Иван Дроздов - Покоренный "атаман"

• Название: Покоренный "атаман"
• Автор: Иван Дроздов
• Издательство: «Донбасс»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1967

«Покоренный «Атаман» — роман из современной жизни. Автор показывает различных людей — тут и знаменитый ученый, возглавляющий лабораторию в институте, и молодой инженер, создающий электронную машину для горных предприятий. Возникают острые коллизии борьбы, сталкиваются идеи, характеры, судьбы. Одна из сюжетных линий — личные отношения двух молодых людей, инженера Андрея Самарина и молодой артистки Марии Березкиной. Но поскольку эти люди стоят на первой линии борьбы за лучшие идеалы, то их личные отношения перерастают в общественные, характеризующие собой новые черты советского человека. Роман многоплановый. Действие развертывается и в горняцком городе и в Москве, в стенах института и в шахтной лаве. Много страниц посвящено театру, жизни артистов.

Донецк. "Издательство Донбасс". 1968 г.

---

В тот момент, когда гости подходили к крыльцу, из мастерской вышел Андрей. Он сразу узнал Сэтби, почти бегом устремился к гостям. И Сэтби его узнал, совсем не по–английски, без той известной всему миру британской сдержанности бросился к Андрею, по–русски обнял его. Потом представил Ральфа.

— Андрэ, прости за неожиданный визит, — сказал Самарину.

— Каким ветром?.. Как вы нашли нас?..

Сэтби пожал плечами: мол, дело нехитрое. А Хапров, распахнув двери, звал гостей в дом. Затевая пиршество, он словно знал, что именно сегодня в дом Самариных пожалуют заморские гости. И когда навстречу вышел «Рома Амвросьевич, Хапров торжественно объявил по–английски:

— Хозяин дома — Фома Амвросьевич Самарин!..

Андрей сказал:

— Мой отец. Знакомьтесь.

Сэтби поклонился старику, сердечно пожал ему руку. Очевидно, англичанин хотел произнести какое–то приветствие по–русски, но вовремя не подыскал нужных слов и только улыбался и повторял одно и то же:

— Очень рад, очень рад…

В доме не было другой комнаты, кроме той, в которой был накрыт стол, куда бы можно пригласить гостей, дать им осмотреться, освоиться, и Хапров, лучше других понимавший чопорность англичан, призвал на помощь шутку:

— Ваш приезд, как видите, не застал нас врасплох, — показал он на стол.

— Это пикантно, — сказал Ральф, — сын рабочего и сын капиталиста — друзья. Тут есть сюжет для фильма.

— Вы неудачно шутите, Ральф, — тихо проговорил Сэтби. И, обращаясь к Андрею: — Приехав в Россию как турист, я не мог не посетить тебя. Рассказывай, Андрэ, как ты живешь, как тебе работается?..

Хапров и Самарин–старший в это время были на дворе, вытаскивали из погреба бутыль с квасом.

Магнитофон раскручивал ленту американских шумовых мелодий — Хапров возил ее с собой в чемодане. Каждый раз, когда заходил спор о модернистской музыке, включал магнитофон на полную мощность. И торжествовал, видя, как сами же защитники какофонического сумбура недовольно морщатся.

Сейчас же художник отдавал дань западной моде.

— Вы любите американские мелодии? — спросил Ральф Андрея.

— Я хочу знать, чем живет Америка, — сказал Андрей.

— Вчера в Магнитогорске, — продолжал Ральф. — мы были… как это у вас?.. Представляют рабочие.

— Самодеятельность! — подсказал Самарин.

— Ах, как это хорошо! — поддержал его Сэтби. — Это лучше, чем профессионалы.

— Да, да! — оживился Ральф. — Самодеятельность. Очень хороший ревю давала самодеятельность. Хорошо плясала девушка. А потом пела. И пляшет, и поет. У нее красивое лицо. И статус — так я говорю? Уникальная актриса! Универсальный талант. Я сказал: «Это профессионал!» Мне сказали: «Шлифовщица завода». Нет, я не поверил. Нельзя поверить! Тогда меня пригласили за кулисы и сделали знакомство. Я сказал: «Покажите руки». Тогда увидел на коже… металлическую пыль.

Я поклонился и сказал: «Прошу извинить».

— Вы поступили благородно, — подошел к нему Хапров. — Вы, наверное, сами из рабочих и хорошо понимаете своего брата.

— Нет, нет, — покачал головой Ральф. — Мой отец, миллиардер.

Ральф сказал это с гордостью. Он был уверен, что слово «миллиардер» звучит одинаково сильно на всех языках.

— Андрэ, твои работы секретны? — перевел Сэтби разговор на другую тему.

— Нет.

— Покажешь? — Изволь.

Сэтби благодарно закивал головой.

Они говорили по–английски. Андрей вспоминал свое житье–бытье на английских заводах. Тогда Андрей был юнцом, древний и мудрый Лондон гостеприимно раскрывал перед ним двери.

Удивительно, как изменился с тех пор Сэтби! В гладко зачесанных волосах искрятся белые пряди. Он в упор разглядывал Андрея и как бы говорил: «Я не забыл тебя, нет. С годами человек выходит из толпы, и возле него остаются немногие — три–четыре друга, иногда один. Я тоже стал чувствовать одиночество. Ну, а ты?.. Я как вижу, ты счастлив и всем доволен».

