Владимир Круковер - Зачарованный киллер-2

• Название: Зачарованный киллер-2
• Автор: Владимир Круковер
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 1992

---

Кроме того, Владислав глухо порычал на тексты трудовых договоров. Сумма выплат показалась ему завышенной. Я попытался объяснить, что доплачиваю за скорость, так как рабочие вкалывают весь световой день, без выходных. Тщетно, во Владиславе начал просыпаться барин.

Общаться с факиром на час было скучно. И было его жалко, у нас с ним, пока власть его не одурманила, складывались приятельские отношения.

Я полностью отстранился от дел, вплотную занялся лечением собак. Часть вещей упаковал в посылки, отправил на имя брата.

Но Хитровский опять ускользнул, не сообщив мне о том, что уже погрузил второй зверинец из Краснодарского края на железную дорогу. Поступок опрометчивый, если не сказать резче. Перед отъездом мы с Андреем предостерегали его от механического объединения этих зверинцев. Члены комиссии тоже заверяли коллектив в том, что до осени они будут работать по разным маршрутам.

И когда ко мне вечером приехал какой–то востроносый парнишка и представился зоотехником зверинца, сообщив, что зверинец прибыл из Новочеркасска, что люди вымотались, а звери умирают с голода, я чуть не рехнулся. Истраченные деньги, отосланные в этот зверинец для его поддержки; Волгоград, который и наших–то 40 животных, с трудом обслуживал, теперь вынужден будет кормить добрую сотню, что вызовет не приятности с администрацией города, придется проводить сокращение рабочих… А как перевозить всю эту громадину?! У них только один тягач на ходу, наши машины на ладан дышат!

— Что ж не предупредили! — рявкнул я. — Хоть телеграмму бы дали.

— Хитровский должен был предупредить.

— Ах, вот что! — больше слов у меня не было.

Я вызвал шоферов, объяснил ситуацию. Они сразу закрутились, хитровато улыбаясь, как коты.

— Перевезти, конечно, можно. Хотя ночь на дворе, бензина нет, масло кончается, МАЗ барахлит… В общем–то, перевезти можно. Все зависит от одного фактора…

— Никаких факторов, — разозлился я вконец, вы и так до хрена получаете, больше всех. Они пошли, ворча, заводить тягачи. Я знал, что теперь будут, сволочи, тянуть резину, ломаться. Я вы шел в ночь и крикнул:

— По двести колов утром выпишу.

Ворчание сменилось радостным гульканьем. Мгновенно заурчали моторы.

Я пошел поднимать кладовщицу. Надо было срочно подготовить еду для животных, хорошо, что у нас оставалось немного мяса и овощей. Будь моя воля, плюнул бы на все и уехал, но в чем виноваты животные? Да и люди не виноваты.

Площадка — небольшой пустырь, которую город отвел мне под гастроли, была зажата между воинской частью, училищем и проезжей дорогой. С громадным трудом (спасибо вымогателям–шоферам) удалось запихнуть второй зверинец. Все сотрудники его оказались слабого пола. Кроме зоотехника Александра Киселева администратор, но пока не приехал.

На другой день явился — не запылился Хитровский. Я ничего не стал ему говорить. А вечером пришла телеграмма от Боканова:

«Хитровскому приступить к своим обязанностям, исполняющим обязанности директора назначаю Киселева». Мне было смешно. Злорадствовать над огорошенным Владиславом не хотелось. Он стал мне уныло безразличен. И из–за того, что власть для него оказалась пагубной, и из–за того, что не послушал советов, в результате сел в лужу. Но главным образом из–за того, что я остро почувствовал, насколько в разных плоскостях живем мы с ним, в тех измерениях, где соприкосновение невозможно.

Я позвонил Бофимову, сообщил ему новости. Он неприлично откровенно порадовался конфузу Хитровского, попросил меня получить за него и жену единовременное пособие — те самые полторы тысячи. Я пообещал. Мне очень хотелось и с него удержать пятьсот рублей, но я подумал, что это ни к чему, так как я могу взять все.

Жизнь в зверинце пошла веселая. Каждый день что–то случалось.

Киселев сдружился с шоферами, они приступили к продолжительному обмыванию его повышения в должности. В промежутках между гульбой доблестный зоотехник с помощью нанятого временно бухгалтера оригинального старичка — копался в бумагах. Первое, что он раскопал, это то, что Хитровский оба своих вагона, которые теперь стояли на фасаде, отремонтировал за счет зверинца. Он принял соломоновское решение установить старый фасад, а деньги с «представителей сладкой ваты» взыскать.

