения, трудности и страхи, но не сравнятся они с мучениями Иисуса Христа на Голгофе, не совместимы со страданиями Его на кресте, не равнозначны болям христиан, казнённых душителями веры в Христа.

— О, Матерь Божья! Ничтожны мои невзгоды, беды, болезни в сравнении с муками Сына Твоего, распятого на кресте, и других святых мучеников. Я готов разделить их участь за веру и Отечество, за благое дело. И дабы утишить боль и страдания невинно убиенных, готов умереть на кресте. Пусть разопнут меня на нём, как римляне распяли шесть тысяч рабов вдоль дороги от Капуи!

И прежде чем испустить дух, пока вороны не расклевали моё бездыханное тело, обращу свой затухающий взор к небу, с радостью прошепчу: «Умираю за Христа! За веру православную! За Отечество! За святых великомучеников!»

Разопните меня на кресте!

Когда за мысом спрятались очертания плавкрана, я наткнулся на перевёрнутый вверх килем дырявый баркас, заиленный, глубоко осевший бортами в песок. На нём сохранилось ещё много прочных досок и брусьев. «А вот и строительный материал для зимовья!» — подумал я, освобождаясь от ноши.

В белом безмолвии тундры, на берегу седого океана, под нежно–розовыми всполохами северного сияния предстоит мне доживать остаток жизни.

— Господи! Как безмерно благодарен я Тебе за столь благостное место несказанной тишины и покоя, милостиво дарованное мне!

— Пресвятая Матерь Божья! Всю мою жизнь Ты исцеляла и берегла меня, и не забыть мне милости Твоей. Дозволь мысленно припасть к ногам твоим и коснуться губами края хитона Твого. Ныне отпущаеши раба Твоего, с миром и подаждь ми слёзы покаяния и исповедания. Твоими молитвами настави мя на деяния благая, да прочее время оставшейся жизни моей без пороку прейду и Тобою рай да обрящу, Богородице Дево, едина Чистая и Благословенная.

— Ангеле Христов! Белым лебяжьим крылом своим оберегал Ты меня всю жизнь, хранил от всякого лукавства, противнаго ми, избавлял. Покровителем души моей и тела был, молил за мя грешного и недостойного раба. Кланяюсь Тебе, и прошу прощения, если противился когда, по неразумности своей, предупреждениям Твоим. Прощай, мой верный и надёжный друг! Безгранична моя благодарность Тебе!

— Господи! Оцени по заслугам старания Твоего преданного слуги, моего Ангела–хранителя, столь ревностно и бережно хранившего меня до сего дни!

Под остовом судна я развёл небольшой костёр и поставил палатку. Сквозь дыру в проломленном днище выходил дым. Паром исходил булькающий над огнём котелок. Ветер не задувал в это низкое убежище, приютившее одинокого скитальца.

Нахлебавшись лапши «Роллтон» с сухарями, напившись чаю с печеньем, купленным в Новом порту, я залез в спальный мешок и предался приятной дрёме.

Вблизи старого баркаса, выброшенного штормом на мысе Поёлава, шуршат галечником холодные волны Карского моря…

Вблизи мраморной набережной Владивостока шуршали галечником волны Японского моря…

…Было холодно. С Амурского залива дул сырой ветер. Виктор, зябко поёживаясь, не то спросил, не то предложил:

— А не пойти ли нам на барахолку, дружище?

— Это ещё зачем? — удивлённо посмотрел я на него. — Денег нет ни копейки, чтобы по барахолкам шастать…

— Так вот и я о том же… Об отсутствии в наших карманах денежной массы…

— Не понял…

— Денег нет, а посидеть в кафе и выпить винца так хочется, — бросая камешки в воду, как всегда иронично сказал Виктор.

— Что предлагаешь?

— Пойдём на толкучку и продадим твою котиковую шапку…

— Ну, ты даёшь… Мать подарила… Менять на вино?

— Шапка — не икона. Износится, истреплется, всё равно выбросишь.

— Так–то оно так… Но как же я без шапки?

— Но я хожу… Голова должна быть в холоде, чтобы разум давлел над чувствами, а не чувства над разумом. Ты согласен, дружище?

— Абсолютно… В таком случае, чувство желания выпить вина должно уступить разумному решению…

— Пойти и продать шапку! — смеясь, перебил Виктор.

Трамвай, фуникулёр, и вот мы среди барыг–спекулянтов, моряков–торгашей и многочисленных покупателей.

Народу — не протолкнуться. Все машут, трясут куртками, носками, блузками, чулками, сапогами, туфлями, сумками, косметикой, джинсами, перчатками и прочим шмутьём.

— Граждане! Продам котиковую шапку! Новую! По госцене!

Что новая — точно. Два раза всего и надел её.