Эдвард Бульвер-Литтон - Семейство Какстон

• Название: Семейство Какстон
• Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
• Издательство: Паблик на ЛитРесеd7995d76-b9e8-11e1-94f4-ec5b03fadd67
• Жанр: Литература 19 века

«– Мальчик, мистер Какстон, мальчик! – Отец мой погружен был в чтение. Мальчик! повторил он с видимым смущением, подняв глаза. – Что такое мальчик?

При таком вопрос, отец вовсе не думал начинать философического исследования, и требовать у безграмотной женщины, ворвавшейся в его кабинет, решения психологической и физиологической задачи, затрудняющей до сих пор ученых мудрецов: «что такое» – Возьмите первый словарь, и он скажет вам, что мальчик есть дитя мужского пола… т. е. юная мужская отрасль человека. Кто хочет пускаться в исследования и наукообразно узнать, что такое мальчик, должен сперва определить, что такое человек…»

---

Матушка продолжала не смущаясь:

– Да, сто фунтов мы легко можем назначить на это; и не считая вашего полупенсиона, который вы должны оставить себе на карманные издержки и гардероб ваш и Бланшин, я разочла, что мы можем дать Пизистрату полтораста ф. в год, чего, вместе с стипендией, которую он получит, будет для него достаточно в Кембридже (при этом я сомнительно покачал головой, ибо стипендия была еще только одним из удовольствий Надежды); и все-таки, – продолжала матушка, не обращая внимания на знак моего несогласия, – нам останется что откладывать.

Смешанное чувство сострадания и ужаса придало лицу капитана забавное выражение: он видимо подумал, что несчастья расстроили мозговые отправления моей матери.

Его мучитель продолжал:

– Проценты состояния Остина – сказала матушка с грациозным наклонением головы и обращая указательный палец правой руки к пяти пальцам левой, – 370 ф., и 50, которые мы получим за наем нашего дома, составляют 420 ф. Прибавьте ваши 330 от сбора с фермы, скотного двора и лугов: всего 750 ф. При всем том, что мы для хозяйства имеем даром, как сказала я прежде, нам очень достаточно 500 ф. в год, и мы даже можем жить очень хорошо. Если дать Систи 150 ф., мы все-таки можем откладывать по 100 ф. для Бланшь.

– Стойте, стойте, стойте! – воскликнул капитан в страшном волнении. – Кто вам сказал, что у меня 330 ф. дохода в год?

– Кто? Болт: не сердитесь на него за это.

– Болт – дурак. Из 330 ф., отымите 200: остаток – весь мой доход, кроме моего полуненсиона.

Мат выпялила глаза, я тоже.

– К этим 130 прибавьте ваши 130. Все, что у вас останется, принадлежит вам, Остину или вашему сыну, но ни шиллинга не нужно на роскошь бедному, старому солдату. Понимаете вы меня?

– Нет, Роланд, – сказала мать, – совсем не понимаю. Разве ваши владения не приносят вам 330 ф. в год?

– Да, но на них ежегодный долг в 200 ф., – отвечал капитан не-хотя и с усилием.

– О Роланд! – сказала нежно матушка, подходя к нему так близко, что, если бы отец был тут, она наверное поцеловала-бы сурового капитана, хотя я никогда не видал его более строгим и менее достойным поцелуя; – о Роланд, – сказала матушка, заключая славную epiphouema, которую прежде прервала aposiopesie моего дяди, – а вы все-таки брались содержать нас, которые богаче вас вдвое, и хотели лишить себя последнего.

– А! – сказал Роланд, стараясь улыбнуться, – покрайней мере тогда бы исполнилось мое желание, если б я не уморил вас с голода. Так не говорите об удовольствиях и других подобных вещах. Но не обращайте же дела против меня и не думайте своими 420 ф. пополнить мои 130.

– Ни мало, – сказала матушка великодушно, – но вы забываете, что вы приносите в хозяйство: запасы и произведения ваших владений стоят, покрайней мере, 300 ф. в год.

– Миледи… сестрица, – сказал капитан, – я уверен, что вы не хотите оскорблять меня; я скажу вам в последний раз, что, если вы прибавите к моим 130 ф. такую же сумму, это все, что я могу позволить. Остальное не будет лишним Пизистрату в коллегиуме.

Оказав это, капитан встал, поклонился, и прежде чем мы могли остановить его, вышел из комнаты.

– Милый Систи! – сказала матушка, всплеснув руками, – я верно рассердила его. Но почем мне было знать, что на его имении такой большой долг?

– Не заплатил ли он долги за сына; не это ли причина?

– Ах! – прервала матушка и заплакала, – так вот что его мучило, а я и не догадалась; что теперь делать!

– Начать новый расчет и оставить капитана делать, что он хочет.

– Но тогда, – сказала матушка, – дядя умрет со скуки, а у отца не будет отдыха: ты видишь, что книги не занимают его по-прежнему. А Бланшь? а ты? Если мы прибавим от себя только 130 ф., я не вижу, каким образом с 260 ф. мы можем принимать соседей. Что скажет Остин! мне одной этого не разрешить. Пойду, проверю счетные книги с Примминс.

Я смотрел на старую рыцарскую залу, величественную в её одиноком разрушении. И сны, которые начинал ласкать я всеми силами сердца, овладели мной и унесли меня далеко, далеко, в те золотые страны, куда надежда манит юность. Исправить состояние моею отца, оживить замершее честолюбие, прежде его волновавшее, отстроить эти развалившиеся стены, обработать бесплодные болота, воротить славу древнего имени и радость старого солдата, сделаться для обеих братьев тем, что потерял Роланд, – сыном: вот в чем были мои сны, мои мечты. И они привели меня к твердому убеждению, к положительной цели. Мечтай, мечтай, о юность, мечтай смело и благородно, и твои мечты, твои сны сделаются прорицателями!