Потом, вечером, ко мне подошел старичок:

— Как вы думаете, партия восстановится?

— Конечно! — сказал я уверенно. — Я свой партбилет не выбрасываю, скоро наша власть вернется.

Бухгалтер засиял.

— Я тоже, — сообщил он доверчиво, — вот мы им всем тогда покажем!

Потом он взял меня за локоть и зашептал, противно, касаясь уха мокрыми губами:

— Киселев нашел там те десять тысяч, которые вы, заплатили за лекарства. Он сомневается.

— В чем сомневается?

— Что эти деньги ушли на лекарство. Он хочет их с вас удержать.

— Хотеть никому не возбраняется, — сказал я.

Наутро Киселев спросил меня про фотографов, которые работали при входе в зверинец:

— Это ваши фотографы?

— Да нет, они сами по себе. Но зверинцу за право работать рядом платят каждый месяц по две тысячи. Я с этих денег шоферам доплачиваю.

— Скоро приедет наш штатный фотограф. Надо, чтоб они убирались.

— Надо — значит надо, — сказал я меланхолично, — уберутся.

После этого я пошел к фотографам и срочно продал им обезьянку.

Эта обезьянка — из породы ямайских макак — не проходила по списку животных зверинца. Она была по дарена туберкулезной лабораторией (тоже дикость, пустить в вольер животное, над которым проводились опыты, потенциальный источник инфекции), жена Бофимова почему–то считала ее своей собственностью. Я ее нахально передал фотографам, потом ко мне прибежал Хитровский, изображая порядочность (в его личной интерпретации), и потребовал отчета.

— Бофимов по телефону просил продать, — сказал я ему лаконично. — В любой момент могут понять, что она зооцирковская, а не их.

За обезьяну дали шесть тысяч. Я позвонил в Москву и порадовал Петра Викторовича. Теперь, если бы Хитровский вздумал перезвонить, меня в самовольстве заподозрить было нельзя.

Новый день принес новые истории. Мои уголовники, которые теперь, из–за слияния двух коллективов, никак не вписывались в штатное расписание, но увольнять которых в открытую Киселев не решался, попали под двойной огонь. С одной стороны их травили шоферы, завязавшие тесную дружбу с милицией, с другой — к ним начал активно придираться исполняющий обязанности директора. Уголовники нашли самый разумный выход, которому их обучили в тюрьмах, — запили. Головы в песок им спрятать не удалось. В тот же вечер их всех, хмельных и растерянных, сгребли в милицию и упрятали на десять суток за хулиганство и появление в общественном месте (зверинце) в нетрезвом виде. Когда я на следующий день пошел их выручать мне так и сказали, и протоколы показали.

— Но, простите, они же в зверинце живут и работают?

— А этого мы не знали, — сообщил дежурный, — и все равно хулиганство…

— В чем же это хулиганство выразилось? — поинтересовался я.

— Вот, написано: «Нецензурно выражались и оказывали сопротивление сотрудникам милиции».

— Вы бы лучше объяснили, по какому праву к ним вечером эта милиция ввалилась в жилой вагончик и обработала их дубинками? — буркнул я, уходя. Ничего сделать уже было нельзя.

Наступил еще один день, и Киселев сообщил мне, что я уволен по статье за нарушение трудовой дисциплины. Это меня насмешило. Особенно было забавно думать о том, куда он эту статью собирается записать. Мало того, что я работал без трудовой книжки, я уже забыл, когда она у меня была, но со всеми этими историями я даже заявление о приеме на работу не писал. По документам меня не было вообще, только в ведомости на зарплату расписывался.

Я ничего ему на это не сказал и занялся своими делами. Оставалась еще вакцина от чумки, надо было ее реализовать.

Но уже вечером Киселев сообщил мне, что увольнять меня он передумал — этот вопрос будет решать сам директор, когда приедет. Сразу было видно, что хитрый Боканов посоветовал ему меня пока не трогать. Он меня знал только по служебным запискам в главк, да потому еще, что я работал замом Вокалева — солидная характеристика. Естественно, Боканов решил со мной повременить, а затем изжить, спустя время, и более тонко.

Потом Киселев рассказал мне, что он ветврач, занимал крупную должность, а в зверинце случайно и временно; Знакомая песня. Я задал ему несколько медицинских вопросов, и последние сомнения в этой дутой, пропитой личности улетучились. В жизни мне приходилось видеть достаточно много бичей. Те хоть остатки знаний хранили. Когда же хранить нечего — совсем трудно выдержать имидж.

Приехал Андрей. Через час он уже сидел у меня за традиционным кофе. Вид у него был удрученный.