Наклонился к Андрею, тихо спросил:

— Советы платят тебе хорошо?

Самарин не сразу нашелся с ответом, на него вдруг пахнул давно забытый дух меркантилизма английской жизни. Чувство жалости шевельнулось к Сэтби, даже он — большой инженер, человек, которого стремятся перекупить друг у друга металлургические фирмы, — он тоже заражен этим духом.

— Да, я всем доволен. Сегодня задержался на работе, — сказал Андрей неизвестно зачем.

— Была авария?

— Нет, пустяки.

Самарин вспомнил порядки на английских заводах.

Ученый, инженер, директор трудится там, как и рабочий, определенные часы. Только авария или другой какой случай мог вынудить человека задержаться на работе или явиться на завод в неурочное время.

— И часто приходится вот так… Как нынче… задерживаться допоздна?

— Случается.

Андрей улыбнулся своим мыслям. Ему, Сэтби, и невдомек, что работа занимает у Андрея все время. И он не знает других интересов, кроме своей работы. Вот если бы его полюбила Мария Павловна, он бы тогда зажил другой жизнью. Но пока, кроме работы, его ничто не интересует.

— Удивляюсь вам, русским, — заговорил Сэтби, возвышая голос и разбрасывая руки на спинке дивана. — Закусили удила и мчитесь во весь галоп. Куда торопитесь?.. Зашел я на Магнитке к доменщикам: давление газа под колошником предельное, температура выше всякой нормы. Допусти малейшую оплошность, и все полетит к чертовой матери. К мартеновцам заглянул — та же картина. На каждой печи форсируют плавку. Не понимаю.

Сэтби погладил пальцами шершавый гребень столетника, поднявшегося из горшка до форточки. И продолжал тем же раздумчивым тоном:

— Ну, положим, жадный человек — там страсть наживы. Но государство не может быть жадным. У вас же все торопятся — от премьера до дворника. Ты, Андрэ, извини за бесцеремонность, но я хочу понять вашу философию. По–моему, в вашей отреченности больше фанатизма, чем здравого смысла. Вы придумали идола, молитесь ему и по частям, капля за каплей, приносите в жертву свои жизни.

— Что ж, — сказал Самарин, — мы тоже не святым духом сыты. Есть разница во взгляде на движение, на процесс достижения цели. Вы добиваетесь счастья для себя, мы — для себя и для тех, кто будет жить после нас. У вас врагов меньше, у нас больше. Поэтому нам приходится «торопиться», как ты выражаешься.

Самарин притянул к себе ветвь столетника.

— У вас есть такие цветы? — спросил он Сэтби.

— Не видел, наверное, есть.

— Знаешь, как он называется?.. «За мир». А вот этот… с острыми шипами — «Черный принц».

Друзья сидели молча. Сэтби не спешил возражать. Мысль о будущих поколениях ему редко приходила в голову. Он не давал себе труда задумываться о судьбе каких–то будущих земных жителях и тем более что–то делать для них в ущерб своему личному счастью.

Конечно, если рассудить умом практического человека, зачем ему новые поколения, о которых он ничего не знает, не узнает и которые, может быть, придя на землю и увидя припасенные им блага, воспользуются ими со спокойной душой и не вспомнят своих благодетелей.

— Андрэ, ты сделаешь меня коммунистом, — Сэтби глубоко вдохнул и потянулся. — Мне чертовски не хочется думать. Надоело!.. Мой хилый умишко не способен понять, кто из нас прав, кто виноват. Я всегда говорил: Андрэ умный парень, но он коммунист. Теперь мне хочется сказать: ты настоящий русский. И если ты сделал самую чувствительную электронную машину, значит, ты лучше меня. С тех пор как у нас начали ругать русских, я все больше о вас думаю. И если завтра нам известят: все русские сошли с ума, для меня будет ясно: в стране, где живет мой Андрэ, сделали что–то большое.

Потом они вышли на улицу. На крыльце постояли. Было еще светло и тихо. Весна разлила над степью теплый южный вечер. Остро–зеленые ветви деревьев стояли недвижно, точно литые из малахита.

5

На следующий день Самарин проводил гостей в совнархоз. Сам же, помимо своей воли, пошел к театру и долго прогуливался у главного входа. На счастье, встретилась ему Мария. Она первой увидела Андрея и без церемоний подошла к нему.

— Почему не работаете в институте? — спросила Мария.

— Я?.. Откуда вы знаете?

— Данчин сказал.

— Что вам еще сказал Данчин?

— А еще он сказал, что вам надо помочь.

— И вы сможете это сделать?

— Не знаю… Данчин и Селезнев готовят для вас мастерскую; говорят, о вас написали в газете.

— Я не нуждаюсь в заступниках, я сам ушел из института.

— И решили работать дома?

Мария произнесла это с заметной иронией. И, словно бы спохватившись, обернулась к Андрею, взглянула на него доверчиво, тепло:

— Вы, наверное, делаете что–то очень важное?

— Я готовлю диплом.

В голосе Андрея Маша услышала едва скрытую обиду. Представила себя на его месте. Вообразила, как к ней в ее недавнюю маленькую квартирку пришли бы Данчин, Селезнев и он, Андрей, как бы они сочувственно разглядывали ее нехитрую утварь, говорили бы всякие нарочито смешные слова, но за каждой фразой она бы слышала снисходительное участие, обидное сочувствие.