Глава VI.

Письмо от Пизистрата Какстонь к Алберту, Эск. Чл. Пар.

(Признание юноши, который в Старом-Свете находит себя лишним).

Любезный мистер Тривенион!

Сердечно благодарим вас я и все мы за ваш ответ на мое письмо, где я уведомлял вас о неприятных западнях, чрез которые мы прошли, оставив в них, если не жизнь и кости, – покрайней мере клочки шкуры, что, соображая с числом ловушек (их было три) и остротою зубцов, все-таки меньше того, чего мы могли ожидать. Мы убрались в пустыню, как настоящие лисицы, и я не думаю, чтоб теперь еще можно было поймать на какую-нибудь приманку лисицу-отца. Дело другое лисица-сын, и я намерен доказать вам, что он сбирается исправить семейные неудачи. О добрый м. Тривенион! если вы заняты вашими «голубыми книгами», когда получите это письмо, остановитесь и отложите их в сторону на несколько времени. Я хочу открыть вам мое сердце и просить вас, так хорошо знающих свет, помочь мне выбраться за эти flammantia moena, которыми для меня огражден мир. Вот видите-ли, сэр, вы и отец мой были правы, когда говорили, что жизнь книг не для меня. И все-таки, как избежать этой жизни молодому человеку, который хочет пройдти свою дорогу по обыкновенным и условленным ступеням. Все ремесла, все звания подбиты книгами, окаймлены книгами, завалены книгами, так что, куда ни простираю я мои руки, жаждущие деятельности, везде встречаю стены из иноктавов, заборы из инквартов. Для начала – жизнь коллегиума: три года книга на книге, сущее Мертвое море перед человеком впродолжении трех лет, а яблоки, которые зреют на его берегах, полны прахом разных шрифтов. По окончании трех лет начинается жизнь общественная: все-таки книга, книга, если вы не хотите ограничить для себя весь мир школьной оградой. Сделаюсь ли я писателем, автором по ремеслу – книги и книги. Хочу ли быть адвокатом – книги, книги и книги. Ars longa, vita brevis, а это в перевод значит, что не скоро дождетесь вы, чтобы клиент принес вам дело. Сделаюсь я врачем – опять книги, чтобы убивать время до тех пор, когда, в сорок лет, счастливый случай позволит мне убивать что-нибудь другое. Словом, кроме благородного звания воина, которое не всегда еще путь к счастью, можете ли вы указать мне какое-нибудь средство избежать вечных книг, этого умственного однообразия и телесной летаргии? Где же найдет исход эта страсть к жизни, которая течет по всем моим жилам; куда употреблю я мое прекрасное сложение, широкую грудь, в этом парнике мозгового воспаления? Я знаю, что во мне, я знаю, что имею все качества, соответствующие хорошему сложению и сильной груди. У меня простой здравый смысл, быстрота понимания и соображения, любовь к опасностям, терпение в неудачах, – качества, за которые я благословляю небо, потому что все они полезны в частной жизни. Но на форуме, на этом рынке счастья, разве они не flacci, nauci, nihili?

Словом, в этом многолюдном Старом-Свете нет уже того простора, который был для наших предков. Теперь нам надо сидеть, как мальчикам за уроками и учить их, округляя плечи, до боли в пальцах. Был век пастушеский, век охотничий, век воинственный. Мы живем в веке сидячем. Дальше других уходят те люди, которые сидят больше других: все это люди нежного сложения, которых руки только что управляются с пером, а глаза до того утомлены светом ночной лампы, что нет для них, уже радости в свете солнца (которое влечет меня в поле, как жизнь все живое), – которых пищеварительные органы истощены и измучены безостановочным бичеванием мозга. Конечно, если это царство разума, то бесполезно противиться ему и биться против уколов, но таким образом все мои прирожденные способности к деятельности пропадут ни за что. Если б я был богат, тем лучше, я-бы стрелял, охотился, отдавал в наймы свои фермы, путешествовал и, пожалуй, ломал-бы себе пальцы о честолюбие. Если б я был так беден, что мог-бы сделаться лесничим или стремянным, что иногда делали в старину бедные джентльмены, все-бы хорошо: я-бы упражнял мою страсть к деятельности в ночных битвах с нарушителями законов об охоте, в скачках через рвы и каменные стены. Если б я был до того мелок духом, что без угрызения совести мог-бы жить на ограниченные средства отца и воскликнуть с Клавдианом: «земля дает мне праздники, которые ничего не стоят», – и то-бы ничего: это была-бы жизнь, достойная прозябаемого или поэта последнего разряда. Но с моими понятиями и при моих данных, – здесь я открою вам вторую половину моего сердца! – Сказать, что будучи беден, я хочу составить себе состояние, значит сказать, что я Англичанин. Свойство нашего практического племени – привязаться к чему-нибудь положительному. Даже в снах наших, когда мы строим воздушные замки, то не «замки Неги», и даже не замки, потому что они более всего похожи на один из банков Темпль-бара. И так, я хочу сделать себе состояние, но я отличаюсь от моих соотечественников во-первых тем, что хочу того, что богатые люди называют небольшим состоянием, во-вторых тем, что не хочу употребить на это всю мою жизнь. Теперь сообразите мое личное положение.